— Неприятная ситуация, — сказал я.
— Отнюдь, — отозвался Беккер, поставил стакан и сунул мне с правой в живот. Я сложился пополам и наткнулся мордой на его колено. Из носа побежала кровь, я рухнул на колени.
— Налей мне выпить, приятель, — попросил я, — и будем считать, что инцидент исчерпан.
— Встань, — сказал Беккер. — Это была только первая глава.
Я поднялся и двинулся на Беккера. Он ударил, но я успел поставить блок и тут же выстрелил прямым коротким с правой прямо ему в нос. Беккер отступил. Теперь у нас у обоих были окровавленные носы.
Я бросился в атаку. Мы слепо обменивались ударами. Несколько раз я крепко зацепил его, несколько раз он меня. Наконец ему удалось согнуть меня ударом в живот, но я снизу провел апперкот. Это был прекрасный удар, настоящая удача. Беккер попятился и упал на комод, ударившись затылком о зеркало. Зеркало — вдребезги. Беккер был оглушен, я схватил его за грудки и съездил по уху. Он упал на половик и встал на четвереньки. Я отошел и налил себе вина.
— Беккер, я уже второй раз за неделю устраиваю здесь побоище. Ты появился не вовремя, — сказал я и выпил.
Он встал на ноги, осмотрелся и снова пошел на меня.
— Беккер, послушай…
Он отвлек меня легким ударом правой и неожиданно резко припечатал левой по зубам. Битва продолжалась. Не заботясь об обороне, мы просто молотили друг друга. Удары, удары, удары… Беккер швырнул меня на стул, и тот развалился подо мной. Но я успел подняться и встретить Беккера серией ударов, он споткнулся, и я крепко зацепил его правой. Будущий морской пехотинец попятился и врезался в стену, комната задрожала. Отскочив от стены, как мячик, он оказался прямо передо мной, и я заполучил сильный удар в лоб — перед глазами поплыли круги: зеленые, желтые, красные… Беккер не мешкал и молотил меня по ребрам и морде. Я собрался и ударил, но промахнулся.
«Ебаный в рот, — думал я, — неужели никто не слышит этот грохот? Почему никто не остановит нас? Почему не вызывают полицию?»
Беккер снова атаковал. Я пропустил мощнейший боковой в голову, и мне хватило…
Когда я очнулся, в комнате было темно. Я лежал под кроватью весь заблеванный, только голова торчала наружу. Должно быть, я сам забрался сюда от страха. Я выбрался из своего убежища и осмотрелся.
Разбитое зеркало, поломанный стул, опрокинутый стол, мокрый от вина и блевотины половик. Я подошел к столу, перевернул его и поставил, но он упал — подломились две ножки. Я закрепил их, как мог, и попытался поставить снова, но постояв несколько секунд, стол рухнул. Я отступился. В углу обнаружилась бутылка, в ней оставалось немного вина. Я выпил и еще раз пошарил по комнате, нашел сигареты, но выпивки не было. Я накинул цепочку на двери, закурил, подошел к окну и выглянул на улицу. Стояла прекрасная тихая ночь.
И тут в дверь постучали.
— Мистер Чинаски? — послышался голос мисс Канзас.
Она была не одна. Я уловил шепот за дверью. Хозяйка пришла со своими маленькими темнокожими друзьями.
— Мистер Чинаски?
— Да?
— Мне нужно войти в вашу комнату.
— Зачем?
— Я хочу поменять простыни.
— Я болен. Я не могу вас впустить.
— Всего на несколько минут. Я просто сменю постель.
— Нет, я сейчас не могу. Приходите утром.
Они пошептались, и я услышал удаляющиеся по коридору шаги. Я сел на кровать. Мне требовалось выпить, срочно. Была субботняя ночь, и весь город развлекался по барам.
Может, все же удастся проскочить?
Я подошел к двери и, не снимая цепочки, приоткрыл. Возле лестницы я увидел филиппинца, одного из приятелей мисс Канзас. Он стоял на коленях, в руке у него был молоток. Увидев меня, филиппинец улыбнулся и вогнал в пол гвоздь. Хитрец хотел уверить меня, что приколачивает половик на лестнице. Я закрыл дверь.
Жажда возрастала, мне необходимо было утолить ее. Я заходил по комнате. Почему все в этом мире имеют возможность выпить, но только не я? Сколько мне еще торчать в этой уебищной комнате? Я снова приоткрыл дверь. Та же самая картина. Филиппинец посмотрел на меня, улыбнулся и забил гвоздь. Я захлопнул дверь, взял чемодан и принялся упаковывать свои вещи.
У меня все еще оставались деньги с выигрыша, но их бы не хватило, чтобы расплатиться за учиненный в комнате погром. Да я и не хотел отдуваться в одиночку. В этом была не только моя вина. Они могли бы остановить драку. И зеркало разбил Беккер…
Вещи были упакованы. Я взял чемодан в одну руку, печатную машинку в другую. Готов. Постояв некоторое время перед дверью, я откинул цепочку, резко отворил дверь и ринулся к лестнице.
— Эй! Ты куда? — изумился коротышка, он все еще стоял на коленях.
Я хотел пробежать мимо, но он поднял на меня свой молоток. Тогда я со всего маху ударил его печатной машинкой по голове. Раздался страшный грохот. Я скатился по лестнице в вестибюль и выскочил на улицу.
Возможно, я убил этого парня.
Я побежал по Темцел-стрит и увидел такси. Машина была свободной. Я запрыгнул на заднее сиденье.
— Банкер-хилл, — прохрипел я. — Быстро!
56
В окне одного из доходных домов висело объявление о сдаче жилья. Я попросил таксиста остановить машину, рассчитался, вышел, поднялся на крыльцо и позвонил. Один глаз у меня заплыл и был совершенно черный, над другим сочилась рассеченная бровь, нос распух, губы вздулись. Левое ухо побагровело, и каждое прикосновение к нему отдавалось по всему телу, будто бы его пронзал электрический разряд.
Дверь открыл старик в нижней рубашке, весь перед которой был заляпан соусом чили. Лицо не брито, седые волосы не причесаны. Он попыхивал обслюнявленной и довольно вонючей сигаретой.
— Вы хозяин? — спросил я.
— Ну.
— Мне нужна комната.
— А ты работаешь?
— Я писатель.
— Что-то не похож ты на писателя.
— А как должен выглядеть писатель?
Он помолчал и ответил:
— Два с полтиной в неделю.
— Можно посмотреть?
Старик отрыгнул и сказал:
— Иди за мной…
Мы шли по длинному коридору. Половика на полу не было. Половицы скрипели и прогибались под нами. Из одной комнаты послышался мужской голос:
— Соси, тварь, тебе говорят!
— Три доллара, — отвечал женский голос.
— Три доллара? Да я тебе сейчас кишки наружу выпущу!
Посыпались удары. Женщина завизжала. Мы прошли мимо.
— Комната находится в заднем флигеле, — пояснял старик, — но ты можешь пользоваться ванной комнатой в доме.
В заднем дворе стояла лачуга с четырьмя дверьми. Хозяин подошел к двери с номером 3 и открыл ее. Мы вошли. Щелкнул выключатель. Комнату освещала маленькая лампочка без плафона. Я увидел раскладушку с одеялом, маленький комод и крошечную тумбочку. На тумбочке стояла плитка.
— У тебя здесь будет плитка, — похвастался старик.
— Это здорово.
— Два пятьдесят вперед.
Я расплатился.
— Расписку получишь утром.
— Хорошо.
— Как твое имя?
— Чинаски.
— А я Коннорс.
Он снял ключ с кольца и отдал мне.
— У нас тут тихое место. Я хочу, чтобы ты помнил об этом.
— Конечно.
Я закрыл за стариком дверь и присел на раскладушку. На самом деле в комнате было довольно чисто. Ну что ж — неплохо. Я встал, вышел из комнаты, запер дверь и через задний двор выбрался на аллею.
Не надо было мне говорить старику свое настоящее имя, думал я. А вдруг я зашиб насмерть того филиппинца на Темпел-стрит.
Чтобы попасть на улицу, нужно было спуститься по длинной деревянной лестнице, которая проходила вдоль отвесной скалы. Довольно романтичное местечко. Я спустился, прошелся до ближайшей винной лавки и купил две бутылки вина. Чтобы утолить голод, я взял большой пакет картофельных чипсов.
Вернувшись в свою комнату, я разделся, забрался на раскладушку, закурил и налил вина. Чувствовал я себя хорошо. Кругом было тихо. Даже из соседних комнат не доносилось ни звука. Захотелось отлить. Я надел штаны, вышел во двор и поссал за флигелем. Отсюда мне был виден почти весь город. Лос-Анджелес — хорошее место, здесь обитает много бедных людей и не составляет большого труда затеряться среди них. Я вернулся на свою раскладушку и налил еще вина. Пока у человека есть вино и сигареты, он может многое вынести. Я осушил стакан и снова наполнил.
Может быть, мне удастся зарабатывать на жизнь своими пусть небольшими, но знаниями, так сказать, умственным трудом? Восьмичасовой рабочий день — это невыносимо, к тому же очень многие претендовали на неквалифицированную работу. И еще эта война, все говорили о войне в Европе. Меня не интересовала судьба мира, только своя личная. Что за блядство! Сначала родители контролируют каждый ваш шаг, затем, когда вы уже готовы вырваться из-под их опеки, другие хватают вас за горло, запихивают в военную форму и отсылают на бойню.
Вино было замечательное, и я выпил еще.
Война. Я девственник. Ну разве это вообразимо: жертвовать своей задницей ради каких-то безумцев, даже не познав женщину? У меня и личного автомобиля еще не было! Что я должен был защищать? Других? Которые со мной рядом и срать бы не сели? Никакие жертвы не предотвратят новые войны.
Я хотел жить. Я мог бы, например, пить на спор или играть в карты. Наверняка осилил бы несколько ограблений. Я хотел только одного, чтобы меня оставили в покое.
Прикончив первую бутылку, я взялся за вторую.
Опростав половину, я отставил бутылку и лег. Моя первая ночь на новом месте удалась. Я уснул.
Разбудил меня звук вставляемого в замок ключа. Я поднялся и сел на раскладушке. Дверь открылась, и в темноту комнаты шагнул человек.
— ПОШЕЛ ОТСЮДА! — заорал я.
Он мигом выскочил. Я встал и захлопнул дверь, со двора доносились удаляющиеся шаги.
Такое частенько бывает. Люди снимают комнату, потом перестают платить, а ключи оставляют, чтобы тайком приходить и ночевать, если комната еще не занята, или обнести нового жильца. Но этот больше не вернется. Он понял, что здесь ему не светит.
Я залез на раскладушку и как следует выпил.
Что-то я слегка нервничал. Подумав, я решил обзавестись ножом.
Пропустив еще пару стаканчиков, я снова уснул.
57
Однажды, после урока английской литературы, миссис Куртис попросила меня остаться.
Она была примечательна своими длинными ногами и милой шепелявостью. Этот странный тандем — ноги и шепелявость — заводил меня. Ей было 32, образованная, стильная, но, как все прочие, помешанная на сраном либерализме. В ее болтовне не было ничего оригинального, ничего действенного, сплошные перепевки идей почитаемого Франклина Рузвельта. Мне Фрэнки нравился из-за его программы помощи бедным во времена Депрессии. Вообще он отличался оригинальностью. Я не верю в искренность его заботы о бедных, но актер он был великолепный — замечательный голос. К тому же он подыскал себе талантливого составителя речей. Правда, Рузвельт требовал, чтобы мы отправлялись на войну. Естественно, это обеспечивало ему место в книге мировой истории. Воюющие президенты обладают большей властью, а позже большим числом страниц. Миссис Куртис была всего-навсего тенью старика Фрэнки, но с гораздо лучшими ногами. Бедняга Фрэнки вообще не имел ног, зато у него были великолепные мозги. В какой-нибудь другой стране он мог бы стать полновластным диктатором.
Когда последний студент покинул класс, я подошел к столу миссис Куртис. Она приветливо улыбнулась. Много времени я потратил, разглядывая ее ноги, и она знала об этом. Она понимала, чего я хотел, и сознавала, что ей абсолютно нечему меня учить. Я запомнил лишь единственную вещь из всего сказанного ею. Наверняка это была не ее собственная мысль, но она мне понравилась: «Невозможно переоценить глупость толпы».
— Мистер Чинаски, — обратилась она ко мне, — некоторые студенты в этом классе считают, что они очень сообразительные.
— Вот как?
— Мистер Фелтон — самый находчивый студент.
— Согласен.
— Что вас беспокоит?
— Не понял?
— Ну, я чувствую, что есть нечто… что вам доставляет проблемы.
— Возможно.
— Это ваш последний семестр, не так ли?
— Откуда вы узнали?
Она была права, я собирался распрощаться с этими волнующими ножками. Я понял, что университетский городок это всего-навсего спасительный островок. Некоторые уроды оставались на нем навсегда. Жизнь в колледже была стерильной. Здесь никогда не говорили, что ожидает нас в реальном мире. Они пичкали нас теорией, которая была совершенно бесполезна на улицах. Университетское образование могло лишь сделать личность непригодной для настоящей жизни. Книги только ослабляли нас. Когда человек оказывался в гуще жизни, ему требовались совсем другие знания, в отличие от тех, которыми были напичканы университетские библиотеки. Я решил бросить колледж, найти Вонючку и его шайку или встретить кого другого, с кем мы могли бы подломить винную лавку или, что еще лучше — банк.
— Я знаю, что вы собираетесь уходить, — сказала она нежно.
— Начало-лучшее слово.
— Скоро начнется война. Вы читали «Моряк вдали от Бремена» ?
— Эти Нью-Йоркерские штучки меня не привлекают.
— Вы должны читать такие вещи, чтобы понимать, что происходит сегодня в мире.
— Я так не думаю.
— Вы просто восстаете против всего. Как вы собираетесь жить дальше?
— Не знаю. Я уже устал.
Миссис Куртис на долгое время уставилась в свой стол. Наконец она снова посмотрела на меня.
— Так или иначе, но мы ввяжемся в эту войну. Вы пойдете?
— Мне все равно. Могу пойти, а нет, так — нет.
— Из вас получился бы хороший моряк.
Я улыбнулся и подумал о возможности стать моряком, но быстро забраковал эту идею.
— Если вы продолжите обучение, — сказала она, — возможно, и получите то, что хотите.
Она смотрела мне в глаза, и я понял, что значили ее слова, и она, конечно же, догадалась о том, что я все просек.
— Нет, — ответил я. — Все решено.
Я направился к двери, взявшись за ручку, обернулся и слегка кивнул ей на прощание — всего-навсего легкий поспешный кивок. В одиночестве я бродил под деревьями университетского городка. Везде мелькали парочки — девочки и мальчики. Миссис Куртис сидела в одиночестве за своим столом, и я одинокий бродил по парку. Какой бы это был триумф — целовать ее нежные губы, раздвигая прекрасные ноги и надвигаясь, как Гитлер, поглотивший Европу и поглядывающий на Лондон.
Проветрившись, я направился в спортзал. Нужно было освободить шкафчик. Тренировок у меня больше не будет. Люди постоянно говорят о хорошем запахе свежего пота. Они усердно двигаются для того, чтобы вспотеть. И никто никогда не говорит о хорошем запахе свежего пивного говна. Но нет ничего более стоящего, чем хорошенько просраться поутру, после двадцати, а то и двадцати пяти бутылок пива, выпитых за ночь. Будоражащий дух настоящего пивного говна, который держится добрых полтора часа, заставляет понять, что вы действительно живы.
Я открыл шкаф, вытащил спортивный костюм, кеды, две пустые бутылки из-под вина и бросил все это в мусорную корзину. Удачи тому, кто унаследует мой шкафчик. Возможно, он подымется до мэра города Боуса в Айдахо. Подумав, я отправил в корзину и кодовый замок. Мне никогда не нравился его шифр: 1,2,1,1,2. Слишком бесхитростная комбинация. Напоминала номер родительского дома — 2122. Моя жизнь была сведена к минимуму, словно в РТОКе — раз, два, три, четыре; раз, два, три, четыре. Возможно, наступит день, и я подымусь до 5.
Покинув спортзал, я пошел через поле, где парни играли в футбол.
— Эй, Хэнк! — послышалось с трибун.
Я поднял голову. Это был Плешивый. Он сидел вместе с Монти Баллардом. Про этого Балларда ничего не скажешь, кроме одного — он никогда не открывал рта, если его о чем-либо не спрашивали. У меня вопросов к нему не было. Парень просто смотрел на жизнь из-под своих грязно-желтых волос и хотел стать биологом.
Я махнул им и пошел дальше.
— Поднимайся к нам, Хэнк! — орал Плешивый. — Есть дело!
Я поднялся.
— Ну, чего?
— Сядь и посмотри на этого кабана в спортивке.
Я сел. На поле только один парень был в спортивной форме и шипованных беговых бутсах — небольшого роста, но широкий, даже слишком. Неохватные бицепсы, мощные плечи, толстая шея и тяжелые, короткие ноги. Волосы черные, а лицо почти плоское: маленький ротик, нос-пуговка и глубоко посаженные глаза.
— Эй, да я слышал про этого парня — Кинг Конг-младший, так, кажется, его зовут, — сказал я.
— Смотри, смотри, — настаивал Плешивый.
В каждой команде было по четыре человека. Полузащитник ввел мяч в игру. Кинг Конг играл у голевой линии в защите. Двое парней из противоборствующей команды пошли в атаку: один бежал впереди, другой немного сзади. Кинг Конг-младший бросился наперерез парню, который шел первым, мощным ударом всей своей туши сбил его с ног и побежал дальше. Парню, нападающему по заднему флангу, некому было передать пас, и он оказался вне игры.
— Ты видел? — заорал Плешивый.
— Кинг Конг…
— Эта скотина играет не по правилам! Просто сбивает нападающих с ног.
— Нападающего нельзя блокировать, пока он не коснулся мяча, — уточнил я.
— Надо сказать ему, — предложил Плешивый.
— Может, ты скажешь? — спросил я у Балларда.
— Нет, — отказался тот.
Теперь команда Кинг Конга разыгрывала мяч, и он мог калечить противника законно. Первой его жертвой стал самый маленький игрок. Он перебросил парня через себя с такой яростной мощью, что тот еле поднялся.
— Этот Кинг Конг просто ненормальный, — сказал я. — Как он только сдал вступительные экзамены?