– Я не шучу, – говорит он, отстраняясь и глядя мне в глаза. – Ты заслуживаешь этого, Анна. Заслуживаешь. Этот год был непростым, разве не так?
– Но…
– Что «но»? – Он смотрит на меня, и на его губах играет улыбка, перед которой невозможно устоять.
– Том, а деньги?
– Разберемся.
– Но… – Я не хочу поднимать эту тему, однако приходится: – У нас нет денег, чтобы даже подумать о переезде в другое место, а для отдыха на Маврикии или Бали есть?
Он надувает щеки, медленно выдыхает и откатывается в сторону. Мне не следовало поднимать этот вопрос. Радионяня дает о себе знать: Эви просыпается.
– Я займусь ею, – говорит он, встает и выходит из комнаты.
За завтраком Эви устраивает обычный концерт. Теперь для нее это превратилось в игру: она отказывается есть, мотает головкой, задирает подбородок, крепко сжав губки, и отталкивает миску маленькими кулачками. Терпение Тома быстро иссякает.
– У меня нет на это времени, – говорит он. – Придется тебе заняться этим самой. – Он поднимается и с недовольным видом протягивает мне ложку.
Я делаю глубокий вдох. Все в порядке, он просто устал и злится, что я не поддержала утром его мечты об отдыхе.
Однако на самом деле далеко не все в порядке, потому что я тоже устала и хочу поговорить о деньгах и сложившейся ситуации, которую его уход никак не разрешит. Понятно, что я об этом не говорю. Вместо этого я нарушаю данное себе обещание и рассказываю о Рейчел.
– Она снова здесь крутилась, – говорю я. – Похоже, твои увещевания ни к чему не привели.
Он внимательно на меня смотрит.
– Что значит «крутилась»?
– Она была здесь вчера вечером и стояла прямо напротив нашего дома.
– С кем-то?
– Нет. Одна. А почему ты об этом спрашиваешь?
– Твою мать! – говорит он, и лицо у него темнеет, что бывает, когда он злится всерьез. – Я же велел ей держаться подальше! Почему ты мне вчера ничего не сказала?
– Не хотела расстраивать, – мягко ответила я, уже жалея, что подняла эту тему.
– Господи! – говорит он и с грохотом швыряет кружку в раковину.
Громкий звук пугает Эви, и она начинает плакать. Но Тома это не останавливает.
– Не знаю, что сказать, правда не знаю. Когда я с ней говорил, она была вменяемой. Выслушала меня и обещала здесь не появляться. Выглядела хорошо. Вполне здоровой, практически нормальной…
– «Выглядела хорошо»? – переспрашиваю я и, прежде чем он успевает отвернуться, по выражению его лица вижу, что он проболтался. – Ты же говорил, что общался с ней по телефону?
Он тяжело вздыхает и поворачивается ко мне с виноватым видом:
– Да, милая, я так сказал, потому что знал, что ты расстроишься, если узнаешь о встрече. Поэтому признаю: я соврал. Из лучших побуждений.
– Ты что, издеваешься?
Он улыбается и, качая головой, подходит ко мне, сложив руки в жесте мольбы.
– Прости, прости меня. Она хотела поговорить лично, и я подумал, что так, может, даже лучше. Прости меня, ладно? Мы просто поговорили. Встретились в какой-то забегаловке в Эшбери и проговорили минут двадцать. Полчаса максимум. Поняла?
Он обнимает меня и прижимает к себе. Я пытаюсь сопротивляться, но он сильнее меня, мне нравится его запах, и я не хочу ссориться. Я хочу, чтобы мы были на одной стороне.
– Прости меня, – шепчет он мне в волосы.
– Все в порядке, – уступаю я.
Я отпускаю его на этом, потому что теперь занимаюсь этим сама. Вчера вечером я поговорила с сержантом Райли и сразу поняла, что поступила правильно, позвонив ей, потому что, когда я сказала, что несколько раз (небольшое преувеличение) видела, как Рейчел выходила из дома Скотта Хипвелла, она очень заинтересовалась. Она хотела знать даты и время (я сообщила ей подробности двух случаев, а про остальные говорила уклончиво), общались ли они до исчезновения Меган Хипвелл, считаю ли я, что у них сейчас роман. Должна сказать, что такое мне не приходило в голову: не могу представить, чтобы он после Меган сошелся с Рейчел. Тем более, когда только что похоронил жену.
На случай, если Райли забыла, я снова напомнила об инциденте с Эви – о попытке ее похищения.
– Она очень нестабильна, – сказала я. – Вы можете подумать, что я драматизирую, но я не могу рисковать, если дело касается благополучия моей семьи.
– Нет, нет, – заверила Райли. – Спасибо, что связались со мной. Если вдруг заметите что-то подозрительное, пожалуйста, дайте мне знать.
Я понятия не имею, как они отреагируют – может, проведут с ней беседу и предупредят об ответственности? В любом случае стоит подумать о получении решения суда, запрещающего ей к нам приближаться. Надеюсь, ради блага Тома, что до этого не дойдет.
После отъезда Тома на работу мы с Эви отправляемся в парк, где качаемся на качелях и маленьких деревянных лошадках, а когда я сажаю ее в прогулочную коляску, она почти сразу засыпает, предоставляя мне возможность пройтись по магазинам. Мы идем немного окольным путем по тихим задним улочкам, где почти не ездят машины, и будем проходить мимо дома номер тридцать четыре по Крэнхэм-стрит.
Даже сейчас мне достаточно одного взгляда на этот дом, чтобы почувствовать волнение и легкую дрожь, мои губы невольно расплываются в улыбку, а на щеках появляется румянец. Я помню, как мы торопливо поднимались по ступенькам на крыльцо, надеясь, что никто из соседей нас не заметит, как я входила первой и бежала в ванную, где на скорую руку душилась и надевала нижнее белье, которое легко снималось. Потом приходила эсэмэска, что он стоит у двери, и мы проводили час или два в спальне наверху.
Рейчел он говорил, что был на встрече с клиентом или зашел в паб с друзьями выпить пива.
– А ты не боишься, что она может что-то заподозрить и проверит? – спрашивала я, и он отрицательно качал головой.
– Я отлично умею врать, – однажды признался он мне с улыбкой.
А в другой раз сказал:
– Даже если Рейчел и проверит, это не страшно, потому что на следующий день она все равно ничего не вспомнит.
Вот тогда я стала понимать, как плохи у него дела дома.
При мысли об этих разговорах я перестаю улыбаться. Я вспоминаю, как Том заговорщицки смеялся, проводя пальцем по моему животу, и заверял, что отлично умеет врать. Он действительно это делает мастерски и очень убедительно. Я не раз в этом убеждалась. Например, когда при регистрации в гостинице он выдавал нас за молодоженов или когда отказывался задержаться на работе под предлогом, что дома у него что-то случилось. Конечно, все часто врут на эти темы, но Тому верили безоговорочно.
Я думаю об утреннем завтраке – но дело в том, что я поймала его на лжи, и он тут же признался. Мне не из-за чего волноваться. Он не встречается с Рейчел за моей спиной! Это просто смешно! В свое время, когда они только познакомились, она, возможно, и была привлекательной, и даже весьма эффектной. Я видела фотографии – огромные темные глаза, роскошная фигура, все на месте, – но с тех пор она сильно растолстела. И в любом случае он никогда к ней не вернется после всей той нервотрепки, которую она устраивала ему, устраивала нам. Все эти выслеживания, ночные телефонные звонки, истерики, эсэмэски.
Я стою в отделе консервов. Эви еще милостиво спит в коляске, и я вспоминаю о тех телефонных звонках и как я однажды проснулась – а может, такое было не раз? – и увидела, что в ванной горит свет. Я слышала его голос за закрытой дверью – низкий и мягкий. Он успокаивал ее, я это знала. Он рассказывал мне, что иногда Рейчел была просто невменяемой, грозилась заявиться к нам домой, к нему на работу, броситься под поезд. Может, он и умеет отлично врать, но я знаю, когда он говорит правду. Меня ему не провести.
Вечер
С другой стороны, если подумать, ему удалось меня обмануть, разве нет? Когда он сказал, что поговорил с Рейчел по телефону, что она разговаривала нормально и была почти довольна жизнью, я всему безоговорочно поверила. Когда в понедельник вечером он пришел домой, я спросила, как прошел день, и он рассказал об утомительном заседании, на котором был вынужден просидеть все утро. Я ему посочувствовала, ничуть не усомнившись в правдивости его слов, хотя на самом деле никакого заседания не было, а утро он провел в кофейной в Эшбери в обществе своей бывшей жены.
Вот о чем я думаю, осторожно загружая посудомоечную машину, чтобы стук приборов не разбудил задремавшую Эви. Он обманывает меня. Я знаю, что он не всегда абсолютно честен со мной. Я вспоминаю его рассказ о родителях – как он пригласил их на свадьбу, а они отказались прийти, потому что не могли простить ему уход от Рейчел. Мне всегда казалось это странным, потому что оба раза, когда я общалась с его матерью, та была рада меня слышать. Я это чувствовала: она говорила очень доброжелательно, с искренним интересом ко мне и к Эви.
– Надеюсь, что мы скоро ее увидим, – сказала она, прощаясь.
Я рассказала об этом Тому, но он махнул рукой.
– Она просто старается заставить меня пригласить их, – объяснил он, – чтобы демонстративно отказаться. Играет во власть.
Слышать это было странно, потому что мне так не показалось, но настаивать я не стала. Пытаться разобраться во взаимоотношениях в чужих семьях дело неблагодарное. У Тома наверняка есть причины держать родителей на расстоянии, и я уверена, что им движет стремление защитить нас с Эви.
Тогда почему я сомневаюсь в правдивости его слов? Все дело в этом доме, в сложившейся ситуации, в событиях, которые произошли в последнее время. Это они заставляют меня испытывать сомнения. Если я не возьму себя в руки, то сойду с ума и закончу так же, как она. Как Рейчел.
Я сижу и жду, когда можно будет достать простыни из сушильного барабана. Может, стоит включить телевизор – вдруг там показывают серию «Друзей», которую я еще не видела триста раз? Или позаниматься йогой? Или почитать роман, который лежит на тумбочке у кровати и из которого я за две недели осилила всего двенадцать страниц? Я вспоминаю о ноутбуке Тома, который стоит на журнальном столике в гостиной.
А потом я делаю то, чего никак от себя не ожидала: достаю бутылку красного вина, которую мы открыли вчера на ужин, и наливаю себе бокал. Затем включаю ноутбук и пробую подобрать пароль.
Я делаю абсолютно то же, что и она: пью в одиночку и шпионю за ним. Она это делала, и он это ненавидел. Но недавно – не далее как сегодня утром – все изменилось. Если он мне врет, то я буду за ним шпионить.
Разве это не справедливо? Мне кажется, я заслуживаю немного справедливости. Вот почему я пытаюсь взломать пароль. Я пробую имена в разных комбинациях: мое и его, его и Эви, мое и Эви, наши три имени в разном порядке. Наши дни рождения в разном порядке. Годовщины: когда мы познакомились, когда занимались сексом в первый раз. Номер тридцать четыре по Крэнхэм-роуд, номер двадцать три – наш дом. Я стараюсь расширить круг вариантов – многие мужчины используют в качестве пароля название любимой футбольной команды, но Том не увлекается футболом. Ему нравится крикет, и я пробую имена ведущих игроков и название турнира. Молодых спортсменов я не знаю. Я допиваю бокал и наливаю еще половину. Мне даже нравится решать эту головоломку. Я вспоминаю группы, которые ему нравятся, фильмы, актрис. Пробую само слово «пароль», набираю «1234».
За окном слышится отвратительный, будто ножом по сковородке, скрежет: это электричка останавливается перед семафором. Я стискиваю зубы, делаю большой глоток вина и только сейчас замечаю, что время почти семь часов. Господи Иисусе! Эви еще спит, а он вот-вот должен вернуться. И тут я слышу, как в замке поворачивается ключ, и сердце у меня останавливается.
Я захлопываю крышку ноутбука и вскакиваю, с грохотом опрокидывая стул. Эви просыпается и начинает плакать. Я успеваю вернуть компьютер на место до его появления, но он что-то замечает и спрашивает:
– Что происходит?
– Ничего, я просто нечаянно задела стул, и он упал.
Он достает Эви из кроватки, чтобы успокоить, а я бросаю взгляд в зеркало и вижу, что я бледная как полотно, а на губах у меня следы красного вина.
РейчелЧетверг, 15 августа 2013 года
Утро
Кэти договорилась для меня о собеседовании по поводу работы. Ее подруга открыла свою фирму по связям с общественностью, и ей нужна помощница. По сути, это должность секретарши, только со звучным названием, да и зарплата скорее символическая, но мне это не важно. Та женщина согласилась со мной поговорить без всяких рекомендаций – Кэти ей рассказала, что у меня был срыв, но сейчас все позади, и я в полном порядке. Собеседование должно состояться завтра после обеда дома у этой женщины – она оборудовала себе офис в пристройке в саду, – а живет она в Уитни. Поэтому я собиралась заняться подготовкой к встрече, освежить в памяти свой профессиональный путь и восстановить навыки подачи себя с лучшей стороны. Собиралась, но тут позвонил Скотт.
– Я надеялся, что мы сможем поговорить, – сказал он.
– Нам… я хочу сказать, что тебе не нужно ничего объяснять. Это была… Мы оба знаем, что совершили ошибку.
– Я знаю, – согласился он и произнес это так удрученно, что совсем не походил на Скотта из моих ночных кошмаров.
Он, скорее, снова стал тем убитым горем человеком, который сидел у меня на кровати и рассказывал о своем нерожденном ребенке.
– Но мне очень надо поговорить с тобой.
– Конечно, – сказала я. – Конечно, давай поговорим.
– Мы можем встретиться?
– Ну… – замялась я, решив ни за что не возвращаться в тот дом, – извини, но сегодня я никак не могу.
– Пожалуйста, Рейчел. Это очень важно.
Он говорил с такой болью, что мне невольно стало его жаль. Пока я раздумывала, под каким предлогом лучше отказаться, он снова попросил:
– Пожалуйста!
Я нехотя согласилась и в ту же секунду пожалела об этом.
В газетах написали о ребенке Меган – ее первом мертвом ребенке. Вернее, об отце того ребенка. Его разыскали. Его звали Крейг Маккензи, и он умер в Испании четыре года назад от передозировки героина. Таким образом, он исключался из списка подозреваемых. Мне всегда казалось, что этот мотив притянут за уши – если бы кто-то и захотел наказать ее за прошлое, то сделал бы это много лет назад.
И кто же тогда остается? Обычный набор подозреваемых: муж и любовник. Скотт и Камаль. Или это какой-то маньяк, напавший на нее на улице, серийный убийца, начавший отсчет своих жертв? Стала ли Меган первой в его серии – Виломеной Маккен[3] или Полин Рид[4]? И кто сказал, что убийцей был мужчина? Меган Хипвелл была маленькой, хрупкой женщиной. Чтобы лишить ее жизни, особой силы не требовалось.
Вторая половина дня
Первое, что я замечаю, когда он открывает дверь, – это запах. Запах пота и пива, горький и кислый, к которому примешивается еще что-то неприятное. Запах гниения. На Скотте спортивные брюки и покрытая пятнами серая футболка, волосы сальные, кожа блестит от испарины.
– С тобой все в порядке? – спрашиваю я, и он ухмыляется в ответ. Он пьян.
– Да, проходи.
Мне не хочется это делать, но я все же вхожу.
Занавески на окнах, выходящих на улицу, задернуты, и комната залита красноватым светом, вполне соответствующим жаре и запаху.
Скотт, пошатываясь, направляется на кухню, открывает холодильник и достает пиво.
– Проходи и садись, – говорит он. – Угощайся. – Ухмылка на его лице кажется застывшей и угрюмой. В выражении его лица есть что-то недоброе. Неприязнь, которую я заметила в нем в субботу утром после проведенной вместе ночи, никуда не делась.
– Я ненадолго, – говорю я. – У меня завтра собеседование насчет работы, и мне надо подготовиться.
– Правда? – Он поднимает брови, садится и ногой пододвигает мне стул. – Садись и угощайся!
Он не предлагает, а приказывает.
Я сажусь напротив, и он пододвигает мне бутылку. Я беру и делаю глоток. С улицы доносятся крики детей, играющих где-то неподалеку, сквозь них прорывается негромкий и такой знакомый стук колес.
– Вчера пришли анализы ДНК, – сообщает Скотт. – И вечером ко мне приезжала сержант Райли. – Он ждет, что я как-то отреагирую, но я боюсь сказать что-то не то и молчу.
– Ребенок не мой. Он не был моим. И самое смешное, что и не Камаля тоже. – Он смеется. – Значит, она крутила с кем-то еще. Представляешь? – С его лица не сходит эта ужасная ухмылка. – Ты об этом не знала, верно? О другом ухажере? Она тебе ничего про него не говорила, так?
Он больше не ухмыляется, и у меня появляется нехорошее предчувствие. Очень нехорошее. Я поднимаюсь и делаю шаг в сторону двери, но он встает у меня на пути, хватает за руки и силой усаживает обратно на стул.
– Сядь на место, черт тебя возьми! – Он срывает у меня с плеча сумку и швыряет ее в угол комнаты.
– Скотт, я не понимаю, что происходит…
– Да ну?! – кричит он, нависая надо мной. – Вы же с Меган такие хорошие подруги! Ты же знаешь всех ее любовников!
Он знает. Не успела я об этом подумать, как он наверняка увидел это по моему лицу, потому что склоняется надо мной еще ниже и говорит, обдавая меня тяжелым дыханием:
– Ну же, Рейчел, рассказывай!
Я мотаю головой, и он машет рукой, задевая бутылку, которая скатывается со стола и разбивается о плитку на полу.
– Вы даже ни хрена не были знакомы! – ревет он. – Все, что ты рассказывала, сплошное вранье!
Я мотаю головой и вскакиваю, бормоча:
– Прости, прости.
Я пытаюсь обогнуть стол, чтобы забрать сумку и телефон, но он снова хватает меня за руку.