Зоя ответила на бегу, но швейцар поймал ее за локоть, отобрал пластиковый пакет и опять загудел:
— Мало ли что — в машине! Чем это в машине теплее? И окна пораскрываешь, знаем мы вас… Так сквозняком прохватит, что… Одевайся давай, не серди меня.
Зоя опять засмеялась, жестом фокусника выхватила из пакета в руках швейцара какой-то сверток, встряхнула его и, крутанувшись на одной ножке, в секунду оказалась завернутой в длинный, почти до пят, легкий светло-серый плащ.
— То-то, — ворчливо сказал швейцар, отдавая ей пакет. — Иди с богом, привет своим передавай.
Зоя браво козырнула, попутно выдернула из волос красные цветы, так и висевшие над ее ухом на честном слове, сунула их в нагрудный карман дедушки-швейцара и размашисто зашагала к стоянке, держа пакет в охапке. Плащ развевался за ней, как знамя на ветру. Жирафа с крыльями. Нет, летучая мышь с ногами. Ну вот, сейчас и посмотрим, какая машина ее здесь ждет.
Павел еще ниже опустил стекло и повернулся к окну правым ухом — правое ухо у него слышало намного лучше. Впрочем, если она сядет в ту километровую акулу, он и правым ничего не услышит, слишком далеко. А может, и слышать-то нечего будет, сядет молча и…
Зоя, не останавливаясь, прошла мимо длинного серебристого автомобиля неизвестной Павлу марки, мимо высокого, как дом на колесах, джипа с люстрами, антеннами и шипастыми решетками, мимо всех прочих «БМВ» и «ауди», и теперь шла… к нему? Нет, мимо него она тоже прошла, даже не глянув в его сторону. Она глядела в сторону той каракатицы, которая торчала метров на семь ближе к воротам и которую никак нельзя было заподозрить в принадлежности к транспорту крутого Серого. Правая дверца каракатицы распахнулась навстречу Зое, в салоне вспыхнул слабый свет, но Павел почти ничего не успел рассмотреть — так, какой-то невыразительный силуэт человека за рулем, маленького, тощенького, узкоплечего, с небольшой коротко остриженной темноволосой головой. Павел сумел бы разглядеть больше, но Зоя закрыла от него водителя своим безразмерным плащом. Черт, на вырост она этот плащ брала, что ли?
— Ты? — донесся до него голос Зои. Вот интересно, а кого она ожидала увидеть? Водитель ответил что-то, что — Павел не услышал, а Зоя сказала недовольным тоном: — Зачем ты так поздно ездишь? И опасно, и вообще я сама прекрасно добралась бы. Ребята подбросили бы. Или на такси. У меня сегодня денег — вагон…
Павел прижался левой щекой к спинке сиденья, изо всех сил вывернул шею, ловя голос водителя правым ухом, но опять ничего не разобрал. А Зоя засмеялась, быстро села в машину и захлопнула дверцу. И пропала — Павел только сейчас заметил: стекла-то у этой керосинки тонированные. Потому он и не увидел раньше, что в этой машине кто-то есть. Ну-ну. Интересная керосинка.
Керосинка бесшумно снялась с места, круто развернулась и, пока Павел торопливо нащупывал ключ в замке зажигания, выскользнула из ворот, мигнув правым поворотом. Когда «десятка» Павла вынырнула на пустынную ночную улицу, габаритные огни керосинки светились уже кварталах в двух впереди. Однако… Реактивная оказалась керосинка.
Если бы не светофор на перекрестке перед площадью, Павел машину Серого ни за что не догнал бы. Вот тебе и каракатица. И пока эта каракатица законопослушно пережидала красный свет на совершенно пустом — ни машин, ни прохожих, ни ГАИ — перекрестке, Павел, приближаясь и на всякий случай чуть притормаживая, с интересом разглядывал странную машину и с недоумением размышлял, с чего бы это крутой Серый слушался какого-то светофора, тем более что в радиусе километра наверняка нет ничего такого, что помешало бы движению. С тем же успехом этот светофор можно было бы посреди Сахары воткнуть. До машины Серого оставалось метров десять, но тут зажегся зеленый, и страхолюдная керосинка за пару секунд очутилась опять далеко впереди. Правда, сейчас же застыла у следующего перекрестка, дисциплинированно помигала правым поворотом и нырнула в почти не освещенный переулок. Павел очень боялся упустить этого летучего голландца, поэтому повернул, почти не снижая скорости, — и едва успел затормозить, заметив машину Серого под широкой аркой, ведущей во двор старого пятиэтажного дома сталинской постройки. А может быть, и еще более давней — вон окна какие, и круглые балкончики, и колонны у давным-давно закрытых парадных подъездов. Вот, значит, где Зоя живет. Или здесь живет Серый? Впрочем, какая разница? Они приехали. А он здесь что делает?
Машина Серого стояла под аркой, и никакого шевеления за очень темными стеклами заметно не было. Потом правая передняя дверца распахнулась, и из салона ловко выбралась Зоя, оглянулась на «десятку» Павла, вытащила свой пакет и, больше не оглядываясь, быстро пошла в глубь двора. Каракатица медленно тронулась за ней, вспыхнул дальний свет, и в конце светового коридора Павел заметил высокую обшарпанную дверь подъезда и две щербатые каменные ступени под ней. Зоя пробежала по этому световому коридору, нырнула в подъезд, дверь за ней громко хлопнула, и свет фар погас. Машина Серого почти на месте развернулась и медленно вплыла под арку, навстречу Павлу. Ага, здесь живет Зоя. Надо думать, сегодня этот Серый оставаться у нее не собирается. Хорошо бы увидеть, в каком окне зажжется свет. Хотя, может, ее окна выходят вовсе не во двор, а на площадь. Но двор ближе, так что надо посмотреть сначала со двора… Сейчас Серый освободит арку, и тогда можно будет на минуту въехать во двор и…
Но Серый, кажется, не собирался освобождать арку. Странная машина остановилась прямо перед «десяткой» Павла, да и не остановилась вовсе, а незаметно, сантиметр за сантиметром, надвигалась на него уродливым радиатором с решеткой какого-то дикого фасона, с шипастым и шишковатым бампером, с ячеистыми фарами под длинными заостренными козырьками… Да что это за киношные фокусы, в самом деле?! Что хоть это за Серый такой?
Павел включил фары, но рассмотреть ничего не успел — в ту же секунду в лицо ему ударил сноп яркого, почти синего света. Он зажмурился и прикрыл глаза рукой. Однако… Похоже, у каракатицы на крыше стоит пара-тройка прожекторов с берегового маяка. Если вообще не лазерная пушка. Ай да каракатица.
Павел выключил фары, признавая превосходство противника, и тут же погас свет, бьющий ему в лицо. Зато медленно замигали подфарники — явно в каком-то ритме… Что это? Точки и тире. Очень медленно, будто нехотя, каракатица с темными стеклами, с мотором истребителя и с прожекторами маяка передавала ему неуверенным детским почерком, с паузами и ошибками: «ИДИ ДОМОЙ». И медленно, очень медленно, сантиметр за сантиметром, надвигалась на него своей страшной мордой.
«ТЫ КТО?» — просигналил Павел, не подумав, зачем вступает в этот дурацкий диалог. Может быть, слишком быстро просигналил, и собеседник не понял вопроса. А может, просто не снизошел до ответа. «ИДИ ДОМОЙ ИДИ»… Нелепо медленные и неровные точки и тире опять замелькали перед Павлом, но вдруг передача прервалась, ровно засветились габаритные огни, и машина Серого, ловко вильнув прямо перед носом «десятки», вплотную обогнула ее, бесшумно рванула с места и, когда Павел оглянулся, уже поворачивала на перекрестке налево. Крутому Серому надоело с ним беседовать. Павел ощущал себя идиотом, попавшим на сцену в разгар действия какой-то сюрреалистической пьесы. Причем — попавшим по собственной глупости.
Вот интересно, откуда Серый знает, что Павел владеет азбукой Морзе? И сам Серый где этой азбуке научился? Уж очень не вяжется с образом нынешних крутых. Нынешние крутые и с обычной-то азбукой не особо дружат… И еще интересно, почему Серый вдруг взял и уехал. Без выяснения отношений. Или, может быть, он посчитал, что отношения уже выяснены?
Совершенно непонятно, кой черт понес его в это казино с Макаровым. Макаров! Его же, неверное, забрать оттуда нужно. Напился, надо полагать, как кактус в дождь. Вот еще забота на его голову…
Но Макаров, как ни странно, оказался не очень пьян. Но зато очень печален. Наверное, опять весь левый гонорар на рулетку выбросил. До чего же Володька дурной, зла не хватает. По черновым прикидкам Павла того, что Макаров пускал на ветер, как минимум, на трехкомнатную квартиру хватило бы. Да плюс на хорошую машину с гаражом. Правда, и трехкомнатная квартира, и машина с гаражом у Макарова и так уже были. Вот только в квартире Володька бывал не слишком часто. А за руль новенького ярко-красного «фиата» вообще ни разу не садился, кажется. Вот паразит, треснуть бы его по башке как следует…
— И не надо на меня орать! — с достоинством заявил Макаров молчащему Павлу, шумно и неловко устраиваясь на сиденье рядом с ним. — Не надо меня перевоспитывать! Ты-то сам святой, да? Вот где ты сейчас был? А? То-то… Ты думал, я не замечу? Слинял и не предупредил… Скотина ты, Пашенька. Лучшего друга бросил! И ради чего?..
Павел молчал, во второй раз выруливая со двора казино, и соображал, в какую сторону надо поворачивать. Макаров тоже замолчал, вздыхая и цыкая зубом, и наконец сказал примирительно:
Павел молчал, во второй раз выруливая со двора казино, и соображал, в какую сторону надо поворачивать. Макаров тоже замолчал, вздыхая и цыкая зубом, и наконец сказал примирительно:
— А за мной мог бы и не заезжать… Я бы и сам бы как-нибудь бы… Куда мы сейчас? Прямо к тебе, что ли?
— К тебе, — сухо ответил Павел, осторожно выбирая дорогу между выбоинами на асфальте. — Ты третий день в одном и том же ходишь, И пиджак дрянью какой-то заляпал. И галстук потерял.
— Начина-а-ается! — с отвращением гнусаво пропел Макаров и демонстративно отвернулся. — Нянечка ты наша заботливая! Арина Родионовна… Ротный старшина… Блокфюрер поганый… А галстук я не потерял. Я его в карман спрятал, чтобы не потерять. А пиджак не дрянью заляпал, а ликером. Прекрасный ликер, между прочим, только дорогой, собака…
— Я у тебя сегодня останусь, — прервал Павел макаровское бухтенье. — У тебя в холодильнике что-нибудь есть?
— Нет, — виновато сказал Володька, подумал и с надеждой добавил: — Кажется, там банка консервов каких-то была еще. Ты правда останешься? Тогда я утречком в гастрономчик сбегаю пораньше. Честное пионерское! Проснусь — и погнал…
— И во сколько же ты проснешься? — поинтересовался Павел с подчеркнутым сарказмом.
— Опять двадцать пять, — обиделся Макаров. — Во сколько надо будет — во столько и проснусь. Хоть в шесть ноль-ноль. Без проблем. Еще вопросы есть?
— Есть. — Павел подогнал машину к самому Володькиному подъезду, заглушил мотор и повернулся к Макарову. — Кто такой Серый, ты знаешь?
Макаров таращил глаза, шлепал губами и молчал. Вмазать бы ему сейчас, паразиту… Если так дальше будет продолжаться — сопьется этот мерзавец, этот золотой человек, лучший, а может, вообще единственный настоящий друг Павла.
— Ты это брось, — наконец заговорил Макаров озабоченным и совершенно трезвым голосом. — Ты не вздумай связываться… Не, я серьезно. Ты Зою провожал, да? Во черт, я ж не предупредил… Привык, что все и так знают: глазами смотри, а руками — не трогай, а то… Серый — убийца. Шесть лет отсидел. Вроде как превышение самообороны, я не знаю… Но три трупа — голыми руками. И еще четыре — на инвалидность. И на зоне, говорят, кое-кому шеи посворачивал, но это так, слухи. Там никто на него не настучал, и срок ему не добавили, так что, может, эти отморозки и сами как-нибудь шеи посворачивали, мало ли… Но здесь его боятся — прямо до поноса! Хотя он вроде никому ничего… Даже не угрожал. Да ему и не надо, все и так знают, что он и разбираться не будет, если что. Не понравишься — и найдут потом твой изящный труп со сломанной шеей…
— Рэкетир? — прервал Павел тревожную скороговорку Макарова.
— Да ты чё? — удивился тот и даже засмеялся. — Рэкета у нас практически нет, так, если только к челнокам на барахолке кто примотается… Сдуру, шпана какая-нибудь мелкая… Рэкет у нас года два как завял. Между прочим, тоже из-за Серого. У него клуб свой, спортивный. Школа всякой борьбы, стрельбы и прочих единоборств. Все на законном основании. Тренеры классные. Детишки заниматься ходят. Дорого только… Так вот, однажды к нему в клуб пачка бугаев приперлась, целый джип, штук шесть, наверное. Ну, как водится: предлагаем охрану, цена разумная, а то мало ли что… Так Серый их, говорят, вежливо так в тренировочный зал пригласил — мол, давайте посмотрим, какие такие вы охранники… И выставил против них ребятишек из средней группы! Лет по пятнадцать-шестнадцать, пацаны совсем. Так пацаны этих бугаев за полминуты раскидали. Честное пионерское! Мне один наш рассказывал, он сам видел, он тогда у Серого тоже занимался. Бугаи, конечно, взбесились, двое — за ножи, но тут старшие за них взялись. У Серого вообще компания еще та… Бугаев этих маленько помяли, а потом умыли, почистили и в тир отвели — показать, как ученики Серого сто из ста лупят. Из любого оружия, из любого положения и по любой мишени. И все, и спеклись бугаи. Больше никто к нему не приматывался. Звали, правда, на работу. И его, и его людей. Но те с криминалом не связываются. Да они и так неплохо зарабатывают — уроки, охрана банкиров всяких, сопровождение ценных грузов… В казино у Семеныча — тоже его мальчики подрабатывают.
— Понятно, — перебил Павел. — А Зоя ему кто?
— А ты как думаешь? — саркастически осведомился Макаров и злобно фыркнул. — Двоюродная тетя Зоя ему! А он ей — внучатый племянник! — Он подчеркнуто противно захихикал, потом замолчал и вдруг сказал совершенно серьезно: — А вообще-то никто не знает, что у них там как. И спрашивать не ре-ко-мен-ду-ется. Понял? Вредно для здоровья. А ведь я тебя предупреждал! Предупреждал ведь, а? Зоя ему кто… Ишь ты… Лихо ветреное, вот кто ему Зоя.
Макаров посидел молча, опять вздыхая и цыкая зубом, и полез из машины, путаясь в ремне безопасности и раздраженно ругаясь сквозь зубы.
Глава 2
— Все в порядке, Том, езжай. Кто это был-то, ты заметила?
— Черт его знает. Вроде раньше не видала. Сейчас рассмотрю… — Томка вдруг злорадно хихикнула в трубку. — Вона, и он меня рассмотреть захотел. Фары включил, придурок… Ага, выключил. То-то. Слушай, Зой, это черный какой-то! К тебе сегодня кто в кабаке приматывался? Не Хаз-Булат удалой какой-нибудь?
— Никто не приматывался. — Зоя, прижимая трубку ухом к плечу, одновременно стаскивала туфли, вешала плащ и рылась в пакете в поисках кошелька. — Том, ты бы ехала, а? Опять ввяжешься во что попало, а Сережа меня винить будет. Езжай, будь друг…
— Сроду я ни во что не ввязывалась, — с достоинством возразила Томка. — Слушай, тире-точка — это что?
— Не ввязывалась она! — рассердилась Зоя. — А сейчас ты что делаешь? Вот выйду и разберусь… Нет, лучше Сереже позвоню. Уезжай немедленно, кому говорю!
— Бессовестная, — жизнерадостно сказала Томка и опять хихикнула. — Все, уехала. Спокойной ночи. Ты завтра в клубе когда будешь?
— С двенадцати до трех. Зайдешь?
— Зайду. Тетку одну приведу. Ничего?
— Приводи, — сказала Зоя и вздохнула. — Все твои тетки больше двух недель не выдерживают.
— Ну и фиг с ними. Ты им кто — мать родная, да? Бери за полгода вперед, а там — глаза бы твои их не видели… Ладно, пока. А то я язык чуть не прикусила — колдобина какая-то попалась.
Зоя положила трубку, повесила наконец плащ, с наслаждением влезла в большущие растоптанные шлепанцы и оглянулась на едва слышный шорох за спиной. Ну конечно. Бдительный Федор, наверное, с самого начала здесь стоял и слушал, с кем это и о чем она по телефону разговаривает.
— Я тебя разбудила? — Зоя чувствовала себя виноватой. — Или ты вообще не ложился?
Федор молчал, поджав губы, и пристально разглядывал синяк у нее на бедре.
— Это так, ударилась об угол какой-то, — торопливо объяснила Зоя, перехватив его взгляд. — Ерунда, через пару дней ничего не останется. Что ты молчишь? Случилось чего? Или с детьми умаялся?
— Ничего я не умаялся, — надменно сказал Федор и вздернул подбородок. — Просто Манька долго не засыпала. Тебя все время требовала. Бросала бы ты это дело, а? Мать Стасика приходила, деньги принесла.
— Сколько?
— Тысячу.
— Ну вот! — Зоя наконец откопала в пакете кошелек и протянула его Федору. — А я сегодня почти две принесла. И полтонны всяких вкусностей. Неси пакет в кухню, чайку попьем. Только большие коробки не открывай, мы их на взятки пустим. Или на Аленкин день рождения съедим, да? Я сейчас, умоюсь только.
— Горячей воды не было. Я тебе в кастрюле согрел. — Федор вздохнул, подхватил пакет и зашлепал по коридору.
— Спасибо, мой хороший, — растроганно пробормотала Зоя. — И что бы я без тебя делала?
Действительно, что бы она делала без Феди? Горячей воды не было, а он и джинсы постирал — и свои, и ее, — и все детское барахлишко, и четыре больших махровых полотенца, и еще воды ей согрел. «Кастрюлю»! Целую огромную выварку, в нее ведра четыре входит, не меньше. Ах, как же повезло с Федором, просто невероятно повезло, особенно в наше время, да еще с его внешними данными… Пойти свечку, что ли, в церкви поставить?
— Я думаю, надо мне свечку в церкви за тебя поставить, — сказала Зоя, входя в кухню умытая, успокоенная и умиленная видом уже накрытого к чаю стола. — Ты моя надежда и опора. И каменная стена. Пропала бы я без тебя совсем.
— Ага, — нескромно согласился Федор, наливая в чашки чай. Потом уселся напротив нее, долго молча возился, вскрывая пачку с печеньем, и наконец сказал: — А я без тебя.
— Что? — не поняла она.
— Пропал бы, — объяснил Федор невозмутимо. — Пропал бы я без тебя совсем, понимаешь? И все мы пропали бы.
— Солнышко мое, — с трудом сказала Зоя, стараясь не заплакать. — До чего же я тебя люблю… Знаешь, я даже не ожидала, что ты таким умным окажешься. Обычно красивые мужики умными не бывают… И эгоисты жуткие… И…
— А красивые бабы? — вкрадчиво спросил Федор, чуть улыбаясь и подрагивая бровью.