На этот раз все было по-другому.
Давыдов сидел, смотрел на меня, усмехался…
Но уходить не собирался.
Я с облегчением вздохнула и уселась напротив него на стул. Заславский встал рядом с нами и сложил руки на груди, словно собирался исполнять трагическую роль.
– Катерина, – сказал Заславский хорошо поставленным басом, – ты согласна стать женой господина Давыдова?
– Да! – ответила я, не задумываясь.
– Поразительная беспечность, – пожал плечами Давыдов, округлив серые глаза.
И тут я поняла, что должна совершить неординарный поступок. Взяла со стола стакан водки и залпом выпила. По организму мигом растеклась обжигающая жидкость с дурным запахом и вкусом, которого я, впрочем, толком не почувствовала. Всегда удивлялась тому, как можно по доброй воле пить подобную гадость. Сидела пару минут и глотала ртом воздух гримерки, стараясь, чтобы глаза окончательно не вылезли на лоб от адской мешанины, случившейся у меня внутри.
– Она алкоголичка? – пренебрежительно поинтересовался Давыдов.
Я поняла, что мой подвиг его оставил совершенно равнодушным. Другими словами – я его потеряла.
– Да, – хмыкнула я вместо испугавшегося Заславского. – Запойная. В третьем поколении.
После чего встала и постаралась гордо удалиться.
– Кто бы мог подумать, – более мягким тоном произнес Давыдов мне в спину, – что она…
Я даже не повернулась.
Вернулась к себе и попыталась немного подумать на трезвую голову, пока меня окончательно не развезло. Водка делала свое разрушительное дело постепенно, изменяя сознание до такой степени, что оно могло подружиться с сердцем. А от такого содружества я могла ожидать только неприятностей. Первоначальное впечатление от Давыдова я собралась поменять в противоположном направлении. Итак, более мерзкого и наглого хама в своей жизни я еще не встречала! Подумал, что может меня купить… Кстати, сумма-то неплохая, мало того, а ведь она очень хорошая.
На что я могла потратить эти деньги?
Во-первых, отдала бы долг за снимаемую квартиру за год вперед. Во-вторых, оплатила бы маме лечение в Ессентуках. В-третьих… Я могла бы приврать, что отдала бы деньги на благотворительность. Но не буду. Это те, кто привык все получать вовремя и в достатке, могут себе позволить жертвовать на храмы. Я бы пожертвовала бабуле на новый дом. Она до сих пор живет в деревне, где воды и электричества никогда в достатке не было. А остальное… Если там еще что-то останется, потрачу на себя – займусь изучением английского языка! Зачем? А чтобы развиваться!
Определенно, обещанное вознаграждение мне необходимо.
– Катерина, что с тобой?!
Ванда Вольфовна всплеснула руками и так ненавязчиво раздвоилась.
– Ты прожгла приме подол, несчастная!
– Я сошью ей новое платье, – запинаясь, пробормотала я. Отчего-то так захотелось спать. – Не ругайтесь только, Ванда Вольфовна…
– Чем от тебя несет? Водкой? Этот старый дурак начал тебя спаивать?! Вот я ему покажу!
– Я сама…
– Я покажу тебе сама! С какого перепуга ты напилась?!
Ворча и ругая меня, наставница – разумеется, я прекрасно понимала, что она одна, но видела отчего-то двух – уложила меня спать под вешалками с барахлом, прикрыв сверху плющевым пледом.
– Не приведи господь, это бесчувственное тело увидит Богомольцев, – причитала она, укрывая меня.
– Я чувственная, – не соглашалась я. – Очень чувственная… А он не верит…
Мне приснился странный сон.
Я, веселая и радостная, бегала по какому-то гарему среди полуголых одалисок. За мной, веселый и радостный, носился Давыдов, разодетый во фрак с бабочкой и брюки с лампасами. Он осыпал меня деньгами, обещая златые горы, а я игриво показывала ему кукиши. Несомненно, такое свинское поведение не понравилось местным одалискам, и одна из них ловко подставила мне подножку. Я споткнулась, взмахнула кукишами, как гордая птица, и упала на пол, звонко ударившись лбом. После чего сразу проснулась.
– …Где она? – спрашивал голос Заславского.
– А тебе зачем? Ишь, ирод!
– Вандуся, сколько раз тебе говорить, что она сама взяла мой стакан с водкой и хряпнула его до дна?!
– Не верю!
– Ты не Станиславский, чтобы мне не верить!
Они препирались, стоя рядом с вешалками, совсем близко от меня. Я видела полные ноги Ванды Вольфовны в шелковых чулках. И где она их только берет, такие доисторические? И черные ботинки с черными брюками Заславского. М-да, обувной лоск и блеск явно не его конек. И вдруг я вспомнила о Давыдове! Меня принялось терзать любопытство, куда он делся и на какой стадии переговоров мы с ним остановились!
– … Уходи и больше не появляйся мне на глаза! – горячилась наставница.
– И уйду! И больше не появлюсь! – кипятился Заславский.
– Стоять, – сказала я и схватила его за ноги.
От неожиданности он подпрыгнул и приземлился Ванде на ногу. Она вскрикнула от боли и врезала ему под дых. Заславский застонал и согнулся в три погибели, благодаря чему увидел меня.
– Привет, – ласково сказала я, глядя на страдальца из своего укрытия.
– Все в порядке, Агнесс-сс? – пробормотал он.
Я кивнула.
Конечно, меня зовут Катерина, а не Агнесс, Агнесс здесь вообще ни при чем. Это была очередная и самая излюбленная присказка Заславского. Фильм-комедия «Свидание вслепую», сцена суда. Судья стучит молотком, тот отлетает и ударяет секретаря суда по голове. Судья участливо спрашивает: «Все в порядке, Агнесс?» Та кивает стукнутой головой, и суд продолжается.
– И что все это значит, Катерина?! – прокричала мне Ванда Вольфовна.
– Дурость, – честно призналась я и вылезла из-под вешалок. – Сама не понимаю, что меня толкнуло…
– Или кто, – многозначительно кивая на Заславского, хмурилась наставница.
– Не-а, – честно призналась я дальше. – Правда-правда, я сама повела себя как идиотка.
– По какой такой причине? – прищурилась Ванда.
– На радостях, – выручил меня Заславский. – Ее наняли играть роль жены!
– Катерина, – обомлела Ванда Вольфовна, – тебя ангажировали?!
– Что, честно? – не поверила я Заславскому. – Он же сказал, что я проблема!
– Он сказал, что ты ему подходишь.
– Не может этого быть! – все еще не верилось мне.
– Однако это так, – хмыкнул Заславский и сунул мне листок. – Это договор. Ознакомься и подпиши.
– Ванда Вольфовна, – закричала я как укушенная комаром, – дайте мне авторучку!
– Ознакомься сначала, дорогуша, – подмигнула мне Ванда.
– Я заранее на все согласна!
– Что это с ней? – не понял Заславский.
– Театр, театр, – вздохнув, пропела Ванда. – Тебе не снился сон подобный…
– Мне не нравится этот пункт, – говорила Ванда и тыкала наманикюренным ногтем в листок с договором. – Почему она должна молчать, отвечая только на задаваемые вопросы? У Катерины что, в замужестве не будет права голоса?
Мы втроем сидели за гладильным столом и рассматривали договор, в котором меня привлекала приятная сумма гонорара.
– Сколько раз говорить, – морщился Заславский, – что это мнимое замужество! Мнимое.
– Сколько раз тебе говорить, что таких девочек, как наша Катерина, не бросают!
– Но он собирается ее бросить, как только она отыграет свою роль.
– Он еще пожалеет о своем опрометчивом решении. Катерина, когда он приползет за тобой на коленях, не смей его прощать!
– Хорошо, не буду, – сразу согласилась я. – Пусть только возьмет меня сначала напрокат.
– И этот пункт как-то не соответствует дружелюбному настрою молодой семейной пары, – не унималась Ванда Вольфовна, во всем видя подвох. – Что значит, они будут спать раздельно?
– Это значит, – объяснял Заславский, – что он будет спать на кровати, а она – на диване, но, возможно, в одной комнате.
– Я не согласна! – возмутилась я.
– Хорошо, – пожал плечами Заславский, – сейчас позвоню, узнаю, захочет ли он спать с тобой, Катерина, в одной постели.
– Я не согласна спать на диване! – уточнила я. – Пусть он на нем спит, а я буду ночевать в постели. Одна.
– Как-то это неправильно, дорогуша, – вздохнула Ванда. – Молодая семья, а начинаете с дележа мебели.
– Это мнимая молодая семья, – не уставал напоминать Заславский. – Мнимая. Все хорошо, прекрасная маркиза…
– Дела идут, и жизнь легка, – радостно допела я. – Пить очень хочется.
– Это с бодуна, – посочувствовал опытный Заславский.
– Потом, – строго сказала Ванда, – сначала разберем договор по косточкам.
– Ночь уже на дворе, – пробурчал Заславский.
– Так сам же сказал, что подпись ему нужна уже утром!
– Давайте, Ванда Вольфовна, мне авторучку!
– Сиди на попе ровно, Катерина, – оборвала она меня. – И не ищи на нее приключений. Мне не нравится и про беспрекословное подчинение!
– Ночь уже на дворе, – пробурчал Заславский.
– Так сам же сказал, что подпись ему нужна уже утром!
– Давайте, Ванда Вольфовна, мне авторучку!
– Сиди на попе ровно, Катерина, – оборвала она меня. – И не ищи на нее приключений. Мне не нравится и про беспрекословное подчинение!
– Кому я должна подчиняться?
– Господину Давыдову, – развел руками Заславский. – Кому же еще?
– Современная женщина эмансипировалась не для рабской покорности мужчине!
– Вандуся, о чем ты? – недоумевал Заславский.
– О тебе, – в сердцах призналась Ванда Вольфовна. – Это ты, подлец и негодяй, ломал меня под себя, чтобы мое женское естество не мешало твоим адюльтерам.
Заславский принялся уговаривать ее, что он не ломал и адюльтеры себе позволял только в крайних случаях, когда под натиском обезумевших от страсти поклонниц отступать было некуда. Ванда утверждала, что отступать следовало в семью. В это время я сидела и представляла нашу с Давыдовым ячейку общества. Рабская покорность, полное молчание, близость на раздельных кроватях, вернее, полное ее отсутствие. Хорошенький такой брак, ничего не скажешь. Может быть, Ванда права и мне не следует на все это соглашаться? С другой стороны, это всего лишь фиктивный брак. Но в любом браке, пусть даже фиктивном, я должна отстаивать свою гордость.
– …Ты тоже хороша, Вандуся, – ругался Заславский. – Перепрыгнула из одной постели в другую с проворством озабоченной макаки!
Наверное, приятно, когда тебя любят, рассуждала я, глядя на разгоряченные спором лица. Вот так – неистово, бурно, исступленно и всю жизнь. Интересно, Давыдов способен в принципе на такие высокие чувства? Я в себе уверена на сто процентов, для меня любить и жить – это синонимы.
– …Ах ты, старый дурак! Нашел когда ревновать! Через сорок лет!
– Любви все возрасты покорны!
(Ну, эту фразу Пушкина вы знаете.)
– Подождите с вашей любовью, – возмутилась я. – Давайте поговорим о моей!
– О чем? – нахмурился Заславский.
– Ты влюбилась, дорогуша? – поразилась Ванда.
– Фиктивно. Ну, по идее, я же должна любить своего мужа?
– Сейчас посмотрим в договоре, – сразу успокоилась Ванда и углубилась в чтение. – В договоре об этом ничего не сказано, – резюмировала она через пять минут.
– Вот и хорошо, – вздохнула я с деланым облегчением. – Значит, я ему ничего не должна. Кстати, а сколько он мне должен?
Я продалась к утру, когда сил спорить с Вандой Вольфовной ни у меня, ни у Заславского больше не осталось. Но она неожиданно согласилась, сказав, что учиться лучше на собственных шишках, чем злорадствовать над чужими. Корявым росчерком пера… х-м, авторучки конечно же, я подписала договор и отдала его Заславскому. Они договорились встретиться с Давыдовым утром у памятника Маяковскому. Иван Сергеевич так и сказал мне:
– Катерина, раз ты все подписала, то приходи ровно в десять, потому что в пять минут одиннадцатого нас уже там не будет, и закорючку ты ставила зря. Давыдов – мужик деловой, у него каждая секунда на учете и приносит деньги. Короче, я тебя предупредил, не вздумай опаздывать. Король – вдовец, я и тебя пристрою.
Последняя фраза из фильма про Золушку, где роль мачехи исполняет великая Фаина Раневская. Собственно, это ее реплика. Заславский за чужим словом в карман не лезет, это уж точно.
Рассуждая над тем, зачем деловому мужику Давыдову понадобилась фиктивная жена, я пошла домой пешком. Обычно все те, кто кидался меня провожать после театра, жутко разочаровывались. Идти приходилось всего пять минут, я жила за поворотом. Специально сняла комнату поблизости, чтобы не опаздывать на работу. Но опаздывала часто, Заславский знал эту мою слабину, потому и предупредил.
Десять часов должно было стукнуть через пять часов. Выспаться за это время я все равно бы не успела, а вот проспать – наверняка. Я шла по городу, сверкающему новогодней иллюминацией, и радовалась тому, что впервые за много лет могу не спеша ее разглядеть. Отчего-то подумалось, что я многого себя лишала, трудясь в театре на благо режиссера Богомольцева. Он же исполнял роль худрука и директора театра, исполнял скверно, как говорила Ванда Вольфовна, и все время норовил не донести голос до задних рядов, до костюмерного цеха то есть. В этом моем труде тоже чувствовалась какая-то рабская покорность и молчаливое согласие работать на чужого дядю. Хотя вряд ли у него были племянники. Такие вредные личности обычно круглые сироты.
У меня была мечта. Да, у меня была мечта.
Я хотела работать сама на себя, шить в свое удовольствие – то, что хочу и нравится. И чтобы мои модели нравились другим. И чтобы у меня был свой костюмерный цех или хотя бы небольшая мастерская с большой вывеской «Екатерина Гринева». На самом деле у меня бескрайняя фантазия, и название вывески я бы придумала другое, более звучное, чем моя фамилия… Я могла бы нафантазировать много нарядов для выпускных балов, для свадебных торжеств, для золотых юбилеев… Дайте мне иголку в руки, и я переверну этот мир! Но судьба словно посмеялась надо мной – исполнила мамину мечту, дала мне роль и вывела на сцену, о которой я никогда не мечтала. Правда, роль оказалась не фартовой, а фиктивной, да и где находится эта сцена, я знать не знала. И в чем-то чувствовала себя обманутой.
Думая об этом, я перегнулась через перила и посмотрела на бурление речушки. Декабрь стоял теплый, река еще не замерзла. Холодные волны перекатывались, торопя друг друга, толкаясь и переговариваясь, словно спешили на самое главное свидание в своей бурной жизни. И я твердо решила не опаздывать! Кто знает, ведь эти богатые мужики и впрямь двинуты на своих комплексах: для одних опоздание – страшная провинность, для других – жениться, как утопиться, для третьих – рабская покорность – залог крепких семейных отношений.
Дома я достала большой бабушкин чемодан – другого у меня просто не было, переезжала я обычно с картонными коробками – и покидала в него вещи. Затем в десятом часу сварила себе кофе… Ну да. Вещи я собирала долго, разглядывая каждую тряпочку на предмет годности к образу Давыдова. Честно говоря, ни одна не годилась! Все они были мои, дизайнерские, но кто знал дизайнера Екатерину Гриневу?! Ванда Вольфовна знала, и она говорила, что у меня в этом ремесле есть будущее. Из ее уст приятно было такое слышать.
Ровно в половину десятого мы с чемоданом втиснулись в лифт.
Через пару секунд двери закрылись и…
…И лифт никуда не поехал!
Люди, если вы куда-то спешите, не пользуйтесь коварным вертикальным транспортом! Ноги – лучшее транспортное средство, поверьте опытной страдалице, напрасно поставившей закорючку в договоре про мнимую жену. А какой там был гонорар! А какие перспективы сотрудничества с богатым холостяком! Стоп. А с чего это я взяла, что Давыдов – холостяк?! Он мне об этом сам не говорил, Заславский тоже ничего про жену не знал. Может быть, это и к лучшему, что я никуда не попала?!
– Катерина, не держи лифт! Езжай уж быстрее! – прокричала мне соседка снизу.
Я всего лишь кнопку первого этажа забыла нажать.
Это судьба, подумалось мне. От нее никуда не деться.
Глава 2
Ни одного печального сюрприза,
За исключеньем пустяка
Возле памятника Маяковскому я была без двух минут десять. Идти по легкому снежному налету было скользко, еле дотащила тяжеленный чемодан! Пару раз пришлось отбиваться от назойливых парней, желающих помочь бедной провинциалке, приехавшей покорять областной город. Как бы не так! Своя ноша не тянет и все такое, сама дотащила. Жаль, что во времена бабулиной молодости к чемоданам не приделывали колесики. Живи я тогда, наверняка бы получила патент на это полезное для человечества изобретение. Или у меня часы отставали, или у Давыдова шли вперед, однако никого из знакомых рядом с собой я не обнаружила. Встала, отдышалась, представила, как попру чемодан с пожитками обратно в съемную квартиру, и чуть не заплакала. Ну надо же такому грандиозному делу провалиться! Пусть теперь Давыдов отыскивает себе другую фиктивную женушку, такую дуру, как я, еще нужно хорошенько поискать!
Я корила себя, нервно оглядываясь по сторонам, словно предчувствовала что-то хорошее. И оно произошло. Ровно в десять на проезжей части передо мной, шипя шипованными шинами, остановился черный «Мерседес». Задняя дверца распахнулась, приглашая меня заглянуть внутрь, но я не стала спешить, чтобы не показывать свое нетерпение. Пусть Давыдов подумает, что я еще сомневаюсь, стоит ли мне погружаться с головой в его сомнительное предприятие.
Но из машины показался не он, а Заславский, разодетый в тот же фрак из нашей театральной мастерской и прочие атрибуты завзятого аристократа.
– Катерина, – прокричал он, – давай запрыгивай быстрее!