— Должно быть, собутыльник. Пусть приезжает, места хватит всем.
— Твоя доброта не знает границ, — совершенно серьезно заметила Софья. — Еще письмо от некой Болеславской Ирины Витальевны. Эта пишет, что она твоя закадычная подруга, хотела бы встретиться, выразить сочувствие, и все такое…
— Болеславская? — задумалась я. — Ах, это Ирина, мы с ней вместе в цирке работали.
— Ты работала в цирке? — растерялась Софья.
— Я там клетки чистила. — Лицо ее вытянулось, а мне стало стыдно. — Вру. Я была ассистенткой фокусника, он засовывал меня в ящик, а потом распиливал.
— По-твоему, я так тщательно составляла твою биографию для того, чтобы ты отмачивала свои шуточки? — сурово поинтересовалась Софья. — Не вздумай такое брякнуть при посторонних.
— Позвони Ирине и скажи, что я с радостью встречусь с ней, — предпочла я сменить тему.
— Будет еще Чемезов, приятель Кристины. Как думаешь, у них это серьезно?
— Надеюсь.
— Макс тоже собирался пожаловать с подружкой. У него их три десятка, потому не знаю, с какой именно.
— Оставь мальчика в покое, — отмахнулась я.
— Кстати, о мальчике. Когда поблизости болтаются фотографы, старайся держаться от него подальше.
— С какой стати? — удивилась я.
— Зачем вызывать у людей ненужные мысли?
Общественность считает, что тебе где-то в районе тридцати, а тут взрослый парень в сыновьях.
— Он сын Артемьева.
— Неважно. Мысли все равно возникают.
— Ну и что? Я же не солистка девчачьей группы…
— А вдруг ты ею решишь стать? — пожала плечами Софья. — Опять же на последней фотографии в журнале ты выглядела моложе Макса, а он так старательно тебя обнимал…
— Ты совершенно спятила, — разозлилась я. — Я люблю Макса, он хороший мальчик…
— Он успел вырасти, ему уже двадцать три года.
И теперь, когда умер его отец…
— При чем здесь это?
— Смею напомнить, — в свою очередь разозлилась Софья, — что желтая пресса окрестила тебя «профессиональной вдовой». Твои мужья умирали на пике карьеры, оставив тебе приличное состояние, а главное, авторские права. Кстати, опять звонили по поводу твоего портрета. Его просто жаждут приобрести…
— Мне не нравится выражение лица на этом портрете.
— Опять-таки смею напомнить, что ты тратишь слишком много, наши расходы…
— Продадим портрет с синей рюмкой, — перебила ее я.
— С чем? — скривилась Софья.
— С синей рюмкой. А что, звучит неплохо. Под таким названием и представим его в каталоге. Через три месяца аукцион, и мы опять разбогатеем. К тому же не забывай о книгах Артемьева. Скворцова жаждет их получить, а это значит, мы заключим договор на самых выгодных для себя условиях.
— Только держись подальше от Макса, — вздохнула Софья. — Его чувства к тебе ничего общего с сыновними не имеют.
— Прекрати говорить гадости.
— Я не говорю гадости, я констатирую факт.
— Ему прекрасно известен мой возраст…
— А кого это волнует? Уж точно не его.
— Такие отношения совершенно бесперспективны, Макс разумный мальчик и понимает…
— Вот уж нет. Я не его разум имею в виду. Тут ты права, он в семействе точно приблудный. То есть по поводу мамаши ничего не скажешь, умна, стерва, а папуля.., тьфу ты, о покойниках плохо не говорят.
Кажется, я мысль потеряла.
— Не ищи ее, лучше выпей чаю.
— Ах да, вспомнила. Макс умный мальчик, но он в тебя влюблен. Разница в возрасте имеет место быть, но ты молодая женщина, красавица и способна…
— Прекрати, — взмолилась я. — Звучит, как на моих похоронах, я сосредоточие всех достоинств.
— Недостатки тоже есть, — пожала плечами Софья. — Но они не идут ни в какое сравнение… А если кто-то из желтой прессы разнюхает… Один намек — и скандала не избежать. Вся эта свора завопит, что ты свела мужа в могилу, чтобы заполучить сыночка, или что сыночек свел в могилу папашу, чтобы расчистить себе дорожку, что для нас ничуть не лучше.
Мальчик восхищается тобой, я бы даже сказала, благоговеет, но если ты поведешь себя с ним не как мачеха, а как женщина…
— Господи, как ты мне надоела, — не выдержала я. — Ты же знаешь, я люблю Макса как сына, которого у меня никогда не было и, похоже, не будет.
Меня никогда не интересовали мужчины моложе меня, во мне слишком развит материнский инстинкт, хочется им помочь, оградить от неприятностей, но не более того. И здесь даже неважно, на сколько лет он моложе — на три или на десять.
— Слава богу, значит, стоит опасаться только тех, кому ближе к сорока, чем к тридцати, — дипломатично выразилась Софья. — Но и здесь неплохо бы повременить. Твое последнее увлечение…
— Замолчи немедленно, — по-настоящему разозлилась я. Софья схватила чашку и с постным видом отхлебнула глоток. Я отвела взгляд с намерением насладиться пейзажем.
Вид с веранды открывался великолепный. Дом находился в пригороде, в весьма живописном месте.
До ближайшей остановки троллейбуса отсюда всего-то десять минут на машине, а чувство такое, что ты за тысячу километров от цивилизации.
Этот дом мы купили у чиновника высокого ранга, который по милости злодейки-судьбы оказался под следствием. Вокруг шумел сосновый бор, полтора десятка домов совершенно терялись в нем. Участок огромный, на нем тоже росли сосны. Дом стоял на высоком берегу реки, к которой вела мраморная лестница, на реке была устроена купальня.
Разумеется, вся территория была обнесена высоким забором. Попасть на территорию, так сказать несанкционированно, можно лишь по воде, ставить забор в реке показалось глупым даже высокому чиновнику, а меня и вовсе заборы не занимали. Даже от видеокамер я отказалась. Конечно, имелась сигнализация, но ею пользовались, только когда я надолго уезжала, а Роза и Наташа на это время покидали дом. Кроме них, при доме практически постоянно жили двое мужчин: сторож и садовник. Оба преклонного возраста.
На реке, кроме купальни, была пристань, возле которой в настоящий момент замерли две моторки.
Костас после покупки дома пытался все здесь перестроить, но я вовремя вмешалась, и нанести настоящий ущерб дому он не успел. Возвел лишь застекленную веранду вдоль всего фасада, несколько изувечив его, но здесь было очень приятно отдохнуть, и я смирилась.
Дом был построен в форме буквы П, повернутой ножками в сторону реки, фасад в неоклассическом стиле (до вмешательства Костаса, разумеется) выходил к дороге, правда, от дороги дом отделяли сосновая роща и лужайка, с двух сторон были разбиты цветники. Возле ворот домик сторожа. От домика к реке шла березовая аллея.
Я любила этот дом и предпочитала жить здесь, хотя не всегда это удавалось, мне часто приходилось колесить по свету. Зато я всегда знала, что меня ждет мой дом.
Пейзаж, легкий ветерок, солнце, которое довольно высоко поднялось над рекой, настроили меня на лирический лад. Я блаженно потянулась и тут вспомнила, что время неумолимо движется к полудню, а я еще в пеньюаре.
— Парикмахер будет в одиннадцать, — точно угадав мои мысли, сказала Софья. Я кивнула.
— Тогда с чаепитием закругляемся.
Я уже собралась встать, когда на веранде появилась Наталья.
— Лариса Сергеевна, — сказала она, — вам письмо. — И протянула мне конверт. Вообще-то почту разбирала Софья, оттого поступок Натальи слегка удивил меня. О распределении обязанностей ей хорошо известно, но тут она добавила:
— Просили лично в руки и срочно.
— Кто просил? — нахмурилась Софья, наблюдая за тем, как я вскрываю конверт.
— Подъехал парень на «Жигулях». Курьер, наверное, — пожала плечами Наталья. — Семеныч конверт принял — и ко мне.
— Сколько раз повторять, никакой самодеятельности, — вздохнула Софья. — Вам бомбу в руки сунут, а вы ее с благодарностью принесете в дом.
— Какую бомбу? — испугалась Наталья.
— Софья шутит, все нормально, — кивнула я. Наталья ушла, а я нахмурилась, потому что к тому моменту уже извлекла письмо из конверта и ознакомилась с его содержанием. Письмо было лаконичным.
«Готовься к расплате».
— Что там? — насторожилась Софья. Я молча передала ей листок. Она взяла его в руки и тоже нахмурилась. — Вот зараза, подписи нет. Как думаешь, кто это? — Я пожала плечами. — По-твоему, это серьезно? Есть на нас какой грех, или злопыхатели?
— Кто ищет, тот всегда найдет, — философски заметила я. — Но письмо серьезным мне не представляется. Кто-то решил попугать накануне знаменательной даты.
— Кто-то из почитателей Артемьева, которого ты, по их мнению, свела в могилу?
— В могилу Артемьева свело пьянство. Но кому это интересно?
— Не хотела говорить тебе, но в одной из газетенок появилась статья к годовщине смерти знаменитого писателя, и там черным по белому написано, что ты его отравила. А далее намеки на твои связи и прочее… Мол, оттого никто не удосужился провести следствие. То, что супруга кремировали, болтунам лишь на руку.
— Кто ищет, тот всегда найдет, — философски заметила я. — Но письмо серьезным мне не представляется. Кто-то решил попугать накануне знаменательной даты.
— Кто-то из почитателей Артемьева, которого ты, по их мнению, свела в могилу?
— В могилу Артемьева свело пьянство. Но кому это интересно?
— Не хотела говорить тебе, но в одной из газетенок появилась статья к годовщине смерти знаменитого писателя, и там черным по белому написано, что ты его отравила. А далее намеки на твои связи и прочее… Мол, оттого никто не удосужился провести следствие. То, что супруга кремировали, болтунам лишь на руку.
— Это была воля покойного.
— Да плевать на нее, — отмахнулась Софья. — И в земле бы полежал, невелика разница. — Тут она вдруг замолчала и с сомнением посмотрела на меня.
Я пожала плечами. — Зная его надоедливость.., чего доброго, начал бы по ночам таскаться.
— О господи…
— Лариса Сергеевна, — услышала я. В дверях стоял Семеныч с очень решительным выражением лица.
В руках он держал гроссбух, которым потрясал в воздухе, точно щитом. — Чего это Наталья ругается?
Я все по правилам сделал, документ проверил, номер записал. Вот, Софья Андреевна, полюбуйтесь, у меня комар носа не подточит. — Он хлопнул гроссбух на стол перед Софьей и победно взглянул на меня.
— Чего тут? — буркнула подружка.
— «Жигули» номер 404 КИ.
— Служба доставки?
— Так точно. И документ соответствующий у молодого человека имелся. Иначе бы я не принял. Я правила знаю.
— Черта лысого ты знаешь, — услышали мы скрипучий голос, и все трое невольно вздрогнули.
На веранде появилась тетушка Сусанна в цветастом платье, соломенной шляпке и нитяных перчатках. Жизнь изрядно скрючила ее, она опиралась на дубовую палку, и если бы не веселенький наряд, запросто могла бы играть Баб-ягу без грима. Злобное выражение физиономии сходству только способствовало.
Сусанна ткнула своей клюкой в сторону Семеныча и прошипела:
— Дармоеды проклятые. Расплодила, аферистка, сама непутная и всяческую шваль вокруг себя собирает.
— Иди, Семеныч, — поспешно сказала я. Он бочком просочился мимо Сусанны, пребывая в величайшем напряжении: старушке ничего не стоило огреть его клюкой, сила в ее тщедушном теле была прямо-таки фантастическая.
Но Семенычу повезло, он выскользнул за дверь без всяких увечий, не удержался и, пользуясь тем, что Сусанна теперь от него довольно далеко, а главное, стоит спиной, досадливо плюнул.
— Чай они пьют, — продолжила Сусанна. — Бездельницы. А ты, лошадь здоровая, в коротких штанах, — комплимент адресовался Софье, — весь срам наружу, смотреть противно… Полный дом дармоедов, а за порядком смотреть некому.
— Тетушка, не хотите ли чаю? — ласково предложила я.
— Пила уже. Три раза пила. Ты мне лучше скажи, кто к тебе шастает, бесстыдница? Только мужа похоронила, чтоб на нем, кровопийце, на том свете черти воду возили, а уже за старое? В монастырь тебе надо, грехи замаливать, а ты все…
— Если она уйдет в монастырь, вам придется переехать в дом для престарелых, — ядовито сказала Софья и улыбнулась от уха до уха. — Так что подумайте, прежде чем давать дурацкие советы.
— Тебя забыли спросить. Молиться тебе надо, — вновь обратилась ко мне Сусанна, — а не с мужиками шашни крутить. Бесстыдница.
— Тетушка, какие шашни? Я весь год в посту и молитве. В эротическом смысле.
— А к кому тогда шастает? Значит, к этой голенастой.
— Вот уж нет, — возмутилась Софья. — Да с чего вы взяли?
— А с того, что слышу. Две ночи подряд по коридору шмыг-шмыг, возле твоей двери затихнет, а через час назад — шмыг.
— Через час? Это не ко мне, — покачала головой Софья. — Я б своего до утра не отпустила.
— Слушать тебя тошно, — рыкнула Сусанна.
— Тогда с глупостями не приставайте.
— А вам не послышалось? — спросила я, нимало не сомневаясь в правоте Сусаниных слов, что-что, а слух у старушки отменный, так же, как и взгляд. Ей бы в милиции служить розыскной собакой.
— Мне не слышится, потому как я в трезвом уме пребываю. Водку ящиками не заказываю.
— Тетушка, вам никто не говорил, что подслушивать нехорошо? — робко заметила я.
— Тебе в ноги мне поклониться надо, — возвысила она голос. — На мне весь дом держится. Если б не я, ты давно бы по миру пошла с такими-то друзьями и советчиками.
— Давайте вернемся к тому, кто шастает по коридору, — дипломатично предложила Софья.
— Шастает, — удовлетворенно кивнула тетушка. — Две ночи подряд, либо к тебе, либо к Ларке.
У вас двери напротив, он там замирает, и более его, подлеца, не слышно.
Мы с Софьей с недоумением взглянули друг на друга. В том, что ко мне никто не «шастает», я была абсолютно уверена, но и в том, что шастают к Софье, тоже сомневалась. Прежде всего, таиться ей ни к чему, ее возлюбленный мог появиться здесь вполне официально. А если не мог? Если он по какой-то причине вынужден хранить свою любовь в тайне?
Софья совершенно не способна иметь от меня секреты, непременно бы проболталась. Да и я заметила бы ее мучения, потому что по-другому словесное воздержание и не назовешь.
Однако, если Сусанна говорит «шастает», тут тоже можно не сомневаться, ее качества ищейки заслуживали лучшего применения. Выходит, Софья вынуждена скрывать от меня возлюбленного, а скрывать она его может лишь в том случае, если ее интересы идут вразрез с моими. Если учесть, что у меня нет мужчины даже на примете, то… «Макс, — подумала я. — То-то она так беспокоится о моей нравственности». Софья смотрела на меня с задумчивостью, потом вдруг поморщилась, закусила губу и отвернулась. Почему-то я была уверена, что то же самое имя пришло в голову и ей. Интересно, почему она отвернулась: решила, что я догадалась, или подозревает, что он действительно ходит ко мне, и досадует на мою неосторожность? Надо бы все это выяснить, разумеется, когда мы избавимся от Сусанны.
— Что примолкли, вертихвостки? — точно получив сигнал к бою, возопила старушка.
— Может, вам стоит принимать успокаивающее?
То есть я хотела сказать снотворное? — поспешно поправилась я.
— Я бы и так прекрасно спала, не устрой вы в доме бордель.
— Это уж слишком, — пробормотала Софья и зачем-то схватила сахарницу. Я испугалась, что она, чего доброго, метнет ее в старушку, и торопливо поднялась.
— Меня ждет парикмахер.
— Все прихорашиваешься, — мгновенно отреагировала тетушка. — Прямо расцвела, как мужа-то схоронила. Другие слезы льют, а ты все хорошеешь.
Вон как скачешь, точно коза. А ведь уже не девочка.
Сколько тебе годов-то будет, я все забываю?
— Я ровно в пять раз моложе вас, — ответила я с ласковой улыбкой. — Вы вполне могли бы быть моей прапрабабушкой.
— Это точно, — кивнула Софья. — Возьмите калькулятор и сосчитайте. Только боюсь, что свой возраст вы успели забыть.
— Не волнуйся, — ответила Сусанна, а мы поспешили покинуть веранду, таким образом, поле боя осталось за ней.
— Когда-нибудь я ее придушу, — мечтательно сказала Софья. — Слушай, а каков возраст долгожителя, зарегистрированного в Книге рекордов Гиннесса? — с беспокойством спросила она.
— Каким бы он ни был, Сусанна его переживет, — сладким голосом убила я чужую мечту. — Авраам жил девятьсот лет, если верить Библии.
— Кто ж Библии не верит? Мама дорогая… — Мы разом засмеялись, спускаясь по лестнице.
Внизу меня ждал парикмахер. Я свернула в боковой коридор, туда выходила комната, соединенная с моей личной ванной. Именно в этой комнате парикмахер обычно занимался моей прической. Софья толкнула ближайшую дверь, там был ее кабинет.
В это время она разбирала почту, отвечала на звонки и письма. Через час мы встретимся вновь, она сообщит мне новости, которые сочтет заслуживающими моего внимания, а я продиктую ответы на письма, если это понадобится. В особо экстренных случаях Софья приходила ко мне, и тогда я диктовала ответ, пока мастер делал мне прическу. Однако я этого очень не любила и Софья тоже.
В доме все жили по установленным правилам, распорядок дня был практически неизменным. Тетушка Сусанна пойдет отдыхать, потому что встает ни свет ни заря и начинает изводить Наталью. Наталья тоже сможет отдохнуть, другого времени у нее просто не будет, Семеныч отправится за продуктами, а Роза будет готовить обед.
— Все просто отлично, — пробормотала я, испытывая смутное беспокойство. Неужто слова Сусанны так подействовали на меня? С какой стати? Если Софья крутит роман с Максом, я не возражаю. У Софьи, в отличие от меня, нет возрастных ограничений при выборе мужчин, а Максу общение с ней пойдет на пользу. Как любит выражаться Софья, «старая кобыла борозды не портит». Тогда отчего на душе кошки скребут?
Обычно мы с парикмахером болтали все то время, что он работал. Денис обожал поговорить и знал обо всем, что происходит в городе. Я охотно поддерживала беседу. Но сегодня все было по-другому.