Однако он не собирался рассчитывать только на эти грамоты, опасаясь, что охрана придумает какой-то иной путь и минует преданные Дмитрию города. Чтобы избежать неприятных случайностей, Дмитрий приказал Роману Рожинскому послать в погоню за Мнишеками большой отряд.
После долгого преследования погоне удалось настигнуть желанную добычу! Произошло это прежде всего потому, что Марина решилась-таки попытать судьбу и посмотреть на того, кто упорно именовал себя ее мужем. Проще сказать, она позволила захватить себя.
Когда конвоируемые русскими поляки стали на ночлег в Любеницах, пленников, прежде покорных, словно подменили. Сначала занемогла пани Марина Юрьевна; потом дурно сделалось самому воеводе. Спустя три дня начальник охраны наконец сообразил, что поляки нагло морочат ему голову и просто не хотят ехать дальше. Однако произошло это не прежде, чем в Любеницы ворвался конный отряд шляхтичей, среди которых, кстати сказать, был Мартин Стадницкий, двоюродный брат Марины. Московские стражники разбежались; паны достались своим.
На другой же день, как по заказу, дурная погода, стоявшая последнее время, развеялась, ясный день зазвенел птичьими криками.
И под их гомон Марина вновь принялась ломать голову: убит ли Дмитрий? Да, происходило страшное побоище, да, много народу полегло, как русских, так и поляков, да, ей сказали: муж погиб… Но все-таки — его ли тело лежало на площади? Зачем оно было обезображено? Зачем было сжигать сей несчастный труп, как не для того, чтобы скрыть от внимательных взглядов: это не Дмитрий?!
А что, если он все-таки остался жив?
Чудо? Волшебство? Но ведь все в жизни Марины после встречи с ним на той конюшне, когда он бросил ей под ноги кунтуш и свое сердце, было чудо, волшебство: и любовь Дмитрия, и его неописуемые дары, и корона Московского царства, которой он увенчал любимую женщину даже прежде, чем стал ее мужем…
Снова закричали в вышине птицы, словно приветствовали беглянку-царицу, и Марина высунулась из окошка кареты, засмеявшись, запела…
— Поешь, Марина Юрьевна? — послышался рядом угрюмый голос.
Марина обернулась и удивилась, узнав своего двоюродного брата Стадницкого.
— Оно бы и следовало тебе радоваться, кабы ты нашла в Тушине настоящего своего мужа. Но встретишь там совсем другого, и лучше бы тебе прямо сейчас повернуть отсюда прочь!
Марина тупо уставилась на Стадницкого.
— Молчи, пся крев! — прошипела Барбара. — Кто тебя за язык тянул, пане Мартин? Зачем ты, ну зачем?..
— Зачем, зачем… — проворчал Стадницкий, люто глядя на разгневанную Барбару. — Ты что, не понимаешь? Ты хочешь, чтобы ее привезли в Тушино как неразумную ярку[34] на заклание? Она сама должна решить, что ей делать: ехать туда или нет. Она царица, а этот вор… он не царь, а всего лишь царик, не более того. Может статься, когда она увидит его, то умрет на месте от ужаса. Дайте ей время подумать, вот что.
Разумеется, в словах Мартина Стадницкого не было злости на Марину — он мог негодовать лишь на злую судьбу, проклинать собственную несчастливую звезду, которая привела его в войско Тушинского вора. До сей минуты им руководила только жажда нажиться за счет нового царя и отомстить кацапам за то поругание, которое в ночь на 17 мая нанесли его чести, напугав до смерти и чуть не отправив к праотцам. И только сейчас его словно по лицу хлестнуло осознание: да ведь свою двоюродную сестру, в которую был когда-то юношески влюблен, он должен принести в жертву своей мстительности, своей озлобленности, предать ее, ничего не ведавшую, на заклание человеку, которого презирал и ненавидел?
Если Марина захочет играть в эту нечистую игру, она должна вступить в нее с открытыми глазами, рассудил Стадницкий. Но у него все же болезненно сжалось сердце, когда он увидел ее помертвевшее лицо и остановившийся взгляд. Исчезла веселая певчая птичка — теперь она больше напоминала раненого зайчонка…
Терзаемый жалостью, раскаиваясь в каждом своем слове, Стадницкий хлестнул коня и отъехал прочь от кареты.
Между тем Юрий Мнишек всю дорогу не переставая думал: как-то перенесет Марина встречу с «мужем»? Любовь к ней мешалась в сердце воеводы с ожесточением: подумаешь, какая разница, с кем спать дочери, если отцу обещано после победы над Шуйским выдать триста тысяч рублей серебряных и отдать во владение княжество Северское с тамошними четырнадцатью городами?!
Он молился, чтобы все сошло благополучно, однако Марина ехать в Тушино наотрез отказалась и потребовала, чтобы карета повернула в Царево Займище, к Сапеге.
Пан Юрий кликнул к себе шляхтичей на совет. Посовещавшись какое-то время, порешили послать в Тушино к царику с известиями о неприятностях. Пусть приезжает и сам улаживает дела с Мариной. Бог их весть, этих женщин, может статься, новый Дмитрий понравится Марине Юрьевне пуще прежнего. Глядишь, все и обойдется.
Не обошлось…
Не доезжая двух верст до Тушина, стали табором.
От лагеря отделились несколько всадников. Пан Юрий смотрел на них с волнением. Среди них был Рожинский, потом какие-то москали, потом…
— Марианна! — рявкнул он что было мочи. — Вот муж твой Дмитрий! Да взгляни ж ты на него!
Обессиленная от слез молодая женщина выглянула из кареты, и Самозванец увидал ту, кого так страстно желал заполучить.
«Тоща, ох тоща! — подумал уныло. — Только и есть, что глаза. Ладно, с лица воды не пить, с тела щец не варить. Как-нибудь притерплюсь».
Таковы были мысли Дмитрия.
Что подумала Марина, неизвестно, зато известно, что произнесла она при взгляде на своего «воскресшего супруга».
— Нет, лучше умереть! — простонала молодая женщина, отшатываясь в глубь кареты, сползая на пол и делая попытку вновь укрыться под юбками Барбары Казановской — точь-в-точь как тогда, в Кремле, когда мятежники крушили все кругом, чая добраться до Маринки-безбожницы.
Несколько мгновений Дмитрий с преглупой улыбкой оставался у кареты, затем отъехал прочь. Пан Мнишек продолжал что-то бубнить, но Марина его не слушала.
Казалось, все дело провалено. И тут вдруг перед Мариной появился какой-то изможденный человек в коричневой ветхой рясе, очень напоминающей те, какие носили августинские монахи. На голове его была выбрита тонзурка, изможденное лицо имело вид постно-смиренный, однако взгляд светился потаенным лукавством.
— Дочь моя, — вкрадчиво прошептал он по-латыни, — дочь моя, выслушай меня!
Марина подняла измученные глаза. После встречи с этим так называемым Дмитрием ей все окружающее казалось каким-то наваждением.
— Отец мой, — недоверчиво пробормотала Марина, — кто вы?! Откуда?
Это был Никола де Мелло собственной персоной, и лишь только Марина узнала это, как ее приветливая улыбка превратилась в судорогу: она вспомнила, что отец именно со слов этого де Мелло уверял ее в подлинности Дмитрия. Монах участвовал в обмане!
Годы воспитания в безусловном уважении и покорности римско-католической вере не могли пройти для Марины бесследно: она не бросила в лицо монаху упрек, а просто отвела от него глаза.
— Дочь моя, — сказал де Мелло серьезно, — вы можете прогнать меня вон, но я все равно не уйду, так что не тратьте зря слов и не оскорбляйте своим негодованием божьего слугу. Да, милое мое дитя, вы высоко вознеслись в своей гордыне и успели позабыть о том, что все мы — всего лишь слуги нашего господа и должны неукоснительно исполнять свой долг по отношению к нему и к святой римско-католической вере. Господь извлек вас из безвестности и гнусного заточения в Московии вовсе не для того, чтобы вы провели свой век в праздности и духовной лени. Отец наш небесный предоставляет вам возможность исправить прошлые ошибки ваши и вашего покойного супруга, который не исполнил ни единого своего обещания по окатоличиванию России. В этом новом Дмитрии наша церковь обрела воистину покорного сына и слугу. Но разум его темен, поступки беспорядочны. С вашей помощью это стихийное существо может послужить святому престолу так, как ему никогда не удалось бы сделать сего, останься он один перед лицом ожидающих его свершений!
Марина закрыла глаза, ощущая, что под веками копятся слезы и вот-вот поползут на щеки. Как давно не слышала она усыпляющих, но при этом неодолимо убедительных речений католических священников! И как мучительно-сладостно сделалось вдруг у нее на сердце!
Последние два дня она страдала не столько от наглого обмана, жертвой коего стала, но и от безысходности своего теперешнего положения. Неужто возвращаться в Польшу ни с чем?! И вот теперь велеречивый августинец открыл ей новый путь… Да, конечно, ее ждет путь мученицы, однако вполне возможно, что она обретет на сем пути не только венец терновый, но и великую славу.
Чем черт не шутит, а вдруг новому Дмитрию удастся его безумная эскапада, как удалась она его предшественнику? Вдруг московские колокола вновь зазвонят в честь государыни Марины Юрьевны?!
Чем черт не шутит, а вдруг новому Дмитрию удастся его безумная эскапада, как удалась она его предшественнику? Вдруг московские колокола вновь зазвонят в честь государыни Марины Юрьевны?!
— Я согласна ехать в Тушино, — выдохнула она, повернувшись к де Мелло и намеренно обходя взглядом отца. — Что мне предстоит там делать?
— Ну, вы… вы должны будете встретиться с Дмитрием на глазах большой толпы народа, — начал перечислять монах, несколько ошарашенный таким стремительным успехом. Чтобы не сбиться, он для верности загибал пальцы. — Конечно, все ждут, что это будет встреча любящих супругов, вы понимаете?
Марина только кивнула, однако де Мелло понял, что все будет сыграно так, как надо. Он продолжил:
— Далее. Поскольку, дочь моя, вам предстоит жить бок о бок с этим мужчиной, я полагаю, что накануне вашей торжественной встречи мне следует тайно обвенчать вас. Надеюсь, вы находите это разумным?
— О да, — свысока кивнула Марина. — Вполне.
— Ну а затем, дочь моя, вы прибудете в Тушино и станете разделять многотрудную и величавую жизнь вашего супруга.
— Я согласна исполнить все, что вы предпишете, отец мой, только у меня есть одно условие.
— Да? — насторожился, почуяв недоброе, де Мелло.
— Это касается моей супружеской жизни, — холодно уточнила Марина. — Обвенчаны мы или нет, считает ли себя этот человек истинным Дмитрием или нет, мне безразлично. Главное, что я не стану вести с ним супружескую жизнь до тех пор, пока он не возьмет Москву.
— Да ты окончательно сошла с ума! — взвился Мнишек, и даже многотерпеливый де Мелло озадаченно покрутил головой:
— Да, это серьезное условие. Боюсь, будет нелегко убедить Дмитрия в необходимости его исполнения.
— А это уж ваши трудности, падре де Мелло, — передернула плечами Марина. — Моему так называемому супругу придется потерпеть — либо поспешить с завоеванием столицы. А вашего возмущения, батюшка, я совершенно не понимаю, — тоном благонравной девочки обратилась она к Мнишеку. — Ведь именно такое условие — прежде завоевать Москву, а потом получить меня — вы выдвигали моему первому супругу. Чем же нынешний Дмитрий лучше своего предшественника?
Мнишек отвернулся, беззвучно, но выразительно шевеля губами, но де Мелло проворно выскочил из кареты и схватил воеводу сандомирского под руку:
— Не станем терять времени, пан Юрий. Дмитрий ждет. Будем надеяться, он правильно поймет, какие побуждения движут Мариной Юрьевной.
Ожидания августинца, а вернее, тайного иезуита, сбылись не сразу. Сначала Дмитрий шевелил губами на манер Мнишека — только гораздо дольше и отнюдь не беззвучно. Наконец поуспокоился, но вдруг ударил кулаком в ладонь:
— Хотел бы я знать, кто брякнул ей, что не тот, не прежний? Кто настроил Марину Юрьевну против меня? Кабы не этот непрошеный советчик, мне было бы куда легче поладить с моей госпожой.
Де Мелло и Мнишек, имевшие на сей счет совершенно иное мнение, сочли за благо промолчать. Однако тотчас сыскались наушники, которые вспомнили, как помертвела пани Марина после разговора с Мартином Стадницким, связали концы с концами и быстренько донесли об сем тушинскому государю.
Царик в два шага одолел расстояние, отделявшее его от группы поляков, в числе которых находился пан Мартин, и резко рванул его за плечо, повернув к себе:
— Верно ли, что ты предуведомил Марину Юрьевну о том, кого она увидит в Тушине? Ты говорил ей, что здесь ждет ее не прежний Дмитрий?
Пан Мартин начал неловко оправдываться:
— Я не говорил ей, что вы не прежний, я только сказал, будто в лагере ходят слухи, будто вы не прежний!
Договорить он не успел: Дмитрий выхватил из-за пояса заряженный пистолет и выпалил Стадницкому прямо в разверстый в последнем оправдании рот.
На другой же день после разговора с Мариной Никола де Мелло тайно обвенчал ее с Дмитрием. А еще через день Сапега торжественно, с распущенными знаменами повез Марину в Тушино. Там, среди многочисленного войска, эта парочка бросилась в объятия друг друга. Супруги рыдали, восхваляли бога за то, что снова воссоединились… Многие умилялись, взирая на это трогательное зрелище, и восклицали:
— Ну как же после этого не верить, что он настоящий Дмитрий?!
Увы, у Марины не было на сей счет никаких сомнений. Беспрестанно, и в постели (пришлось уступить его домогательствам, ибо муж пригрозил иначе застрелить упрямую гордячку!), и вне ее — везде сравнивала этого Дмитрия с тем, прежним. И каждый раз убеждалась: неприятный внешне, с непривлекательным характером, неотесанный в обращении, грубого нрава, ее второй муж ни по телесным, ни по каким другим качествам не походил на первого. Марина умела быть справедливой — она не винила нового супруга, а больше винила себя. Коли продалась за дорогую цену, словно одна из тех шлюх, коих во множестве навезли в Тушино казаки и шляхтичи, то терпи. За твое терпение плачено…
Но в том-то и дело, что ей не было уплачено! Москва оставалась по-прежнему недосягаемой, и все, чем Марина могла тешить свое безумное честолюбие, это громким титулом царицы.
Так, в напрасных ожиданиях, настал 1610 год.
* * *Однажды среди ночи в спальню Марины ворвались Барбара и атаман Заруцкий.
Марину пробрало легким ознобом, как всегда, когда она перехватывала взгляды этого человека: жадные, алчные, ненасытные и такие жаркие, что у нее начинали гореть щеки.
Она смущенно оглянулась и обнаружила, что мужа в постели рядом с ней нет.
— Ну, говорила я тебе, казак, а ты не слушал, — с нескрываемой насмешкой проворчала Барбара. — Наверняка он уже далеко!
Заруцкий тяжело вздохнул, отер лоб рукавом.
— Ладно, иди, — смилостивилась Барбара.
— Да что случилось? Кого вы искали? — удивилась Марина, но Заруцкий не обернулся — ушел.
— Нашему храброму атаману почудилось, что Дмитрий у вас, панна Марианна, — пояснила Барбара. — Уж я ему говорила, что быть этого не может, что я верю тем людям, которые рассказывают, будто он бежал, переодевшись крестьянином и зарывшись в навоз на дровнях, на которых он и пустился наутек! И не я одна убеждала Заруцкого, но он вбил себе в голову, что должен проверить вашу спальню. Конечно, надоело мужику томиться, разглядывая ваши пышные юбки, захотел поглядеть, что там под ними.
— Какие юбки? Какой навоз?! — растерянно спросила Марина, с опаской поглядывая на верную подругу: вдруг почудилось, что Барбара сошла с ума. — Ради Христа-спасителя! При чем тут Заруцкий? Какие дровни? Переодевшись крестьянином?! Ты говоришь, Дмитрий уехал из Тушина, переодевшись крестьянином? Да ты в своем уме, Барбара?
Та уперла руки в боки и возмущенно выпалила:
— Почему это я сошла с ума? Это, видимо, ваш супруг сошел с ума, коли ударился в бегство, не то что не взяв с собой жену, но даже не предупредив ее!
Да, воинская удача, особа капризная, отвернулась от Дмитрия. Он поссорился с польским войском и решил бежать в Калугу, чтобы начать там все сначала.
Марина пришла в ужас. Понимала: ей одной не справиться со взбунтовавшимися соотечественниками, которые откровенно презирали ее за то, что она поддерживала обман Дмитрия. В этом же можно было упрекнуть и их, но от нее поляки не желали принимать упреков.
Несколько дней от беглого государя не было в Тушине ни слуху ни духу. А в таборе царил страшнейший беспорядок. В это время один из посланников польского короля, который давно уже прибыл в Россию и вел переговоры то с Шуйским, то с Дмитрием, нашел время встретиться с Мариной. Он, как мог, уговаривал расстаться с честолюбивыми намерениями, если она хочет заслужить благосклонность польского короля.
Марина даже не стала тратить время на разговоры с этим человеком, а просто протянула ему загодя написанное письмо для передачи королю Сигизмунду. Это была не мольба о прощении, не признание ошибок своих — это была холодная отповедь государыни, данная человеку, который пытается покуситься на ее законные права:
«Ни с кем счастье не играло так, как со мною: из шляхетского рода возвысило оно меня на престол московский и с престола ввергнуло в жестокое заключение. После этого, как бы желая потешить меня некоторой свободою, привело меня в такое состояние, которое хуже самого рабства, и я теперь нахожусь в таком положении, в каком, по моему достоинству, не могу жить спокойно.
Если счастье лишило меня всего, то осталось при мне одно право мое на престол московский, утвержденное моею коронацией, признанием меня истинной и законной наследницей — признанием, скрепленным двойной присягой всех сословий и провинций Московского государства. Марина, царица московская».
Да, в этом звании черпала она силы: она царица не по мужу, кто бы он ни был, а по коронации!
Тушино между тем продолжало волноваться. Отнюдь не все хотели примкнуть к польскому королю, ибо в войске Сигизмунда нужно было подчиняться дисциплине, а в войске тушинском царила полная свобода: тут даже царика можно было порою послать по матушке — и ничего тебе за это не будет. Жаль им было своевольного, веселого житья в Тушине!