— Об этом и будет ваша книга?
— Что вы, Саша! Это слишком крупный масштаб для меня. Если я и напишу книгу, то она будет скорее дневником маленькой девочки, случайно прожившей чужую жизнь, в то время как своя прошла мимо…
Из дневника убийцыМне кажется, что я проживаю какую-то странную, не свою жизнь. В то время как где-то, совсем рядом, проходит моя — но я в ней не участвую. Очень противное, тревожное чувство. Как будто я все время иду рядом, параллельно с настоящей жизнью. Я смотрю со стороны — но не могу туда попасть. Я как зритель, отделенный от действия, происходящего на сцене, оркестровой ямой…
В театре обо мне распускают гадкие сплетни… Впрочем, мне не привыкать к человеческой подлости. Да я и сама отнюдь не образчик примерного поведения. Но кто отважится меня судить? Кто посмеет первым бросить камень?
Когда я маленькой лежала в больнице с воспалением легких, мне четыре раза в день делали ужасно болезненные уколы. Перед каждым уколом я плакала, предчувствуя жгучую боль, и бабушка, которую пускали вечером в палату посидеть со мной, сказала:
— Ты представь, что это совершенно не больно. И вообще, что уколы приходят делать не тебе, а этому плюшевому медведю…
Утром я попробовала. Положила медведя рядом, и, когда медсестра со шприцем нагнулась ко мне, я представила, что игла вонзается не в меня, а в медведя. Действительно, было почти совсем не больно… Потом я гладила медведя по плюшевой попе, куда пришелся укол, и уговаривала: «Потерпи, потерпи…». И он терпел. Наверное, ему было очень больно, а мне — нет. Так же и сейчас. Что бы ни говорили обо мне в нашем любимом коллективе, нужно потерпеть. Нужно вытащить из шкафа плюшевого медведя и переложить на него часть того, что приходится переживать мне.
— Ты, Сергевна, эту плитку не бери.
— Почему?
— Яркая слишком. А помещение-то маленькое! Если мы ее положим, оно еще меньше казаться будет.
Лариса Сергеевна нехотя отложила розовую керамическую плитку в сторону. Цвет был таким оптимистическим… и так подходил бы ее маленьким внучкам!
— А какую тогда? — озадачилась она.
— Да хоть эту. Гляди, она в ряд как раз уложится, без остатка. — Мастер ткнул пальцем в бумаженцию, на которой у него были записаны какие-то расчеты. — Ну и цвет того… подходящий.
Лариса Сергеевна с сомнением посмотрела на «эту». Тусклый серо-зеленый цвет, безрадостный какой-то. Да еще и мраморные разводы!
— Ну, говорю же — и красиво, и неброско, — подтвердил ее сопровождающий. — И недорого. Берем?
— Нет. Без Дашки не хочу, — наотрез отказалась она. — Помещение, как вы говорите, Пал Палыч, и так маленькое, а тут еще этот… дворцовый мрамор.
— Хозяин — барин. А все-таки я бы ту не советовал.
Да, помещение маленькое, это точно… Но если не розовую, то эту, мраморную, она тоже не хочет. Стенды с плиткой закончились, и она в задумчивости вошла в зал, где были выставлены всевозможные ванны и душевые кабины. Лариса Сергеевна современное увлечение душевыми кабинками не жаловала, но зато очень любила принимать ванну. Придешь вечером с работы расстроенная, издерганная — современная школа совсем ведь не сахар! — откроешь горячую воду, плеснешь хвойного концентрата или душистой пены… В задумчивости она провела рукой по бортику большой угловой ванны — да, в их квартиру такую бы красавицу… Жаль, не войдет…
— Если перегородку сломаем, то в аккурат влезет, — что-то прикидывая и деловито промеряя ванну пядью, кивнул мастер.
— Что?.. — растерялась хозяйка.
— Я говорю, Сергевна, если перегородку выломать, то и ванна эта самая влезет, и место еще останется. Можно будет стиралку впихнуть, если захочешь. Помещение-то больше станет. У вас стиралка небось в кухне стояла?
Лариса Сергеевна кивнула.
— А так в ванну переставим, и заодно кухня расширится. Внучек-то две, обеих посадить, накормить надо…
— Это что, Пал Палыч, санузел совмещенный сделать?
— Ну. Щас все так делают. Оно и удобно, и с виду больше кажется. А то не повернуться ни в ванной, ни в клозете, прости на слове!
— А верхний этаж не обрушится?
— Ты, Сергевна, просто как ребенок! — удивился мастер. — Ты чего в школе-то преподаешь?
— Язык и литературу.
— Оно и видно. С чего ему рушиться, если это — перегородка? Она не держит ничего. Ну, как тебе объяснить… Вон тот шкафик видишь? — Сопровождающий Ларису Сергеевну мастер по ремонту открыл дверцу мебели для ванной комнаты.
— Вижу.
— Перегородку посередине видишь?
— Вижу.
— А теперь видишь? — Пал Палыч, отвечающий в квартире Бухиных-Серегиных за ремонт «под ключ», быстро вынул из шкафчика разделяющую его по вертикали перегородку. — И ничего не случилось! Крышка на месте. — Он хлопнул по столешнице ладонью. — И не прогнулась даже. Потому как вот эти две стенки — несущие. На них все и лежит. А эта — просто так, на две части делит. Так же и дома у тебя.
— Пал Палыч, вас бы в школу! — с восхищением сказала его спутница. — Очень наглядно все показываете!
— Да ну, — отмахнулся мастер. — Как представлю, что ты сорок огольцов учишь, так страшно даже становится. Как ты с ними управляешься? Я и то их боюсь.
— В принципе, я согласна, — кивнула Лариса Серегина. — Идея хорошая. Вот только сначала нужно с Сашей и Дашей посоветоваться. Как они…
— Так ты советуйся, только быстро. Послезавтра нужно плитку начинать. Ложить сам буду. — Сопровождающий многозначительно посмотрел на спутницу. — Так положу — сколько стоять будет, будешь смотреть на нее и радоваться. И меня вспоминать, — выразительно добавил он.
Лариса Сергеевна покраснела. Чтобы как-то скрыть смущение от оказанного ей сейчас знака внимания, она еще раз заглянула в белое нутро шкафчика и закрыла дверцы.
— А если очень хочешь розовую, то бери, — тоном мужа, разрешающего жене покупку дорогой шубы, сказал мастер. — Только не ту, ядовитую, а другую. Пошли, я тебе покажу, какую примерно. Вот, видишь? — Мастер снял со стенда образец.
Плитка и впрямь была хороша. Нежно-персиковая, с едва намеченным рисунком рогожки. Но, взглянув на цену, Лариса Сергеевна ужаснулась.
— Чего ж ты хотела, она ж испанская, — пояснил Пал Палыч. — Ничего, мы тут ее брать не будем. Мы сейчас в один магазинишко подъедем, у них всегда и выбор большой, и распродажа бывает. Нам не хоромы строить, нам много не надо. Найдем подходящую и на наши деньги…
Вечером всей семьей они обсуждали предложение сломать перегородку и устроить из ванной и туалета одно помещение.
— Всю жизнь так живем, — поддержала идею Елена Бухина. — Ну, есть, конечно, некоторые неудобства, но зато и преимущества какие! Стиралку поставить можно. А в кухне действительно вместо стиралки можно для детей маленький диванчик поставить. Ваш Пал Палыч кругом прав!
— Да что угодно можно поставить, — поддержал жену Александр Ильич.
— Или ничего не ставить, — высказалась и Даша. — Так больше места будет.
— Ларочка, а вы на каком этаже живете? — вдруг спросила бабушка, Мария Петровна, которая в своих преклонных годах редко выбиралась в гости и запамятовала, где кто живет.
— На третьем, бабуль, — напомнил ей Саша Бухин.
— А над вами еще сколько этажей?
— Мам, а к чему ты спрашиваешь? — поинтересовался Александр Ильич.
— Да к тому, как бы чего не вышло, если стенку сломать. Трещина в доме или, не дай бог, обрушится что…
— Мам, эта стенка не несущая, она перегородка.
— Это как, Сашунь?
Лариса Сергеевна взяла две книги, сверху на них положила третью — получилась буква «П». Потом между книгами осторожно вставила журнал. Потом так же осторожно его вытащила.
— Если вынуть перегородку, то стены не обрушатся, — сказала она.
— Ларочка, господи, как ты наглядно все объяснила! — восхитилась бабуля. — Вот что значит работать всю жизнь с детьми.
— И ванну я такую сегодня видела красивую, полукруглую, — мечтательно сказала она. — Пал Палыч сказал, что как раз войдет.
— А стиралка? — забеспокоилась Дашка, для которой проблема стирки была сейчас на первом месте.
— И стиралка войдет, и даже этот… который воду греет.
— Так мы ведь уже купили ванну, — напомнил Сашка теще.
— Пал Палыч сказал, можно вернуть в течение двух недель.
— А когда эти две недели заканчиваются?
— Как раз завтра.
— А кто ванну обратно повезет?
— Будут полукруглую привозить, так эту и заберут, — пояснила Лариса Сергеевна.
— Мам, ты просто здорово все придумала! — восхитилась Дашка.
— Это мне Пал Палыч все подсказал. Господи, какой человек хороший! Ты, Саня, помню, волновался, а я как их увидела, так сразу и подумала — вот честные люди, можно им доверять. Это, Саня, у тебя работа такая, что вечно всех подозреваешь. Да, Пал Палыч сказал, что плитку сам нам положит.
— И стиралка войдет, и даже этот… который воду греет.
— Так мы ведь уже купили ванну, — напомнил Сашка теще.
— Пал Палыч сказал, можно вернуть в течение двух недель.
— А когда эти две недели заканчиваются?
— Как раз завтра.
— А кто ванну обратно повезет?
— Будут полукруглую привозить, так эту и заберут, — пояснила Лариса Сергеевна.
— Мам, ты просто здорово все придумала! — восхитилась Дашка.
— Это мне Пал Палыч все подсказал. Господи, какой человек хороший! Ты, Саня, помню, волновался, а я как их увидела, так сразу и подумала — вот честные люди, можно им доверять. Это, Саня, у тебя работа такая, что вечно всех подозреваешь. Да, Пал Палыч сказал, что плитку сам нам положит.
— Кстати, Лариса Сергеевна, вы не могли бы сегодня вечером ему деньги занести? А то мне по работе еще много кой-чего успеть нужно…
— Лара, мне кажется, он к тебе неровно дышит, — как бы в шутку заметила Елена Бухина, но бухинскую тещу шутка не развеселила, а скорее расстроила.
— Нет, Саша, — тоном, не терпящим возражений, сказала она. — Ты с ними договаривался, что каждый день деньги давать будешь, сам и плати. Ты хозяин.
Лариса Сергеевна еще не забыла, что зять выставил ее перед всем семейством неловкой растяпой, когда она дала Пал Палычу, оказавшемуся, между прочим, вполне приличным человеком, задаток. А как кричал! И бежал, сломя голову, а они тут все чуть с ума не сошли. И зачем, спрашивается, было так всех волновать? Привык он у себя на работе якшаться со всякими негодяями и убийцами. А у них все так хорошо устроилось, ремонт идет, да не просто идет, а продвигается семимильными шагами. Так они, пожалуй, въедут в свою квартиру к первому сентября. А если Сашка обещал им платить каждый день, пусть побегает. А то кричать сразу: жулики, жулики! Деньги забрали! Может, где и воры, а она с первого взгляда определила, что им попались люди порядочные. И на все руки мастера. Особенно Пал Палыч. Правда, его внимание к ее особе совсем лишнее, вон даже родственники уже замечают… И вообще, какая у нее в пятьдесят может быть личная жизнь? У нее теперь одна радость — внученьки ее ненаглядные.
— Давайте мне девчонок, пойду с ними на ночь погуляю, — велела она.
* * *Промывание желудка — весьма неприятная процедура. Катя через стеклянную стенку бокса посмотрела на посеревшую, осунувшуюся кондитершу, к руке которой была прицеплена прозрачная трубка капельницы, и мысленно ее пожалела.
— Как вы думаете, — спросила она врача, озабоченно листавшего в ординаторской какие-то бумажки, — она выживет?
— Будем надеяться… Мы сделали все, от нас зависящее. Симптоматика у нее пока в норме… Сердечко, правда, барахлит. Будем держать все под контролем — печень, почки… Часто бывает, именно почки отказывают. Бригада у нас дежурит круглосуточно. Если что, переведем ее на искусственное вентилирование легких.
Печень, почки, искусственное вентилирование… Да еще и сердце барахлит. Катя вспомнила пергаментное лицо несчастной кондитерши и еще раз от всей души пожалела, что отправила ее за отравой одну. Но, как говорится, назад не воротишь…
— Будем надеяться на то, что меры были приняты быстро, — еще раз повторил врач.
Он вежливо, но настойчиво выпроваживал представительницу уголовного розыска из кабинета. Эта девица, прибывшая вместе с отравившейся, и так отняла у него кучу времени. Как бы объяснить ей повежливее, что он отвечает не только за эту новоприбывшую в реанимацию пациентку, отравившуюся грибным токсином, но еще и за всех остальных?
— Яд бледной поганки обезвредить крайне трудно, если не сказать — невозможно. Все зависит от того, как быстро он мог всосаться в кровь. Извините, но мне нужно идти. У меня тяжелый подросток.
— А аналогичные случаи у вас были? — приставала милиционерша, липучая, как пластырь.
— В этом году не было. А в прошлом — да, и много. Да каждый год осенью так. Один раз целая семья отравилась.
— И что, никого не спасли? — ужаснулась Катя.
— Ну почему же, спасли… ребенка спасли. На детей токсин не так быстро действует. Еще бомж какой-то грибами отравился, помню. Как раз бледной поганкой. Но того к нам не повезли. Прямо в морг.
— А откуда вы знаете, что бледной поганкой, раз прямо в морг? — поинтересовалась дотошная старлей Скрипковская.
— От друга слышал, он делал вскрытие. Вообще, в прошлом году много было отравлений грибами. Чаще несмертельных, конечно. Больше таблетками травятся или пищевые отравления…
— А когда с ней можно будет поговорить?
Врач удивленно посмотрел на спросившую. Человека, можно сказать, с того света сейчас достают, а у милиции только одно: поговорить!
— Я не знаю, — сухо ответил он. — Посмотрим на динамику. Может быть, завтра. Вы позвоните нам, я вам скажу. Извините, меня действительно больные ждут.
Катя медленно спускалась вниз по лестнице. Ехать в Управление не хотелось. Она предвидела разнос от начальства, которого днем, к счастью, не оказалось на месте, и час ее казни, таким образом, отодвинулся на вечер. Однако ехать все равно придется. И писать объяснительную, а может, и не одну. Признаваться, как она отправила убийцу за ядом в одиночку, и как убийца эта сама отраву и выпила… А если Черная умрет? В голову ей закралась гаденькая мысль, что, если Черная умрет, можно будет сказать, что яд у нее был с собой и она выпила его просто как воду… сказала, что пить хочется. А она ни о чем таком и не подозревала. Но Катя тут же прогнала недостойную мундира ложь, хотя та и выглядела весьма соблазнительно. Да, она, конечно, тут же рассказала все Лысенко, и Игорь сгоряча уже высказал ей все, что думал. Но она на него не в обиде. Действительно, она действовала не как профессионал, а как какой-нибудь дилетант, влезший в расследование и спутавший настоящим профи все карты.
— Где тебя только носит? Я тебе второй час названиваю! — недовольно сказал Лысенко, когда она переступила порог своего кабинета.
Он почему-то сидел за ее столом, хотя у него, во-первых, был собственный стол и собственный кабинет, а во-вторых, было уже довольно поздно.
— Я Сашку домой погнал, — сообщил он. — От греха подальше.
От какого греха, Лысенко не уточнил.
— Ну, так чего ты трубку не берешь?
— Наверное, телефон разрядился… — Катя растерянно полезла в сумку.
— Так ты пока не заряжай, — загадочно посоветовал капитан.
— Почему?
— Пусть пока все утрясется. Я и Сашке намекнул, чтоб он трубку не брал и тебя не разыскивал.
— Ты думаешь, это поможет? И что мне теперь делать? Заявление писать?
— Ну ладно, спорола глупость, — примирительно сказал Лысенко, — с кем не бывает? Да все через это прошли! Кто больше, кто меньше. И что, сразу заявление писать? Ну, уволишься ты — кому от этого легче станет? Ты думаешь, святые горшки лепят?
Четыре часа назад он орал совсем другое, но Катя, как говорится, зла не помнила — Лысенко был, без сомнения, друг, причем друг верный.
— Ты в кабинете не сиди, — посоветовал он. — У тебя дела на сегодня еще есть?
— Есть, — подумав, сказала она.
— Вот и поезжай.
— Игорь, ночь уже! — взмолилась Катя.
— А, да… действительно, — согласился начальник. — Так, быстро закрываем все и идем отсюда. Бармалея сегодня уже точно не будет, и это хорошо…
— Он завтра будет.
— Ну, завтра будет еще нескоро. Может, до завтра мы что-нибудь придумаем…
Катя прекрасно понимала, что Игорь ее просто утешает. Ничего он не придумает ни завтра, ни послезавтра. И вообще, ни от него, ни даже от подполковника Степана Варфоломеича по прозвищу Бармалей защиты ждать не придется. И если Черная все же умрет…
— Ладно, ты дела пока брось, езжай сейчас домой. Давай-ка я тебя на метро посажу. — Игорь придерживал Катю под локоток, пока они спускались по лестнице и выходили на улицу. — Ну, и водочки выпей, выспись хорошенько… А завтра на работу не спеши. Я тебя прикрою, скажу — по делам поехала, ну хоть в прокуратуру…
Капитан Лысенко вспомнил, как он сам недавно хорошо выпил водочки в компании Машки Камышевой и Маргариты Сорокиной. Слишком, пожалуй, хорошо выпил. Помнится, они с Риткой даже целовались. От этих воспоминаний капитан скривился. Пьяные поцелуи с Сорокиной — это одно, а работа с ней же — совсем другое. Как говорится, ложечки нашлись, а осадочек-то остался. И не только у него. Ритка Сорокина как недолюбливала капитана, так и сейчас не пылает к нему страстью. Зря Машка все это затеяла. Ни ему, ни Сорокиной это впрок не пошло.
Кроме прочего, он до сих пор не мог простить Камышевой того, что она открыла следователю его участие в прошлогоднем деле штукатурши Погореловой, которую тоже, кстати, звали Ритой[34]. Ну, не имела Машка на это права, и все! Да разве бабам что докажешь, они все по своему разумению хотят. Притащила к нему Сорокину на ночь глядя… И зачем? Кому от этого стало легче? Разве что самой Машке… Ритка ведь совсем не дура. Даже слишком умная, если на то пошло. И она тоже понимает, что от совместного питья водки, или коньяка, или чего там они ночью еще квасили — сейчас и не вспомнить — друзьями они все равно не станут. Слишком разные они люди… Это не то, что у него с Машкой, или с Катериной, или с Колькой Банниковым. Кстати, давно они с Колькой не говорили, с неделю, наверное. С тех пор, как почти полгода назад его перевели с повышением в столицу, они общаются все реже и реже. Лысенко вздохнул. Да, Кольки Банникова ему здесь очень не хватает. Но зато в столице теперь есть кому за Катьку заступиться, если что. Наверняка за полгода Колян там пустил кое-какие корешки…