Мне нравилось быть в его обществе. Мне нравилось смотреть, как двигаются его руки – сам он очень сдержан и невозмутим, но постоянно трогает что-то на столе. Я не замечала этого раньше, потому что в допросной предметов на столе практически не было. Здесь же, в своем кабинете, он постоянно переставлял кружку с кофе, перекладывал степлер, двигал стаканчик с авторучками, укладывал бумаги в аккуратные стопки. У него большие руки с длинными пальцами и аккуратно подстриженными ногтями. Колец на пальцах нет.
Сегодня атмосфера была другой. Я не чувствовала себя подозреваемой, которую он пытался уличить. Я чувствовала свою полезность. Особенно когда он взял одну из папок, достал фотографии и разложил передо мной. На них были Скотт Хипвелл, трое мужчин, которых я никогда не видела прежде, и, наконец, «В».
Сначала я не была уверена. Я смотрела на фото, пытаясь вызвать в памяти образ человека, которого видела с Меган в тот день, когда он наклонился, чтобы обнять ее.
– Это он, – сказала я. – Думаю, что он.
– Вы не уверены?
– Думаю, что это он.
Он взял фотографию и долго ее разглядывал.
– Вы говорили, что видели, как они целуются, верно? В прошлую пятницу? Неделю назад?
– Именно так. В пятницу утром. Они были в саду.
– И вы уверены, что не ошиблись? Что это не было, скажем, дружеским объятием… или… платоническим поцелуем?
– Нет, поцелуй был самым настоящим. Романтическим.
Мне показалось, что у него едва заметно дернулись уголки губ, будто он собирался улыбнуться.
– А кто он? – спросила я. – Он… вы думаете, она с ним?
Гаскилл не ответил, просто покачал головой.
– Я… я вам помогла? Это вам хоть чем-то поможет?
– Да, миссис Уотсон. Вы нам очень помогли. Спасибо, что нашли время заехать.
Мы пожали друг другу руки, и он на мгновение дотронулся левой рукой до моего правого плеча. Я едва удержалась, чтобы не повернуться и не поцеловать ее. Уже очень давно ко мне никто не прикасался с чувством, хоть немного похожим на нежность. Если не считать, конечно, Кэти.
Гаскилл проводил меня, и мы оказались в просторном помещении с десятком работавших за своими столами полицейских. Я почувствовала на себе один или два брошенных искоса взгляда, но не поняла, выражали они интерес или брезгливость. Мы прошли через офис в коридор, а потом я увидела, как через главную дверь в участок входит Скотт Хипвелл в сопровождении Райли. Он шел опустив голову, но я его сразу узнала. Он поднял глаза и приветственно кивнул Гаскиллу, а потом посмотрел на меня. На мгновение наши взгляды встретились, и я была готова поклясться, что он узнал меня. Я подумала о том утре, когда увидела его на террасе: он смотрел вниз, на пути, а мне казалось, что на меня. Мы миновали друг друга в коридоре. Он прошел так близко, что я могла бы до него дотронуться. Он действительно оказался очень красивым, но сейчас был напряжен и напоминал сжатую пружину: казалось, что от него исходят нервные импульсы. Выйдя в главный коридор, я обернулась, почувствовав на себе взгляд, однако вслед мне смотрела Райли.
Я села на поезд до Лондона и отправилась в библиотеку. Я прочитала все, что нашла по этому делу, но ничего нового не узнала. Навела справки о гипнотерапевтах в Эшбери, но предпринимать ничего пока не стала – это дорого и пока неясно, помогает ли восстановить память. Однако, читая отзывы тех, кто утверждал, что гипнотерапия помогла им восстановить воспоминания, я поняла, что успех меня страшит гораздо больше, чем неудача. Я боюсь, что узнаю не только о том, что случилось в субботу вечером, но гораздо больше. Я не уверена, что готова заново пережить свои глупые и ужасные поступки, вспомнить слова, сказанные в запале, выражение лица Тома, когда я их выкрикивала. Мне очень страшно вступать на эту темную стезю.
Я подумала, не послать ли Скотту еще одно письмо по электронной почте, но в этом не было никакой надобности. Утренняя встреча с инспектором уголовной полиции Гаскиллом доказывала, что полиция воспринимает мои показания всерьез. Больше я ничего не могу сделать, и с этим надо смириться. По крайней мере я могу считать, что оказала большую помощь следствию, потому что исчезновение Меган на следующий день после того, как я видела ее с другим мужчиной, просто не может быть совпадением.
С веселым щелчком и шипением открылась вторая банка джина-тоника, и тут до меня вдруг дошло, что за весь день я ни разу не подумала о Томе. Во всяком случае, до настоящего момента. Я думала о Скотте, о Гаскилле, о «В», о попутчике с поезда. Том отошел на пятый план. Я сделала глоток и почувствовала, что теперь мне есть что отметить. Я знаю, что дела у меня наладятся и я стану счастливой. Скоро.
Суббота, 20 июля 2013 года
Утро
Жизнь ничему меня не учит. Я просыпаюсь с щемящим чувством вины и стыда и сразу понимаю, что совершила какую-то глупость. Я снова прохожу через мучительный и болезненно знакомый ритуал восстановления в памяти своих поступков. Я послала письмо по электронной почте. Вот что я сделала.
В какой-то момент вчерашнего вечера Том получил повышение и снова оказался в списке людей, о которых я думаю, и я послала ему письмо по электронной почте. Мой ноутбук стоит на полу рядом с кроватью и с немым укором напоминает об этом. Я поднимаюсь, перешагиваю через него и иду в ванную. Там я пью прямо из-под крана, поглядывая на себя в зеркало.
Выгляжу я неважно. Но три разгрузочных дня не так уж плохо, и я полна решимости начать все заново. Я стою под душем очень долго и постепенно снижаю температуру воды, делая ее сначала прохладной, а потом и по-настоящему холодной. Нельзя вставать сразу под холодную струю воды, это вызывает шок и вообще слишком жестоко, но если уменьшать температуру воды постепенно, то все происходит незаметно, как в случае, когда варят лягушку, только наоборот. Прохладная вода успокаивает кожу и притупляет жгучую боль от ран на голове и над глазом.
Я отношу ноутбук вниз и делаю себе чашку чая. Есть ничтожный шанс, что написанное Тому письмо я все же не отправила. Я делаю глубокий вдох, открываю свою почту и с радостью вижу, что входящих сообщений нет. Но, проверив папку «Отправленные», понимаю, что написала ему – просто он не ответил. Пока. Письмо ушло в двенадцатом часу ночи, к тому времени я пила уже несколько часов, адреналин и возбуждение от принятого алкоголя должны были давно сойти на нет. Я открываю сообщение.
Будь добр, скажи своей жене, чтобы она перестала лгать про меня в полиции. Разве это не подло устраивать мне неприятности и выдумывать, будто я преследую ее и ее уродливое потомство? Пусть лучше займется собой. Скажи ей, чтобы, черт ее побери, оставила меня в покое.
Я закрываю глаза и с силой захлопываю крышку ноутбука. Я съеживаюсь, мое тело буквально сжимается в комок. Я хочу стать совсем крошечной, хочу исчезнуть. И еще мне становится страшно, потому что если Том решит показать это полиции, то у меня могут быть большие проблемы. Если Анна собирает доказательств моей мстительности и навязчивости, то это может стать главным пунктом в ее досье. И при чем тут маленькая девочка? Как я могла позволить себе подобное? Как вообще такое возможно? Я не желаю малышке ничего дурного – я не могу думать плохо о ребенке, любом ребенке, и уж тем более о ребенке Тома. Я не понимаю себя, не понимаю, во что я превратилась. Господи, он должен меня ненавидеть. Я сама ненавижу себя – во всяком случае, ту себя, которая написала письмо вчера вечером. Она совсем не похожа на меня, потому что я не такая. Я не такая злая.
Неужели? Я стараюсь не думать о самых плохих днях, но в подобные моменты воспоминания сами лезут в голову. Взять хотя бы ссору, произошедшую незадолго до нашего разрыва: я проснулась после вечеринки, ничего не помня, и Том рассказал мне, как я себя там вела, как снова заставила его стыдиться, когда оскорбила жену его коллеги, обвинив во флирте с моим мужем. «Я не хочу с тобой никуда больше ходить, – сказал он мне. – Ты спрашиваешь, почему я никогда не приглашаю друзей, почему больше не люблю ходить с тобой в пабы. Ты действительно хочешь знать причину? Все дело в тебе. Потому что мне за тебя стыдно».
Я беру сумочку и ключи и собираюсь дойти до магазина в конце квартала. Меня не волнует, что еще нет девяти утра; я испугана и не хочу ни о чем думать. Если сейчас принять болеутоляющее и запить спиртным, то я отключусь и просплю весь день. А уже потом буду решать, как быть дальше. Я подхожу к входной двери, тянусь к ручке и останавливаюсь. Я могла бы извиниться. Если попросить прощения прямо сейчас, может, еще не все потеряно. Может, мне удастся уговорить его не показывать это сообщение Анне или полицейским. Ему уже приходилось меня выручать.
В тот день прошлым летом, когда я оказалась в доме Тома и Анны, все было не совсем так, как я рассказала в полиции. Для начала, ни в какой звонок я не звонила. Я сама не знала, чего хотела, и до сих пор не понимаю, зачем вообще туда явилась. Я прошла по дорожке и перелезла через забор. Было тихо, и я ничего не слышала. Я подошла к раздвижной двери и заглянула внутрь. Это правда, что Анна спала на диване. Я не стала звать ни ее, ни Тома. Я не хотела ее будить. Малютка не плакала, а крепко спала в своей колыбельке рядом с матерью. Я взяла ее на руки и быстро вынесла из дома. Я помню, как бежала с ней к забору, как она проснулась и начала тихонько хныкать. Я не знаю, что было у меня в голове. Я не собиралась делать ей ничего дурного. Я добралась до забора, крепко прижимая малышку к груди. Теперь она уже плакала в полный голос, и плач переходил в крик. Я начала качать ее и уговаривала замолчать, а потом услышала звук приближавшегося поезда, повернулась спиной к забору и увидела Анну. Она мчалась ко мне со всех ног – рот, похожий на зияющую рану, был открыт, губы шевелились, но слов не было слышно.
Она забрала у меня ребенка, и я хотела убежать, но споткнулась и упала. Она стояла надо мной, кричала и велела оставаться на месте, иначе она вызовет полицию. Она позвонила Тому, и он пришел домой и сел рядом с ней в гостиной. Она билась в истерике, все время порывалась позвонить в полицию и хотела, чтобы меня арестовали за похищение. Том ее успокаивал, уговаривал не заявлять в полицию и отпустить меня. Он спас меня. Потом отвез меня домой и, когда я вышла из машины, взял за руку. Я думала, что это был жест поддержки, но он сжимал мою руку все крепче и крепче, пока я не закричала. Его лицо побагровело, и он сказал, что убьет меня, если я причиню вред его дочери.
Я не знаю, что тогда на меня нашло. Не знаю по сей день. Я нерешительно стою возле двери, держась за ручку, и сильно кусаю губы. Я знаю, что если начну сейчас пить, то час или два буду чувствовать себя лучше, а шесть или семь лет – хуже. Я отпускаю ручку, иду назад в гостиную и снова открываю ноутбук. Я должна извиниться, должна попросить прощения. Я опять открываю свою почту и вижу новое сообщение. Оно не от Тома, а от Скотта Хипвелла.
Уважаемая Рейчел!
Спасибо, что написали мне. Я не помню, чтобы Меган говорила о Вас, но у нее было много знакомых по галерее, а с именами у меня всегда было неважно. Я хотел бы поговорить с Вами о том, что Вам известно. Пожалуйста, свяжитесь со мной по номеру 07583 123657 как можно скорее. С уважением,
Скотт Хипвелл.Сначала мне показалось, что он направил это письмо на мой адрес по ошибке. Это сообщение адресовано кому-то другому. Но тут в голове у меня проясняется, и я вспоминаю. Я сижу на диване, приканчиваю вторую бутылку и понимаю, что не хочу оставаться в стороне от этого дела. Я хочу быть в его центре. И тогда я ему написала. Я прокрутила его ответное письмо вниз и нашла свое.
Уважаемый Скотт!
Извините, что пишу Вам снова, но я чувствую, что нам необходимо поговорить. Не уверена, что Меган упоминала обо мне, но мы были знакомы по галерее, когда я жила в Уитни. Думаю, что у меня есть информация, которая будет Вам интересна. Пожалуйста, напишите мне по этому адресу.
Рейчел Уотсон.Я чувствую, как мое лицо начинает пылать, а в животе образуется ком. Вчера, когда я была разумной, трезвомыслящей и рассудительной, я решила, что должна смириться с тем, что на моем участии в этой истории поставлена точка. Но моим благим намерениям опять положила конец выпивка и та другая Рейчел, которой я становлюсь, когда пью. Пьяная Рейчел не думает о последствиях, она либо чрезмерно открыта и оптимистична, либо полна ненависти. У нее нет ни прошлого, ни будущего. Она существует исключительно в данный момент. Пьяная Рейчел, желающая быть причастной к истории с исчезновением Меган, желающая найти способ убедить Скотта поговорить с ней, солгала. Я солгала.
Мне хочется исцарапать себе кожу ножом, просто чтобы чувствовать что-то, кроме стыда, но даже на это у меня не хватает духу. Я начинаю писать Тому, пишу и стираю, пишу и стираю, пытаясь подобрать слова извинения и попросить прощения за свою вчерашнюю выходку. Если записать все, за что я должна попросить у Тома прощения, то получилась бы целая книга.
Вечер
Неделю назад – почти неделю назад – Меган Хипвелл вышла из дома номер пятнадцать по Бленхайм-роуд и исчезла. С тех пор ее никто не видел. С прошлой субботы ее телефоном и банковскими карточками никто не пользовался. Прочитав это сегодня в газете, я расплакалась. Теперь мне стыдно за мысли, которые рождались у меня в голове. Меган вовсе не тайна, которую предстоит разгадать, не фигура в начале фильма, снятая с движущейся операторской тележки, – прекрасная, бесплотная и призрачная. Она не пустое место. Она самый что ни на есть реальный человек.
Я еду в поезде, еду к ней домой. Я собираюсь встретиться с ее мужем.
Мне пришлось ему позвонить. Обратного пути уже не было. Я не могла просто проигнорировать его письмо – тогда бы он рассказал обо всем полиции. Разве не так? Я бы на его месте точно рассказала, если бы со мной попытался связаться незнакомец, утверждавший, что располагает информацией, а затем вдруг пропал. Возможно, он уже сообщил полицейским, и те ждут моего приезда у него дома.
Я сижу на своем обычном месте в вагоне, правда, не в обычный день, и мне кажется, что я сорвалась в машине с обрыва и лечу вниз. То же самое я чувствовала утром, когда набирала его номер: это как падать в темноте, не зная, когда ударишься о землю. Он говорил со мной тихо, будто в комнате был кто-то еще и он не хотел, чтобы его подслушали.
– Мы можем поговорить не по телефону? – спросил он.
– Я… нет. Не думаю.
– Я вас очень прошу.
Я на секунду замялась, а потом согласилась.
– Вы не могли бы ко мне приехать? Не сейчас, мои… тут сейчас посторонние. Может, сегодня вечером? – Он продиктовал адрес, и я сделала вид, что записываю.
– Спасибо, что перезвонили, – сказал он и повесил трубку.
Соглашаясь, я понимала, что это не самая хорошая идея. То, что я знаю о Скотте из газет, сущие пустяки. То, что мне известно о нем из моих собственных наблюдений, лишь плод моего воображения. Я ничего не знаю о Скотте. Я знаю Джейсона, которого – я должна постоянно напоминать себе об этом – в реальной жизни не существует. Точно известно только одно – и это факт, – что жена Скотта пропала неделю назад. Я знаю, что он вероятный подозреваемый. И я знаю, потому что видела тот поцелуй, что у него есть мотив для ее убийства. Конечно, он мог не знать, что у него есть мотив, однако… Я продолжала размышлять об этом и накручивать себя, но как я могла упустить возможность посетить дом, который сотни раз разглядывала из вагона? Подойти к его входной двери, зайти внутрь, посидеть на кухне, на террасе, где они проводили время, когда я наблюдала за ними?
Искушение было слишком велико. Сейчас я сижу в электричке, крепко обхватив себя руками, чтобы унять дрожь, словно ребенок, которого заставляют успокоиться. Я так обрадовалась появлению цели, что перестала думать о реальности. Перестала думать о Меган.
Я думаю о ней сейчас. Мне надо убедить Скотта, что я знала ее – немного и не очень близко. Тогда он поверит, что я видела ее с другим мужчиной. Если я сразу признаюсь, что солгала насчет нашего знакомства, он ни за что мне не поверит. Поэтому я стараюсь представить себе, как я заглядывала в галерею и болтала с ней за чашкой кофе. А она вообще пьет кофе? Наверное, мы говорили бы об искусстве, или о йоге, или о мужьях. Я ничего не понимаю в искусстве и никогда не занималась йогой. И мужа у меня нет. А своего она предала.
Я думаю о словах, сказанных о ней настоящими друзьями: замечательная, веселая, красивая, отзывчивая. Любимая. Она совершила ошибку. Так бывает. Идеальных людей не существует.
АннаСуббота, 20 июля 2013 года
Утро
Эви просыпается около шести утра. Я вылезаю из кровати, иду в детскую и забираю ее. Потом кормлю и укладываю в постель рядом с собой.
Когда я просыпаюсь снова, Тома рядом уже нет, но я слышу его шаги на лестнице. Он приближается и тихо напевает, ужасно фальшивя: «С днем рожденья тебя, с днем рожденья тебя…» А я, вставая, даже и не вспомнила про него и думала только о том, чтобы принести малышку к нам и снова лечь. Теперь я улыбаюсь, еще не успев толком проснуться. Я открываю глаза и вижу, что Эви тоже улыбается. Том стоит в дверях с подносом в руках, а из одежды на нем только мой фартук.
– Завтрак в постель, именинница, – говорит он, ставит поднос на край кровати и целует меня.