Тем временем в кабинет И.В. Сталина вошли члены Политбюро. Сталин коротко проинформировал их.
— Что будем делать? — спросил И.В. Сталин. Ответа не последовало.
— Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность (здесь и далее выделено нами. — Авт.), — сказал нарком.
— Читайте! — сказал И.В. Сталин.
Я прочитал проект директивы. И.В. Сталин заметил:
— Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.
Не теряя времени, мы с Н.Ф. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект директивы наркома. Вернувшись в кабинет, попросили разрешения доложить. И. В. Сталин, прослушав проект директивы и сам еще раз его прочитав, внес некоторые поправки и передал наркому для подписи.
‹…› С этой директивой Н.Ф. Ватутин немедленно выехал в Генеральный штаб, чтобы тотчас же передать ее в округа. Передача в округа была закончена в 00.30 минут 22 июня 1941 года. Копия директивы была передана наркому Военно-Морского Флота.
Что получилось из этого запоздалого распоряжения, мы увидим дальше[4].
Испытывая чувство какой-то сложной раздвоенности, возвращались мы с С.К. Тимошенко от И.В. Сталина.
‹…› немецкие войска завтра могут перейти в наступление, а у нас ряд важнейших мероприятий еще не завершен. И это может серьезно осложнить борьбу с опытным и сильным врагом. Директива, которую в тот момент передавал Генеральный штаб в округа, могла запоздать и даже не дойти до тех, кто завтра утром должен встретиться лицом к лицу с врагом» [12].
Так, по версии Жукова, родилась пресловутая директива войскам приграничных округов, которой историки позднее присвоили № 1.
Просим извинения у читателя за слишком пространную выдержку из мемуаров Жукова, но она необходима нам, чтобы выявить некоторые противоречия в воспоминаниях маршала и в самом тексте директивы, о смысле и обстоятельствах принятия которой исследователи спорят уже несколько десятилетий.
Вот ее текст:
«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота.
1. В течение 22–23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности (здесь и далее выделено нами. — Авт.) встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.
3. Приказываю:
а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
21.6.41 г.» [13]. Тимошенко. Жуков.
Странно, что Жуков, рассказывая об этом эпизоде, нигде не называет время, когда он получил известие о перебежчике и когда он и Тимошенко приехали к Сталину. Это важный вопрос, ведь счет в это время шел уже не на часы, а на минуты. Если судить по «Журналу посещений» кабинета Сталина вечером 21 июня, то Тимошенко, Жуков вошли в кабинет Сталина в 20.50. Там уже находились еще четыре человека: члены Политбюро Молотов, Берия, Маленков и Ворошилов. Через пять минут туда же вошел Мехлис [14]. Тимошенко и Жуков вышли из кабинета в 22.20.
Но передавать директиву в войска почему-то начали только в 0.25 22 июня. Задержка с передачей составила более двух часов (Ватутин уехал раньше 22.20). Поэтому и довести ее до большей части соединений своевременно не удалось. Например, в штабе 4-й армии расшифровывать директиву начали уже под бомбами врага. Если бы войска о возможном внезапном нападении немцев предупредили раньше, то они смогли бы организованно вступить в бой, и жертв внезапного нападения было бы намного меньше.
Возникает естественный вопрос: что помешало дать войскам установленный сигнал (шифрованную телеграмму) на перевод их в боевую готовность? На это даже при последовательном доведении ее до дивизий включительно ушло бы минимальное время — в среднем не более 30 минут. Почему не использовали циркулярный способ оповещения непосредственно из центра — сразу всем, до дивизии включительно? Вместо этого в войска начали передавать документ с перечислением того, что НУЖНО и МОЖНО делать в соответствии с директивой, с многозначительным указанием, что НИКАКИХ других мероприятий без особого распоряжения не проводить[5]. Чем это было вызвано? И какие меры предлагали Тимошенко и Жуков в ответ на явную угрозу нападения немцев, которые Сталин назвал преждевременными? Почему Сталин не согласился с военными и почему так боялся спровоцировать немцев? Противоречив и сам текст директивы: войскам округов быть в полной боевой готовности и в то же время — части привести в боевую готовность. Продолжать вопросы по этому поводу можно до бесконечности. В своих мемуарах Жуков ответов на эти вопросы не дал, да и не мог дать по понятным причинам. В момент первой их публикации многие вещи были скрыты от общественности в закромах советских архивов. Да и сейчас для нас многое все еще скрыто плотной завесой секретности.
Мы оставляем за собой право вернуться к этим вопросам, чтобы ответить на них на основе анализа документов, касающихся прикрытия госграницы. А пока отметим, что в мемуарах маршала, по нашему мнению, явно просматривается желание лишний раз подчеркнуть, что Сталин не дал ему и наркому в полной мере подготовить войска к отражению возможного нападения противника, и тем самым снять с себя ответственность за их неготовность.
Мемуары — вещь ненадежная. Об этом можно судить хотя бы по следующей ошибке, которую пропустили в книге маршала многочисленные редакторы и консультанты. Он пишет (теперь указывая время с точностью до минут):
«В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В.Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба Киевского округа доложил о налете авиации на города Украины ‹…›» [15].
Утверждение Жукова противоречит документам, в том числе данным первой оперсводки нашего Генерального штаба на 10.00 22.6.1941 г.:
«‹…› в 4.00 немцы без всякого повода совершили налет на наши аэродромы и города и перешли границу наземными войсками.
‹…› на СЗФ в 4.00 открыли артогонь и одновременно бомбили аэродромы и города ‹…›
‹…› на ЗапФ в 4.20 начали бомбить города Гродно и Брест и одновременно открыли артогонь‹…›
‹…› на ЮЗФ с 4.30 началась бомбежка городов Ковель и Луцк‹…›
В 4.35 наземные войска перешли границу и начали наступать в направлении Владимир-Волынский» [16].
Мы не хотим сказать, что Г.К. Жуков не знал, когда началась война. Видимо, смещение по времени на один час вперед в его мемуарах произошло в связи с докладом в 3.17 командующего Черноморским флотом адмирала Ф.С. Октябрьского Жукову о подходе со стороны моря к базе флота в Севастополе большого количества неизвестных самолетов[6]. Действительно, немцы за час до назначенного времени вторжения сбрасыванием неконтактных мин попытались закупорить корабли в Северной бухте[7]. Зенитный огонь помешал немцам выполнить минные постановки. Две мины, сброшенные на парашютах, разорвались в черте города.
К сожалению, и в воспоминаниях других советских военачальников встречается много подобных случайных, а иногда и преднамеренных несоответствий фактам. Не рассчитывали они, что советские архивы когда-нибудь раскроют свои тайны для широкой общественности.
Однако вернемся к событиям на фронте. Лишь около 6 часов 22 июня в штабе Западного фронта получили телеграмму, на которой было проставлено время отправления — 5.25:
«Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых военных действий приказываю поднять войска и действовать по-боевому» [17].
Распоряжение было продублировано армиям. Только тогда дали сигнал на ввод в действие планов прикрытия госграницы и вскрытие пресловутых «красных пакетов», на теме которых не раз спекулировал небезызвестный Резун[8]. Командармы и командиры дивизий в первые часы пытались действовать согласно планам, хотя они уже не соответствовали сложившейся обстановке. Однако попытки уточнения задач из-за отсутствия связи успеха не имели. Для уничтожения телефонно-телеграфных линий связи противник, кроме диверсионных групп, выделял специальные самолеты. Уже в первые сутки военных действий штаб Западного фронта потерял связь с 3-й и 10-й армиями. На вторые сутки войны была прервана телеграфная и проводная связь штаба Северо-Западного фронта со штабами 8-й и 11-й армий. Управление войсками было нарушено. Тем не менее после некоторого замешательства Красная Армия оказала врагу ожесточенное сопротивление.
Соединения и части, за редким исключением, не успели занять подготовленные полевые позиции, и усилить гарнизоны укрепрайонов у границы. Они вступили в бой с превосходящими силами противника в крайне невыгодных для себя условиях, на необорудованной местности без должной артиллерийской поддержки и прикрытия от ударов с воздуха. Попытки же отразить атаки превосходящих сил противника огнем с неподготовленных рубежей успеха не имели.
Вот как оценивало сложившуюся обстановку партийное руководство Брестской области. Выдержки из письма (документ имеет гриф «Сов. секретно. Особая папка») секретаря обкома КП(б)Б М.Н. Тупицына от 25 июня 1941 года, адресованного в ЦК ВКП(б) т. Сталину и в ЦК КП(б) Белоруссии т. Пономаренко:
«Обком КП(б)Б считает, что руководство 4 Армии оказалось неподготовленным организовать и руководить военными действиями ‹…›
Вторжение немецких войск на нашу территорию произошло так легко потому, что ни одна часть и соединение не были готовы принять боя, поэтому вынуждены были или в беспорядке отступать, или погибнуть. В таком положении оказались 6 и 42 стр. дивизии в Бресте и 49 с.д. — в Высоковском районе.
В Брестской крепости на самой границе держали две стр. дивизии, которым даже в мирных условиях требовалось много времени для того, чтобы выйти из этой крепости и развернуться для военных операций. Кроме того, несмотря на сигнал военной опасности, командный состав жил в городе на квартирах. Естественно, при первых выстрелах среди красноармейцев создалась паника, а мощный шквал огня немецкой артиллерии быстро уничтожил обе дивизии ‹…›
В Коссовском районе был расположен отдельный [120-й] полк ЛРГК. 22 июня, когда областное руководство переехало туда, мы застали этот полк в таком состоянии: материальная часть находилась в г. Коссово, бойцы же находились в лагерях под Барановичами (в 150 км от Коссово[9]), а боеприпасы отсутствовали. Чтобы вывезти материальную часть из Коссово, у командира полка не хватало шоферов и трактористов. Обком КП(б)Б помог мобилизовать эти кадры на месте в гражданских организациях. Но пока сумели перебросить часть орудий, было уже поздно — они были разбиты бомбами, и, по существу, все ценные орудия остались у немцев[10].
Много боеприпасов и оружия погибло в складах на Бронной горе (Березовский район), а в воинских частях боеприпасов и оружия не хватало.
‹…› командование 4 Армии ‹…› не подготовилось к военным действиям. Вследствие такого состояния с первого же дня военных действий в частях 4 Армии началась паника. Застигнутые внезапным нападением, командиры растерялись. Можно было наблюдать такую картину, когда тысячи командиров (начиная от майоров и начальников и кончая мл. командирами) и бойцов обращались в бегство. Опасно то, что эта паника и дезертирство не прекращаются до последнего времени, а военное руководство не принимает решительных мер. Работники обкома партии вместе с группой пограничников пробовали задерживать бегущих с фронта. На шоссе около Ивацевичи нам временно удалось приостановить это позорное бегство. Но здесь необходимо принять более серьезные и срочные меры борьбы со стороны военного командования.
Возмутительным фактом явилось и то, что штаб [28-го] корпуса, не установив связь с обкомом, выехал на командный пункт за город [Брест], потеряв связь с частями. Таким образом многие командиры и политработники вместо организации эвакуации в панике бежали из города, в первую очередь спасая свои семьи, а красноармейцы бежали в беспорядке.
Обком и Горком КП(б)Б вместе с обл. управлениями НКВД и НКГБ пытались первое время навести порядок в городе [Брест], но эффективно ничего сделать не смогли, поскольку красноармейские части в панике отступали. Поэтому, не зная обстановки, не имея связи с военным командованием, не рассчитывая на боеспособность военных частей, мы вынуждены были оставить г. Брест.
Обком КП(б)Б считает, что необходимо принять самые срочные и решительные меры по наведению порядка в 4 Армии и укрепить руководство 4 Армии.
Секретарь Брестского обкома КП(б)Б Тупицын» [18].
На документе имеется резолюция И.В. Сталина — «т. Маленкову. И.» и справка Г.К. Жукова: «Командующий 4-й армией снят с работы и отдан под суд. Жуков. 9.У1П-1941 года»[11].
Секретарь обкома нарисовал довольно мрачную картину всеобщего бегства. Обвиняя командование 4-й армии в неготовности к военным действиям, он наверняка знал, что у военных накануне войны были связаны руки, но по понятным причинам об этом не упоминает. Да и бежали далеко не все. Он мог видеть только картину отступления по Варшавскому шоссе, но не знал, какие меры предпринимает командование армии, чтобы задержать противника. Несколько лучше обстояли дела с занятием назначенных позиций в ПрибОВО и ОдВО, где соединения после учений не возвратились в пункты постоянной дислокации и частично заняли свои районы (рубежи) прикрытия.
В 7.15 22 июня 1941 г. в Москве была подписана директива НКО№ 2:
«22 июня 1941 г. в 04 часа утра немецкая авиация без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль западной границы и подвергла их бомбардировке.
Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу.
В связи с неслыханным по наглости нападением со стороны Германии на Советский Союз ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. Впредь до особого распоряжения наземными войсками границу не переходить (выделено нами. — Авт.)».
2. Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск.
Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить группировки его наземных войск.
Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100–150 км.
Разбомбить Кенигсберг и Мемель.
На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать» [19].
Командующие фронтами пытались, используя мехкорпуса и свои резервы, действовать в соответствии с полученной директивой, хотя было уже ясно, что в условиях дезорганизации управления войсками переломить обстановку вряд ли удастся. Так, во исполнение директивы НКО № 2 штабом Западного фронта было отдано распоряжение:
«Командующему 4-й армией.
Командующий ЗапОВО приказал: прорвавшиеся и прорывающиеся банды решительно уничтожить, для чего в первую очередь используйте корпус Оборина (14 мк). В отношении действий руководствуйтесь «красным пакетом». Авиацию используйте для совместных атак с мехчастями. Обращаю исключительное внимание на поддержание связи. Используйте радиосвязь, связь постов ВНОС, делегатов на самолетах прямо в штаб округа и до ближайшей переговорной телеграфной или телефонной станции. Информируйте через каждые два часа. Ответственность за это возлагаю на вас» [20].
Предполагалось, что в военное время руководство войсками будет осуществляться Главным командованием, которое возглавит нарком обороны маршал Тимошенко. Но уже первые же часы войны показали, что он со своим аппаратом не в состоянии осуществлять командование действующей армией в создавшейся крайне сложной обстановке. Еще утром 22 июня Тимошенко и Жуков доложили об этом Сталину в присутствии членов Политбюро ЦК ВКП(б) и предложили создать Ставку Главного командования. Однако Сталин тогда решения не принял[12].
Между тем Тимошенко без согласования со Сталиным не мог самостоятельно решить практически ни одного вопроса. Получилось как бы два командующих: Тимошенко — юридический, который без санкции Сталина не имел права отдавать приказы действующей армии, и Сталин — фактический. Необходимость каждый раз при принятии важных решений согласовывать их со Сталиным осложнила управление войсками, зачастую приводила к запаздыванию с принятием решений в стремительно меняющейся обстановке. Для выяснения обстановки и оказания помощи командующим фронтами Сталин в соответствии с ранее принятым решением решил послать туда ответственных лиц Наркомата обороны и Генштаба.