Святая Мира сидела в одиночестве в своем саду, у тихого озерца с зеркальной гладью. На ней было простое белое одеяние. На поверхности воды сияли белые лилии, в отдалении пела птица. Святая была погружена в медитацию; ее прозрачные, как хрусталь, глаза были безмятежны.
Но вдруг на поверхности воды промелькнуло цветное пятно. Святая подняла голову и увидела свою старшую дочь, несущуюся по небу. Запряженная грифонами колесница с грохотом приземлилась неподалеку. С нее соскочила Свней, теребя свой яркий плащ. Она направилась к матери и преклонила колени.
— Матушка, мне нужно поговорить с тобой, — сказала она. — Это правда, что ты меня не понимаешь?
Святая Мира помолчала, потом ответила:
— Да, правда. Мне очень жаль, милая. Это что-то меняет?
— Матушка, я тебя разочаровала? — грустно поинтересовалась Свней.
На этот раз Леди думала долго.
— Нет, — наконец произнесла она. — Мне хотелось бы видеть интерес моей дочери к искусству исцеления. Это то, что уместно передавать от матери к дочери. Но твой брат Демаледон превосходный ученик, о таком можно только мечтать. К тому же у меня есть множество других последователей. Так с чего бы твоей жизни копировать мою?
— Но никто из остальных девочек не сделался целительницей, — слегка раздраженно заметила Свней.
— Совершенно верно. Они пошли своим путем: возлюбленные, мужья, дети, сады и танцы.
— Вообще-то у меня тоже есть муж, — напомнила Свней.
— Дитя мое, моя Темноглазка, я радуюсь твоему счастью. Разве этого недостаточно?
— Но я хочу, чтобы ты понимала меня! — воскликнула Свней.
— А ты меня понимаешь? — спросила Святая Мира.
— Тебя? Конечно понимаю!
Мать взглянула на нее с насмешливой улыбкой.
— Я родила твоему отцу четырнадцать детей. Я смотрела, как он уходит совершать ужасные вещи, и перевязывала его раны, когда он возвращался, совершив их. Я управляла штатом в тысячу с лишним слуг, большинство из которых великаны. Помимо этого, я вела переписку со своими бедными учениками, которые пытались исполнять мою работу в мое отсутствие. Что ты знаешь обо всем этом?
Свней молчала.
— Ты всегда охотилась за сокровищами, дорогая, и кидалась открывать любую встреченную дверь, желая выяснить, что за ней, — мягко продолжала Святая Мира. — Но остались двери, которые ты все еще не открыла. Мы с тобой можем любить друг друга, но как мы можем друг друга понять?
— Должен быть какой-то способ! — настаивала Свней.
— Ты сейчас так похожа на своего отца! Глядя на тебя, мне одновременно хочется и смеяться, и плакать. Не переживай, моя Темноглазка, ты сильная, счастливая и хорошая, и я рада за тебя.
Тем же вечером Свней вернулась к себе. Она вошла в комнату, где Кендах рисовал ярких, причудливых птиц на своих воздушных змеях. Свней села напротив мужа и посмотрела на него.
— Я хочу ребенка, — сообщила она.
Кендах поднял голову и удивленно моргнул. Когда до него дошел смысл этих слов, он заулыбался и обнял жену.
Родила ли Свней? А как же иначе? Она ведь всегда исполняла задуманное.
На свет появилась крепкая и здоровая девочка. Она была похожа и на отца, и на мать, но больше всего — на себя саму и часто удивляла своим поведением.
Кендах был из простой многодетной семьи, и рождение ребенка не застало его врасплох. Он знал, как купать младенца, и имел хороший навык засовывания вертлявого малыша в одежку.
Свней, выросшая в детской в окружении дюжины слуг, оказалась совершенно неопытной в этих делах. Собственная беспомощность потрясла ее, как и всепоглощающая беспомощная любовь. До сих пор младенцы мало интересовали Свней. Для нее они были кем-то мелким в пеленках, к кому следует проявлять вежливый интерес, дарить серебряные чашки с именем и колдовать заклинание удачливости.
Но ее собственный младенец!!! Свней могла часами лежать, глядя на свою спящую деточку и восхищаясь зевающим беззубым ротиком или медленным движением крохотной ручки.
Когда малышка достаточно подросла и с ней можно было путешествовать, они закутали дочку в одеяло, отделанное жемчугом, и отправились в гости к бабушке и дедушке со стороны матери, нагруженные обычными подарками. Кендах поехал учить своих племянников и племянниц, как управляться с его чудесными воздушными змеями. Торжествующая Свней понесла свою дочь к Святой Мира.
— Вот теперь-то я сделала нечто, понятное тебе! — произнесла она.
Святая Мира взяла малютку внучку на руки, поцеловала в лобик и сказала:
— Надеюсь, это не единственная причина, заставившая тебя обзавестись ребенком.
— Ну… конечно же нет! — покраснев, запротестовала Свней. — Я хотела понять, что это такое — материнство.
— И что же ты о нем думаешь, дитя мое?
— Оно приводит в трепет. Оно священно. Ее существование придало всей моей жизни новый смысл! — с пылом воскликнула Свней.
— О да! — согласилась Святая Мира.
— Я имею в виду, что это вершина творения! Это сила! Я просто жду не дождусь, так мне хочется узнать, о чем она будет думать, как к чему относиться, что она будет говорить и делать. Я явила миру абсолютно новое существо! Разум, способный мыслить! Что обычная магия по сравнению с этим?
Малышка раскапризничалась, и Леди встала, чтобы погулять с ней по саду. Свней зашагала рядом с ними, подыскивая слова, чтоб выразить свою мысль.
— Я столь многому могу ее научить, так много могу ей дать, так много могу разделить с ней! Ее первые простенькие заклинания. Ее первый полет. Ее первое преображение. Я научу ее всему, что знаю сама. У нас дом в Конен-Фей — ей будет удобно учиться в Вечерней школе! Ей даже не придется искать себе съемное жилье. Она может воспользоваться моими старыми учебниками…
Но малышка продолжала плакать и тянуть к чему-то ручонки.
— Она чего-то хочет уже сейчас, — заметила Леди.
Она сорвала белый цветок и предложила малышке. Но нет, девочка указывала на что-то другое. Свней протянула дочери хрустальную подвеску, блистающую силой и отбрасывающую пляшущие блики. Но ребенок продолжал плакать и тянуться вверх. Тогда женщины подняли головы и увидели, что в небе весело и безрассудно пляшет один из воздушных змеев ее отца.
На какое-то время они застыли, глядя ввысь, потом посмотрели на девочку и переглянулись.
— Возможно, тебе пока не стоит записывать ее в Вечернюю школу, — сказала Святая Мира.
И Свней с ужасом осознала, что настанет тот день, когда ей потребуется совет матери.
Йон Колфер
ПТИЧЬЯ ИСТОРИЯ
Ирландский писатель Йон Колфер — автор популярной серии о приключениях Артемиса Фаула, юного гениального преступника. Его перу также принадлежат произведения «Четыре желания», «Супернатуралист» и другие.
Йон Колфер вырос в ирландском городе Уэксфорде, где и проживает со своей семьей.
В шуточной истории, представленной в нашем сборнике, Колфер показывает, что те, кто готов платить за ужин песней, должны более тщательно выбирать репертуар…
В средневековой Европе путешественник всегда мог рассчитывать на горячий ужин, но при одном условии: от него требовалось рассказать увлекательную историю. Зная это, один необычный гость и присоединился к очереди, стоявшей к Эрику — мальчику-королю.
В конце концов подошел мой черед. И слава богу, я почти умирал с голоду. Я решил сочинять на ходу. В любом случае, тарелку с едой мне это обеспечит, а может, и еще что-нибудь перепадет.
— Теперь ты, — повелел король-мальчишка, указав мечом на рыцаря подо мной. — Расскажи нам что-нибудь интересное.
— Одну минутку! — запротестовал я, спикировав на стол. — Полагаю, сейчас моя очередь!
Собравшиеся удивились, услышав говорящую птицу, но того эффекта, что обычно, я не добился. Чаще всего начинались вопли, крики про колдовство и требования сварить чертову курицу. Но на этот раз лишь некоторые из присутствующих приподняли брови. Наверное, после историй, которые прозвучали в тот день, благородное собрание было уже ко всему готово.
Я распушил перья.
— И как? Дадут мне воспользоваться моим правом? Или ты откажешь птице в еде?
Король-мальчишка улыбнулся.
— Рассказывай, цыпленок.
— Я не цыпленок! — возразил я, слегка надувшись. — Я голубь! Это совсем другое! Куры — грязные существа, которые трещат без умолку и роняют свой помет повсюду, где проходят. Мы, голуби, куда благоразумнее и скромнее.
— Прими мои извинения, голубь, и рассказывай.
Я благодарно поклонился. Наконец-то настало время моей истории. Нет, конечно, не моей собственной. То есть я мог бы припомнить кое-что из своих детских воспоминаний… Но об этом без крайней нужды я говорить не стал бы.
— Гхм. Да. Так вот, жил некогда благородный рыцарь, который искал по всему свету Святой Грааль.
— Гхм. Да. Так вот, жил некогда благородный рыцарь, который искал по всему свету Святой Грааль.
Благородный рыцарь, шедший в очереди следующим после меня, приподнял палец в кольчужной перчатке.
— Это буду я, и это будет моя история.
Я поспешно сменил курс.
— Как-то чудным летним днем три поросенка решили пойти погулять…
— Это я уже слышал, — перебил Эрик.
Я предпринял еще одну попытку.
— Однажды утром мальчик-сирота получил приглашение поступить в школу для волшебников.
Меч короля остановился в волоске от моего клюва.
— Очередь сегодня длинная, птица. Давай, выкладывай историю или прощайся с едой.
Я попытался отнестись к ситуации проще.
— Вообще-то в мире существует всего семь сюжетов. Какая разница, который из них слушать, если он будет хорошо изложен?
— Здесь и сейчас есть лишь один сюжет, голубок. — Король-мальчишка нахмурился. — Твой. Ты собираешься поделиться с нами своей историей?
Я с вызывающим видом пощелкал клювом в перьях.
— Целиком она несколько щекотлива. Не стоит об этом упоминать в культурном обществе.
Рыцарь фыркнул.
— «Несколько щекотлива»? «Культурное общество»? Да ты отлично изъясняешься — для цыпленка.
— Для голубя! — огрызнулся я, — Конечно, речь идет о культурном обществе. В конце концов, я принадлежу к королевскому роду. Или, точнее, принадлежал, до превращения.
Рыцарь ткнул локтем стоящего за ним отшельника.
— Дай-ка я угадаю! Ты — пропавший принц Хасниварр.
Я не ответил — лишь скромно щелкнул клювом.
Рыцарь побарабанил пальцами по бронированному предплечью.
— Итак, цыпленочек утверждает, что он — принц Хасниварр. Наследник королевства Монт-Варр, а заодно и горы золота. Но всем известно, что этого паршивца превратили в свинью.
— Неправда! — прощебетал я. — Может, я и был в каком-то смысле паршивцем, но свиньей я не был никогда! Никогда! Просто во время моего превращения неподалеку находилась свинья — это и породило некоторую путаницу, только и всего!
— Тебе виднее, жирный!
Рыцарь подмигнул присутствующим. Он определенно начинал мне не нравиться.
— Рассказывай, принц, — велел мальчишка-король, прервав общий смех. — И на этот раз — свою собственную историю.
Что ж, пришло время подчиниться. Или оголодать вконец. Я начал:
— Это правда, я — принц Хасниварр, или, точнее, был им. Эта несчастная потрепанная птица, которую вы видите перед собой, некогда была наследником самого богатого королевства в мире. Я жил при дворе в великой роскоши и пользовался множеством привилегий. Иногда я выполнял несложные обязанности. Я рос избалованным и капризным. Мой отец, благородный король, решил, что старое доброе испытание, в котором нужно будет кое-что выполнить, укрепит мой характер. Однажды он призвал меня в тронный зал и усадил рядом с собой.
На коленях у него лежал золотой поднос, а на подносе — обычный серый камень с белыми прожилками, размером с кроличью голову.
— Это — камень кармы, — объяснил мне отец. — Мои чародеи привезли его из Персии. Нам пришлось отломить большую глыбу от золотой горы, чтоб расплатиться за него.
— Э-э… очень красивый камушек, — заметил я и протянул руку, чтобы его потрогать.
— Не спеши, Хасниварр! — остановил король, перехватив мою руку. — Камень кармы переносит людей, которые к нему притрагиваются, через их круги жизни. Он ускоряет их перерождения. Смотри!
Отец коснулся камня и тут же преобразился. Он превратился в горностая, потом в волка, потом в какого-то неведомого мне высокого косматого зверя, а потом снова в себя. В конце концов он убрал руку с камня.
— Понимаешь, каждый получает то, чего заслуживает. Мне понадобилось всего три воплощения, и я стал человеком. Сила духа, не что-нибудь. А когда я умру, то снова сделаюсь горностаем. Что же касается тебя, Хасни, подозреваю, что тебе понадобится тысяча лет для обретения человеческого облика. Хочешь узнать, сколько стадий предстоит пройти тебе?
— Нет, — ответил я.
— Я настаиваю! — Отец положил мою руку на камень кармы.
Превращение было мгновенным. Мир сделался огромным, а я уменьшился, и только мой образ мыслей, присущий человеку, не дал мне улететь прочь. Я был комаром.
Мой великан отец горестно вздохнул:
— Все куда хуже, чем я думал! Ты начнешь свой следующий круг перерождений комаром. Очень низкая ступень.
Стремление испить его крови быстро развеялось, и я превратился в навозного жука.
— По-прежнему насекомое, — отметил король. — Ради твоей матери стань скорее млекопитающим!
Моя оболочка лопнула и исчезла, а спина покрылась шерстью — я превратился в крысу. Я отчетливо видел собственный нос и подрагивающие усики на нем.
— Млекопитающее, — признал отец, — но не слишком-то благородное.
А потом случилось несчастье. Свихнувшаяся свинья, сбежав с кухни, ворвалась в покои. По пятам за ней неслись три мясника со здоровенными ножами. И воцарился ад кромешный. Я как раз переживал муки превращения в голубя и потому едва отслеживал последовательность событий.
Свинья врезалась в кресло отца и сшибла его на пол. Он ударился головой о каменные плиты и испустил дух. Мой контакт с камнем кармы был грубо прерван, прежде чем мой человеческий рассудок успел утвердиться в своих правах. Я сделался полноценным голубем, с мозгами и словарным запасом птицы. Свинья метнулась, мясники замахали ножами, а я поднялся в воздух. Хрюканье, грохот и воркование!
Я подчинился голубиным инстинктам и вылетел через открытое окно. Минут десять спустя я был уже в нескольких милях от дворца, несясь вместе с западным ветром. Два года я скитался по небу, как обычный голубь, не подозревая, что приключилось со мной. Но однажды летом я обосновался под крышей некого дома и снова услышал человеческие голоса. От их звука что-то шевельнулось у меня внутри, пробуждая воспоминания и разум.
Я понял, что должен немедленно вернуться к моему горюющему семейству и заверить их, что сын и наследник жив и здоров, хотя и несколько не в себе. Я был уверен: стоит моим родичам услышать, что со мной сделал покойный отец, как меня примут с распростертыми крылами — то есть распростертыми объятиями. Такова моя цель, и я прервал свой путь лишь ради подкрепления сил.
Я завершил свое повествование и погрузил клюв в стоящую рядом кружку с водой. Моя история имела успех. Слуга уже наполнял миску едой.
Тут рыцарь снял свой шлем.
— Захватывающая история, цыпленок. Так ты говоришь — принц Хасниварр?
— Увы, да, — ответил я печально, но благородно.
— Поразительно. Говоришь, камень кармы?
Я щелкнул клювом.
— Да, да. Так все и было.
Рыцарь снял одну из латных перчаток.
— А расскажи-ка мне, цыпленок, то есть принц, насчет твоего знаменитого семейного родимого пятна.
Родимого пятна? У меня есть знаменитое родимое пятно?
— Ах, да! Конечно! Наследники золотой горы всегда имеют на теле родимое пятно в форме… родимого пятна. Подробности пока что ускользают от меня. Память вернулась ко мне не полностью.
Рыцарь снял латный нагрудник.
— Позволь, я тебе напомню. Родимое пятно в форме развернутого павлиньего хвоста. Как вот это.
На боку у рыцаря красовалось родимое пятно в форме павлиньего хвоста.
Я нервно взмахнул крыльями.
— И это означает, что ты…
— Принц Хасниварр, — закончил фразу рыцарь. — Я был в походе. И никаких голубей и свиней.
— Что за чушь! — возмутился я. — Хасниварр — это я, законный наследник…
— Горы золота, — снова перебил меня рыцарь. — Хотя, боюсь, правильнее будет назвать ее кротовьей кочкой. Да, когда-то это было горой — до выплаты имперских налогов и до войны, которая длилась несколько десятилетий. Если сейчас в нашей сокровищнице найдется хоть один соверен, я сильно удивлюсь.
Мне стало плохо.
— Что, никакого золота?
— Ни единого пенни.
— Но ведь остается замок, — вспомнил я, цепляясь за соломинку.
— Ага, — согласился рыцарь. — Прекрасный замок, в каждом его зале висит мой портрет.
— А-а… — Я чувствовал обращенные на меня взгляды присутствующих. — Возможно, я слегка преувеличил…
Мальчишка-король снова вытащил меч из ножен.
— Так ты не волшебный голубь?
— Нет. На самом деле я попугай. Попугай-альбинос.
— И как ты научился говорить?
— Я всегда умел говорить. А понимать я научился в лаборатории волшебника. Одного типа по имени Марвин, или что-то вроде того.
— Мерлин? — переспросил мальчишка.
— Ага, он самый. Думаю, я надышался испарений от его зелий, и это подействовало на мои попугайские мозги.
Напряжение разрядил рыцарь. Он захохотал так, что его доспех задребезжал, а по лицу потекли слезы, увязая в бороде.
— Бог мой, хитроумный попугай! Теперь я все понял. Прими мою благодарность, цыпленок. Я так не смеялся уже лет десять. По крайней мере, с тех самых пор, как меня превратили в свинью.