– А разве я красивый? – Он слегка улыбнулся, заинтересованный и польщенный. – Кто это говорит?
– Будто вы сами не знаете? Разные люди. Я, например. Сондра Финчли тоже думает, что вы красивый. Она замечает только красивых мужчин. И моя сестра Джил тоже. Я в этом отношении не похожа на них, потому что я и сама не очень красивая.
Прищурясь, она смотрела ему в глаза вызывающим, дразнящим взглядом, и Клайд растерялся: он не знал, что отвечать, как держаться с этой девушкой, но в то же время она его занимала, и ее слова ему льстили.
– Вы не думаете, что вы красивее вашего двоюродного брата? – продолжала она резко, почти властно. – Есть люди, которые считают, что это так.
Клайд был не только польщен, но и слегка ошеломлен ее вопросом: он хотел бы и сам верить в свое превосходство над Гилбертом, притом его интриговало, что эта девушка так интересуется им; однако он и думать не смел о том, чтобы утверждать что-либо подобное, даже если бы был в этом уверен. Слишком живо он Представлял себе энергичное, решительное, подчас даже угрожающее лицо Гилберта; он, конечно, сразу же уволил бы Клайда, если бы узнал, что тот говорит такие вещи.
– Ну что вы, я никогда не думал ничего подобного! – засмеялся он. – И не думаю, честное слово!
– Что ж, может быть, вы и не думаете, но вы и в самом деле красивее его! Только это вам мало поможет, если вы хотите бывать в обществе тех, у кого есть деньги. – Она внимательно посмотрела на него и прибавила почти ласково: – Люди любят деньги даже больше, чем красивую внешность.
«Какая умная девушка, – подумал Клайд, – и какие жестокие, холодные слова». Они больно резанули его, хотя у нее и не было такого намерения.
Но в эту минуту вошла сама Сондра с неизвестным Клайду молодым человеком, высоким, угловатым, но великолепно одетым. Вслед за ними появились Бертина и Стюарт Финчли.
– Вот и она, – сказала Гертруда не без досады: ей было неприятно, что Сондра красивее и ее самой и ее сестры и явно увлечена Клайдом. – Она сейчас посмотрит на вас, проверит, заметили ли вы, какая она сегодня хорошенькая. Смотрите, не разочаруйте ее.
Это замечание, вполне справедливое, было излишне: Клайд и без того внимательно и даже жадно смотрел на Сондру. Она пленяла его не только своим положением, богатством, тонким вкусом в одежде и манерами, – она принадлежала к тому типу женщин, который особенно привлекал его: может быть, более утонченная, не такая необузданная, хотя вряд ли менее эгоистичная, она чем-то походила на Гортензию Бригс. В своем роде это была маленькая, но упрямая Афродита: она стремилась во что бы то ни стало доказать каждому сколько-нибудь привлекательному мужчине гибельную силу своих чар и в то же время старалась не связывать себя какими-либо узами и обязательствами. Однако по разным причинам, которые она и сама не вполне понимала, ее влекло к Клайду. У него не было ни денег, ни положения в обществе, но он ей нравился.
Итак, она прежде всего проверила, тут ли он, затем постаралась не дать ему заметить, что она первая его увидела, и, наконец, приложила все усилия, чтобы его ослепить, – словом, вела себя в духе Гортензии (именно эта тактика всего сильнее действовала на Клайда).
Клайд, не отрываясь, смотрел, как она переходила с места на место; ее прозрачное вечернее шифоновое платье отливало всеми оттенками от бледно-желтого до густо-оранжевого, и это необыкновенно шло к ней, к ее глазам и волосам. Обменявшись приветствиями и замечаниями почти со всеми в комнате, она наконец соблаговолила заметить и Клайда.
– А, вот и вы! Решились наконец показаться? Я не была уверена, что вы сочтете это интересным. Вас уже, конечно, со всеми познакомили? – И она посмотрела кругом, как бы желая сказать, что если это еще не сделано, она сама познакомит его с остальными.
А тех очень мало занимал Клайд, зато любопытство их было задето тем, что к нему так внимательна Сондра.
– Кажется, я знаком уже почти со всеми.
– Кроме Фредди Сэлса: он только что пришел со мной. Послушайте, Фредди,
– окликнула она затянутого во фрак высокого стройного юношу с мягким овалом лица и явно завитыми волосами; он подошел и посмотрел на Клайда сверху вниз, как забияка-петух на воробья.
– Это Клайд Грифитс, я вам о нем говорила, Фред, – быстро начала Сондра, – посмотрите, как он похож на Гилберта.
– Очень похож? – воскликнул этот любезный юноша; он, должно быть, страдал близорукостью и потому близко нагнулся к Клайду. – Я слышал, вы двоюродный брат Гила? Я хорошо его знаю. Мы с ним вместе учились в Принстоне. Я жил здесь, прежде чем поступил в «Дженерал электрик» в Скенэктеди. Но я тут часто бываю. Вы, кажется, служите на фабрике?
– Да, служу, – сказал Клайд, изрядно робея перед этим, как видно, очень образованным юношей.
Клайд побаивался, что этот молодой человек заговорит с ним о таких вещах, в которых он, не получивший никакого специального технического образования, ничего не понимает.
– Вы, вероятно, заведуете каким-нибудь отделением?
– Да, заведую, – настороженно и беспокойно ответил Клайд.
– Знаете, – оживленно продолжал мистер Сэлс (он очень интересовался коммерческими и техническими вопросами), – я никогда не мог понять, что хорошего в этом производстве воротничков, если, конечно, не говорить о прибыли. Мы с Гилом часто спорили об этом, когда учились в колледже. Он уверял меня, что изготовлять и распространять воротнички – дело большой социальной значимости, это придает некоторую шлифовку и приличные манеры тем людям, которые не могли бы приобрести их, если бы не было дешевых воротничков. Я думаю, он это где-нибудь вычитал. Я всегда над ним смеялся.
Клайд пытался найти какой-то ответ, но все это было выше его понимания. «Социальная значимость»… что Сэлс хотел этим сказать? Вероятно, это связано с серьезными науками, которые он изучал в колледже. Клайд ответил бы как-нибудь уклончиво или вовсе невпопад, если бы его не выручила Сондра; даже не подозревая о том, в какое трудное положение он попал, она воскликнула:
– Пожалуйста, без споров, Фредди! Это совсем неинтересно. И потом, я хочу познакомить его с моим братом и с Бертиной. Вы помните мисс Крэнстон? Тогда, весной, мы с ней вместе были у вашего дяди.
Клайд обернулся. А Фред, получив щелчок, молча, влюбленными глазами посмотрел на Сондру.
– Помню, конечно, – начал Клайд; он давно уже наблюдал за этой парой: после Сондры Бертина казалась ему самой привлекательной из всех девушек, хотя он ее совершенно не понимал. Скрытная, лукавая и неискренняя, она вызывала в нем тревожное сознание собственного ничтожества, растерянности перед нею и перед тем миром, который она олицетворяла.
– А, здравствуйте! Очень приятно снова увидеть вас, – протянула она, окинув его улыбающимся и в то же время равнодушно-насмешливым взглядом серо-зеленых глаз. Она нашла, что он недурен, но предпочла бы видеть его более энергичным и уверенным в себе. – Вы, кажется, страшно заняты, много работаете? Но теперь, когда первый шаг сделан, я думаю, мы будем видеть вас чаще?
– Да, надеюсь, – ответил он, показывая в улыбке свои превосходные зубы.
Ее глаза словно говорили, что она сама не верит собственным словам, да ведь и Клайд тоже не верит в то, что сказал, но это необходимо, и, пожалуй, забавно – говорить такие вещи.
Примерно в том же духе держал себя с Клайдом и брат Сондры, Стюарт.
– Здравствуйте, – сказал он, – рад с вами познакомиться. Сестра говорила мне о вас. Предполагаете надолго остаться в Ликурге? Это было бы очень приятно. Надеюсь, мы с вами будем встречаться время от времени.
Клайд совсем не был в этом уверен, но ему очень нравился легкий, беззаботный смех Стюарта – он смеялся громко, весело и равнодушно, показывая ровные белые зубы. С восторженным удивлением смотрел Клайд, как непринужденно Стюарт повернулся и взял за руку проходившую мимо Вайнет Фэнт.
– Одну минуту, Вайн. Я хочу вас спросить кое о чем.
И он пошел с нею в другую комнату, наклоняясь к ней и оживленно беседуя. Клайд отметил превосходный покрой его костюма.
«Как у них тут весело, – думал он, – какие они все оживленные».
В это время Джил Трамбал стала звать:
– Идите все к столу! Я не виновата. Что-то не ладилось у повара, да и вы все собрались очень поздно. Покончим с обедом и будем танцевать.
– Вы сядете между мною и мисс Трамбал, когда она усадит всех остальных,
– успокоительно сказала Сондра. – Вот мило будет, правда? А теперь ведите меня в столовую.
Она взяла Клайда под руку, и ему показалось, что он медленно, но верно возносится прямо в рай.
Глава 26
Во время обеда шла болтовня о различных местах, лицах, планах, совершенно незнакомых Клайду. Однако присущее Клайду обаяние помогло ему отчасти победить пренебрежение и равнодушие окружающих, особенно девушек, заинтересованных тем, что он нравится Сондре. Джил Трамбал, сидевшая рядом с ним, пожелала узнать, откуда он приехал, как жил дома, с какими людьми встречался, почему решил переехать в Ликург? Вопросы эти, заданные вперемежку с пустыми шуточками по адресу присутствующих здесь девушек и их поклонников, нередко ставили Клайда в тупик. Он понимал, что не может сказать правду о своей семье. Поэтому он сообщил, что его отец управляет отелем в Денвере, – не очень большим, но все же отелем, а сам он приехал в Ликург потому, что дядя, встретясь с ним в Чикаго, предложил ему познакомиться с производством воротничков. Он еще не уверен, что дело в целом интересует его и что стоит этим заниматься дальше; просто он хочет выяснить, что эта работа может дать ему в будущем. Услышав это, Джил и Сондра сделали вывод, что, вопреки слухам, исходящим от Гилберта, у Клайда имеются кое-какие собственные средства и занятие, к которому он сможет вернуться, если потерпит неудачу в Ликурге.
Это было очень важно не только для Сондры и Джил, но и для всех остальных. Как бы красив и симпатичен ни был Клайд и каковы бы ни были его родственные связи, неприятно было думать, что он просто ничто, человек без всякого положения в обществе, и только старается, как утверждала Констанция Вайнант, примазаться к семье своего двоюродного брата. К простому служащему или бедному родственнику, независимо от его кровных связей, можно относиться разве что с сочувствием, – но если у него есть хоть какие-то средства и там, откуда он родом, он принят в обществе, это совсем другое дело.
И Сондра, успокоившись на этот счет и видя, что Клайд более приемлем в обществе, чем она предполагала, решила быть внимательней к нему.
– Могу я надеяться, что вы согласитесь танцевать со мной после обеда? – это было чуть ли не первое, что сказал ей Клайд, поймав ее приветливую улыбку, когда за столом зашла речь о каком-то танцевальном вечере.
– Конечно, если хотите, – кокетливо ответила она: ей хотелось, чтобы он еще больше увлекся ею.
– Один танец?
– А сколько же вам нужно? Здесь, как видите, есть еще с десяток молодых людей. Вы получили программу танцев, когда пришли?
– Нет, я не видел никакой программы.
– Ну, ничего. После обеда достанете. Вы можете записать для меня третий и восьмой, так что у вас останется время и для других. – Она чарующе улыбнулась. – Вы должны быть любезны со всеми, понимаете?
– Конечно, понимаю. – Он не спускал с нее глаз. – Но с тех пор, как я увидел вас у дяди, я все время мечтал встретить вас снова. Я всегда искал ваше имя в газетах.
Он посмотрел на нее вопросительно и умоляюще, и Сондра против воли была тронута этим наивным признанием. Ясно, он не мог бывать там, где бывала она, и все-таки следил за ней и за всем, что она делала, по газетам. Она не могла отказать себе в удовольствии поговорить еще на эту тему.
– Неужели? Как это мило. Но что же вы читали обо мне?
– Что вы были на Двенадцатом озере и на Лесном, что вы участвовали в состязаниях по плаванию на озере Шейрон и были у Пола Смита. И что вы интересуетесь кем-то, кто живет на озере Скрун, и, по-видимому, собираетесь выйти за него замуж.
– Разве об этом писали? Как глупо. В газетах всегда пишут разные глупости.
По ее тону Клайд понял, что позволил себе слишком много. Он смутился, и это смягчило Сондру: через минуту она возобновила разговор с прежним оживлением.
– Вы любите ездить верхом? – спросила она ласково и примирительно.
– Никогда не пробовал. Знаете, просто не приходилось. Но я думаю, что сумел бы, если бы попробовал.
– Конечно, это не так трудно. Вам надо бы взять один-два урока, и тогда, – прибавила она, несколько понизив голос, – мы могли бы с вами иногда покататься вместе. У нас на конюшне масса лошадей, я уверена, что они вам понравятся.
Клайда бросило в жар. Сондра приглашает его кататься! Да еще предлагает пользоваться одной из своих лошадей.
– О, я был бы в восторге! – сказал он. – Это будет просто замечательно.
Молодежь вставала из-за стола. Никто больше не интересовался обедом, потому что в соседней комнате уже появился камерный квартет и послышались звуки первого фокстрота; из этой и без того просторной комнаты была вынесена вся мебель, которая могла бы помешать танцам, оставались только стулья вдоль стен.
– Вам надо позаботиться о программе и о первом танце: пригласите кого-нибудь, пока не поздно, – предупредила Сондра.
– Да, я сейчас все сделаю. Но неужели вы обещаете мне только два танца?
– Ну хорошо, запишите третий, пятый и восьмой в первой половине. – Она весело махнула ему рукой, и он поспешно пошел доставать программу.
Танцевали только модные, очень быстрые фокстроты, и танцоры, в соответствии со своим темпераментом и настроением, вносили в них новые па собственного изобретения. Клайд весь прошлый месяц много танцевал с Робертой и теперь был в превосходной форме; притом его безмерно возбуждало сознание, что наконец-то он находится в обществе такой удивительной девушки, как Сондра, и даже может высказать ей свое восхищение.
И хотя он старался казаться любезным и внимательным, танцуя с другими девушками, он не мог отвести глаз от Сондры. У него едва не кружилась голова, когда Сондра, мечтательно и томно скользя мимо в объятиях Гранта Крэнстона, бросала как бы случайный взгляд в его сторону и всем своим видом давала ему понять, как она грациозна, романтична и поэтична всегда и во всем – поистине прекраснейший цветок жизни. И вдруг Нина Темпл, с которой он танцевал, заметила:
– Она очень грациозна, правда?
– Кто? – спросил Клайд с невинным видом, но тут же покраснел до ушей. – Я не знаю, о ком вы говорите.
– Не знаете? А почему же вы покраснели?
Он понял, что выдал себя и что его попытка ускользнуть от прямого ответа просто смешна. Он отвернулся, но в эту минуту музыка смолкла, и танцоры направились к стульям. Сондра ушла с Грэнтом Крэнстоном, а Клайд подвел Нину к мягкому креслу в нише окна, в библиотеке.
Следующий танец он танцевал с Бертиной и был слегка задет холодным, откровенным равнодушием, с каким она принимала его любезности. Клайд интересовал ее лишь постольку, поскольку им, видимо, интересовалась Сондра.
– Вы хорошо танцуете, – сказала она ему. – Наверно, вы много танцевали там, где жили раньше. Вы ведь, кажется, приехали из Чикаго?
Она говорила медленно и небрежно.
– Да, я жил в Чикаго до того, как приехал сюда, но там я не так уж много танцевал: мне приходилось работать.
Он подумал, что у таких девушек, как эта, есть все, чего они могут пожелать, а у таких, как Роберта, нет ничего. И все же в это мгновение Роберта больше нравилась ему. Она куда нежнее, мягче, добрее, не такая ледяная…
Музыка заиграла снова; то и дело мелодию прерывал томный голос одинокого саксофона; Сондра подошла к Клайду, вложила правую руку в его левую, позволила ему обнять себя – и все это так легко, свободно, весело, что Клайд, застигнутый врасплох среди своих грез о ней, затрепетал от восторга.
Она смотрела ему в глаза с обычным лукавым кокетством и улыбалась нежной, обманчивой и все же многообещающей улыбкой, от которой его сердце забилось быстрее, а горло судорожно сжалось. Тонкий свежий аромат ее духов щекотал его ноздри, точно благоухание весны.
– Приятно проводите время?
– Да, любуюсь вами.
– Здесь еще много хорошеньких девушек, которыми можно любоваться!
– Но ни одна не может сравниться с вами!
– И я танцую лучше всех, и я гораздо красивее, чем все остальные девушки. Ну вот, все это я сказала за вас. А что вы теперь скажете?
Она посмотрела на него насмешливо, и Клайд, поняв, что говорить с ней совсем не так легко, как с Робертой, смутился и покраснел.
– Понимаю, – сказал он серьезно, – вам все говорят одно и то же, и вы не хотите слышать это еще раз от меня.
– Ну нет, далеко не все. Очень многие вовсе не считают меня красивой.
Простота его ответа и пробудила любопытство Сондры и сбила ее с толку.
– Не считают вас красивой? – переспросил он весело, увидев, что она уже не смеется над ним.
Но все же он побоялся сказать ей еще какой-нибудь комплимент. Он поискал другую тему и решил вернуться к начатому за столом разговору о верховой езде и теннисе.
– Вы, наверно, любите всякий спорт на свежем воздухе, правда? – спросил он.
– Еще как! – быстро и горячо ответила она. – Люблю больше всего на свете. До безумия люблю ездить верхом, плавать, грести, кататься на моторной лодке и на акваплане. А вы плаваете?
– Ну конечно! – гордо сказал Клайд.
– Играете в теннис?
– Немного, только начинаю, – ответил он, боясь признаться, что совсем не играет.
– Я обожаю теннис. Мы с вами как-нибудь сыграем.
После этого Клайд совсем воспрянул духом. Легкая, как пушинка, Сондра кружилась с ним под заунывные звуки популярной любовной песенки и продолжала разговор:
– Белла Грифитс, Стюарт, Грэнт и я отлично сыгрались. Прошлым летом мы всех победили на Лесном озере и на Двенадцатом тоже. А видели бы вы, как я ныряю с вышки! У нас, то есть у Стюарта, самая быстроходная моторная лодка: шестьдесят миль в час!
Клайд сразу понял, что он коснулся того предмета, который не только занимал, но и волновал ее. И не только потому, что всякие физические упражнения доставляли ей удовольствие, но и потому, что она выходила победительницей в тех видах спорта, которыми особенно увлекались все ее друзья и знакомые, и упивалась успехом. И, наконец (это он понял только позднее), ее восхищала возможность часто переодеваться, показываться в обществе в самых необычайных нарядах, – а это для нее значило очень много. Как она выглядела в купальном костюме! А в костюме для верховой езды, или для тенниса, или для танцев, или для экскурсий в автомобиле!
Они продолжали танцевать, взволнованные ощущением, что их одинаково влечет друг к другу; они пытливо и весело заглядывали друг другу в глаза – и в этих взглядах сквозили нежность и восхищение; Сондра намекала, что если в ее кругу Клайда сочтут подходящим человеком в спортивном, финансовом и во всех прочих отношениях, то она, пожалуй, сможет ввести его в дома своих друзей. И Клайд, который был в приподнятом настроении, почти поверил, что это возможно, что так и будет. Но под его напускной обманчивой уверенностью и спокойствием таилось неверие в себя; это сказывалось в нетерпеливом и в то же время печальном блеске его глаз; и хотя голос Клайда звучал как будто мужественно и твердо, но если бы Сондра умела в этом разбираться, она различила бы в нем нотки, очень далекие от подлинной уверенности.