Владимир Высоцкий: Сочинения - Высоцкий Владимир Семенович 16 стр.

Я уверен, как ни разу в жизни —
Это точно, —
Что в моем здоровом организме
Червоточина.

Может, мой никчемный орган — плевра,
Может — многие,
Но лежу я в отделеньи невро-
Паталогии.

Выдам то, что держится в секрете,
Но наверное,
Наше населенье на две трети —
Люди нервные.

Эврика! Нашел — вот признак первый,
Мной замеченный:
Те, кто пьют — у них сплошные нервы
Вместо печени.

Высох ты и бесподобно жилист,
Словно мумия,
Знай, что твои нервы обнажились
До безумия.

Если ты ругаешь даже тихих
Или ссоришься —
Знай, что эти люди тоже психи,
Ох, напорешься!

Слухи по России верховодят
И со сплетней в терции поют.
Ну а где-то рядом с ними ходит
Правда, на которую плюют.

Сколько слухов наши уши поражает,
Сколько сплетен разъедает, словно моль!
Ходят сухи, будто все подорожает —
абсолютно, —
А особенно — штаны и алкоголь!

Словно мухи, тут и там
Ходят слухи по домам,
А беззубые старухи
Их разносят по умам!

— Слушай, слышал? Под землею город строют, —
Говорят — на случай ядерной войны!
— Вы слыхали? Скоро бани все закроют —
повсеместно —
Навсегда, — и эти сведенья верны!

Словно мухи, тут и там
Ходят слухи по домам,
А беззубые старухи
Их разносят по умам!

— А вы знаете? Мамыкина снимают —
За разврат его, за пьянство, за дебош!
— Кстати, вашего соседа забирают,
негодяя, —
Потому что он на Берию похож!

Словно мухи, тут и там
Ходят слухи по домам,
А беззубые старухи
Их разносят по умам!

— Ой, что деется! Вчерась траншею рыли —
Так откопали две коньячные струи!
— Говорят, шпионы воду отравили
самогоном.
Ну а хлеб теперь — из рыбной чешуи!

Словно мухи, тут и там
Ходят слухи по домам,
А беззубые старухи
Их разносят по умам!

Закаленные во многих заварухах,
Слухи ширятся, не ведая преград, —
Ходят сплетни, что не будет больше слухов
абсолютно.
Ходят слухи, будто сплетни запретят!

Словно мухи, тут и там
Ходят слухи по домам,
А беззубые старухи
Их разносят по умам!

Друг в порядке — он, словом, при деле, —
Завязал он с газетой тесьмой:
Друг мой золото моет в артели, —
Получил я сегодня письмо.

Пишет он, что работа — не слишком…
Словно лозунги клеит на дом:
"Государство будет с золотишком,
А старатель будет — с трудоднем!"

Говорит: "Не хочу отпираться,
Что поехал сюда за рублем…"
Говорит: "Если чуть постараться,
То вернуться могу королем!"

Написал, что становится злее.
"Друг, — он пишет, — запомни одно:
Золотишко всегда тяжелее
И всегда оседает на дно.

Тонет золото — хоть с топорищем.
Что ж ты скис, захандрил и поник?
Не боись: если тонешь, дружище, —
Значит, есть и в тебе золотник!"

Пишет он второпях, без запинки:
"Если грязь и песок над тобой —
Знай: то жизнь золотые песчинки
Отмывает живящей водой…"

Он ругает меня: "Что ж не пишешь?!
Знаю — тонешь, и знаю — хандра, —
Все же золото — золото, слышишь! —
Люди бережно снимут с ковра…"

Друг стоит на насосе и в метку
Отбивает от золота муть.
…Я письмо проглотил как таблетку —
И теперь не боюсь утонуть!

Становлюсь я упрямей, прямее, —
Пусть бежит по колоде вода, —
У старателей — все лотерея,
Но старатели будут всегда!

И вкусы и запросы мои — странны, —
Я экзотичен, мягко говоря:
Могу одновременно грызть стаканы —
И Шиллера читать без словаря.

Во мне два Я — два полюса планеты,
Два разных человека, два врага:
Когда один стремится на балеты —
Другой стремится прямо на бега.

Я лишнего и в мыслях не позволю,
Когда живу от первого лица, —
Но часто вырывается на волю
Второе Я в обличье подлеца.

И я боюсь, давлю в себе мерзавца, —
О, участь беспокойная моя! —
Боюсь ошибки: может оказаться,
Что я давлю не то второе Я.

Когда в душе я раскрываю гранки
На тех местах, где искренность сама, —
Тогда мне в долг дают официантки
И женщины ласкают задарма.

Но вот летят к чертям все идеалы,
Но вот я груб, я нетерпим и зол,
Но вот сижу и тупо ем бокалы,
Забрасывая Шиллера под стол.

…А суд идет, весь зал мне смотрит в спину.
Вы, прокурор, вы, гражданин судья,
Поверьте мне: не я разбил витрину,
А подлое мое второе Я.

И я прошу вас: строго не судите, —
Лишь дайте срок, но не давайте срок! —
Я буду посещать суды как зритель
И в тюрьмы заходить на огонек.

Я больше не намерен бить витрины
И лица граждан — так и запиши!
Я воссоединю две половины
Моей больной раздвоенной души!

Искореню, похороню, зарою, —
Очищусь, ничего не скрою я!
Мне чуждо это е мое второе, —
Нет, это не мое второе Я.

А ну отдай мой каменный топор!
И шкур моих набедренных не тронь!
Молчи, не вижу я тебя в упор, —
Сиди вон и поддерживай огонь!

Выгадывать не смей на мелочах,
Не опошляй семейный наш уклад!
Не убрана пещера и очаг, —
Избаловалась ты в матриархат!

Придержи свое мнение:
Я — глава, и мужчина — я!
Соблюдай отношения
Первобытнообщинныя.

Там мамонта убьют — поднимут вой,
Начнут добычу поровну делить…
Я не могу весь век сидеть с тобой —
Мне надо хоть кого-нибудь убить!

Старейшины сейчас придут ко мне, —
Смотри еще — не выйди голой к ним!
Век каменный — и не достать камней, —
Мне стыдно перед племенем моим!

Пять бы жен мне — наверное,
Разобрался бы с вами я!
Но дела мои — скверные,
Потому — моногамия.

А все — твоя проклятая родня!
Мой дядя, что достался кабану,
Когда был жив, предупреждал меня:
Нельзя из людоедок брать жену!

Не ссорь меня с общиной — это ложь,
Что будто к тебе кто-то пристает, —
Не клевещи на нашу молодежь,
Она — надежда наша и оплот!

Ну что глядишь — тебя пока не бьют, —
Отдай топор — добром тебя прошу!
А шкуры — где? Ведь люди засмеют!..
До трех считаю, после — задушу!

Как-то вечером патриции
Собрались у Капитолия
Новостями поделиться и
Выпить малость алкоголия.

Не вести ж бесед тверезыми!
Марк-патриций не мытарился —
Пил нектар большими дозами
И ужасно нанектарился.

И под древней под колонною
Он исторг из уст проклятия:
"Эх, с почтенною матреною
Разойдусь я скоро, братия!

Она спуталась с поэтами,
Помешалась на театрах —
Так и шастает с билетами
На приезжих гладиаторов!

"Я, — кричит, — от бескультурия
Скоро стану истеричкою!" —
В общем, злобствует как фурия,
Поощряема сестричкою!

Только цыкают и шикают…
Ох, налейте мне «двойных»!
Мне ж — рабы в лицо хихикают.
На войну бы мне, да нет войны!

Я нарушу все традиции —
Мне не справиться с обеими, —
Опускаюсь я, патриции,
Дую горькую с плебеями!

Я ей дом оставлю в Персии —
Пусть берет сестру-мегерочку, —
На отцовские сестерции
Заведу себе гетерочку.

У гетер хотя безнравственней,
Но они не обезумели.
У гетеры пусть все явственней,
Зато родственники умерли.

Там сумею исцелиться и
Из запоя скоро выйду я!"
…И пошли домой патриции,
Марку пьяному завидуя.

В прекрасном зале Гранд-Опера
Затихли клакеры, погасли все огни,
Шуршали платья и веера.
Давали «Фронду» при участии Дени.

А в ложе "Б", обняв за талью госпожу,
Маркиз шептал: "Ах, я у ваших ног лежу!
Пока вступленье — я скажу, что больше нету терпежу,
Я из-за вас уж третий месяц как гужу".

Оркестр грянул — и зал затих.
Она сказала: "Но я замужем, синьор.
Во-первых — это, а во-вторых —
Я вам не верю, пьете вы из-за нее".

"Мадам, клянусь, я вам на деле докажу!
Мадам, я жизни и себя не пощажу.
Да я именье заложу, я всех соперников — к ножу!
Я даже собственного папу накажу".

Пел Риголетто как на духу, —
Партер и ярусы закончили жевать, —
Он «ля» спокойно взял наверху…
И лишь двоим на это было наплевать.

И в ложе "Б" маркиз шептал: "Я весь дрожу,
Я мужа вашего ударом награжу,
А ту, другую, я свяжу, но, если вас не заслужу —
То в монастырь я в этом разе ухожу".

В прекрасном зале Гранд-Опера
Затихли клакеры, погасли все огни,
Шуршали платья и веера.
Давали «Фронду» при участии Дени.

А в ложе "Б", обняв за талью госпожу,
Маркиз шептал: "Ах, я у ваших ног лежу!
Пока вступленье — я скажу, что больше нету терпежу,
Я из-за вас уж третий месяц как гужу".

Оркестр грянул — и зал затих.
Она сказала: "Но я замужем, синьор.
Во-первых — это, а во-вторых —
Я вам не верю, пьете вы из-за нее".

"Мадам, клянусь, я вам на деле докажу!
Мадам, я жизни и себя не пощажу.
Да я именье заложу, я всех соперников — к ножу!
Я даже собственного папу накажу".

Пел Риголетто как на духу, —
Партер и ярусы закончили жевать, —
Он «ля» спокойно взял наверху…
И лишь двоим на это было наплевать.

И в ложе "Б" маркиз шептал: "Я весь дрожу,
Я мужа вашего ударом награжу,
А ту, другую, я свяжу, но, если вас не заслужу —
То в монастырь я в этом разе ухожу".

Сто сарацинов я убил во славу ей —
Прекрасной даме посвятил я сто смертей, —
Но наш король — лукавый сир —
затеял рыцарский турнир, —
Я ненавижу всех известных королей!

Вот мой соперник — рыцарь Круглого стола, —
Чужую грудь мне под копье король послал.
Но — в сердце нежное ее
мое направлено копье, —
Мне наплевать на королевские дела!

Герб на груди его — там плаха и петля,
Но будет дырка там, как в днище корабля.
Он — самый первый фаворит,
к нему король благоволит, —
Но мне сегодня наплевать на короля!

Король сказал: "Он с вами справится шаля! —
И пошутил: — Пусть будет пухом вам земля!"
Я буду пищей для червей —
тогда он женится на ней, —
Простит мне бог, я презираю короля!

Вот подан знак — друг друга взглядом пепеля,
Коней мы гоним, задыхаясь и пыля.
Забрало поднято — изволь!
Ах, как волнуется король!..
Но мне, ей-богу, наплевать на короля!

Ну вот все кончено — пусть отдохнут поля, —
Вот льется кровь его на стебли ковыля.
Король от бешенства дрожит,
но мне она принадлежит —
Мне так сегодня наплевать на короля!

…Но в замке счастливо мы не пожили с ней:
Король в поход послал на сотни долгих дней, —
Не ждет меня мой идеал,
ведь он — король, а я — вассал, —
И рано, видимо, плевать на королей!

Может быть, выпив поллитру,
Некий художник от бед
Встретил чужую палитру
И посторонний мольберт.

Дело теперь за немногим —
Нужно натуры живой, —
Глядь — симпатичные ноги
С гордой идут головой.

Он подбегает к Венере:
"Знаешь ли ты, говорят —
Данте к своей Алигьери
Запросто шастает в ад!

Ада с тобой нам не надо —
Холодно в царстве теней…
Кличут меня Леонардо.
Так раздевайся скорей!

Я тебя — даже нагую —
Действием не оскорблю, —
Дай я тебя нарисую
Или из глины слеплю!"

Но отвечала сестричка:
"Как же вам не ай-яй-яй!
Честная я католичка —
И не согласная я!

Вот испохабились нынче —
Так и таскают в постель!
Ишь — Леонардо да Винчи —
Тоже какой Рафаэль!

Я не привыкла без чувства —
Не соглашуся ни в жисть!
Мало что ты — для искусства, —
Сперва давай-ка женись!

Там и разденемся в спальной —
Как у людей повелось…
Мало что ты — гениальный! —
Мы не глупее небось!"

"Так у меня ж — вдохновенье, —
Можно сказать, что экстаз!" —
Крикнул художник в волненье…
Свадьбу сыграли на раз.

…Женщину с самого низа
Встретил я раз в темноте, —
Это была Монна Лиза —
В точности как на холсте.

Бывшим подругам в Сорренто
Хвасталась эта змея:
"Ловко я интеллигента
Заполучила в мужья!.."

Вкалывал он больше года —
Весь этот длительный срок
Все ухмылялась Джоконда:
Мол, дурачок, дурачок!

…В песне разгадка дается
Тайны улыбки, а в ней —
Женское племя смеется
Над простодушьем мужей!

Кто сказал: "Все сгорело дотла,
Больше в землю не бросите семя!"?
Кто сказал, что Земля умерла?
Нет, она затаилась на время!

Материнства не взять у Земли,
Не отнять, как не вычерпать моря.
Кто поверил, что Землю сожгли?
Нет, она почернела от горя.

Как разрезы, траншеи легли,
И воронки — как раны зияют.
Обнаженные нервы Земли
Неземное страдание знают.

Она вынесет все, переждет, —
Не записывай Землю в калеки!
Кто сказал, что Земля не поет,
Что она замолчала навеки?!

Нет! Звенит она, стоны глуша,
Изо всех своих ран, из отдушин,
Ведь Земля — это наша душа, —
Сапогами не вытоптать душу!

Кто поверил, что Землю сожгли?!
Нет, она затаилась на время…

Темнота впереди — подожди!
Там — стеною закаты багровые,
Встречный ветер, косые дожди
И дороги неровные.

Там — чужие слова, там — дурная молва,
Там ненужные встречи случаются,
Там пожухла, сгорела трава
И следы не читаются, —
В темноте.

Там проверка на прочность — бои,
И закаты, и ветры с прибоями, —
Сердце путает ритмы свои
И стучит с перебоями.

Там — чужие слова, там — дурная молва,
Там ненужные встречи случаются,
Там пожухла, сгорела трава
И следы не читаются, —
В темноте.

Там и звуки и краски — не те,
Только мне выбирать не приходится —
Видно, нужен я там, в темноте, —
Ничего — распогодится!

Там — чужие слова, там — дурная молва,
Там ненужные встречи случаются,
Там пожухла, сгорела трава
И следы не читаются, —
В темноте.

Почему все не так? Вроде — все как всегда:
То же небо — опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода…
Только — он не вернулся из боя.

Мне теперь не понять, кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас —
Когда он не вернулся из боя.

Он молчал невпопад и не в такт подпевал,
Он всегда говорил про другое,
Он мне спать не давал, он с восходом вставал, —
А вчера не вернулся из боя.

То, что пусто теперь, — не про то разговор:
Вдруг заметил я — нас было двое…
Для меня — будто ветром задуло костер,
Когда он не вернулся из боя.

Нынче вырвалась, словно из плена, весна,
По ошибке окликнул его я:
«Друг, оставь прикурить!» — а в ответ — тишина…
Он вчера не вернулся из боя.

Наши мертвые нас не оставят в беде,
Наши павшие — как часовые…
Отражается небо в лесу, как в воде, —
И деревья стоят голубые.

Нам и места в землянке хватало вполне,
Нам и время текло — для обоих…
Все теперь — одному, — только кажется мне —
Это я не вернулся из боя.

Сегодня не слышно биенье сердец —
Оно для аллей и беседок.
Я падаю, грудью хватая свинец,
Подумать успев напоследок:

"На этот раз мне не вернуться,
Я ухожу — придет другой".
Мы не успели оглянуться —
А сыновья уходят в бой!

Вот кто-то решил: после нас — хоть потоп,
Как в пропасть шагнул из окопа.
А я для того свой покинул окоп,
Чтоб не было вовсе потопа.

Сейчас глаза мои сомкнутся,
Я крепко обнимусь с землей.
Мы не успели оглянуться —
А сыновья уходят в бой!

Кто сменит меня, кто в атаку пойдет?
Кто выйдет к заветному мосту?
И мне захотелось — пусть будет вон тот,
Одетый во все не по росту.

Я успеваю улыбнуться,
Я видел, кто придет за мной.
Мы не успели оглянуться —
А сыновья уходят в бой!

Разрывы глушили биенье сердец,
Мое же — мне громко стучало,
Что все же конец мой — еще не конец:
Конец — это чье-то начало.

Сейчас глаза мои сомкнутся,
Я крепко обнимусь с землей.
Мы не успели оглянуться —
А сыновья уходят в бой!

Ты идешь по кромке ледника,
Взгляд не отрывая от вершины.
Горы спят, вдыхая облака,
Выдыхая снежные лавины.

Но они с тебя не сводят глаз —
Будто бы тебе покой обещан,
Предостерегая всякий раз
Камнепадом и оскалом трещин.

Горы знают — к ним пришла беда, —
Дымом затянуло перевалы.
Ты не отличал еще тогда
От разрывов горные обвалы.

Если ты о помощи просил —
Громким эхом отзывались скалы,
Ветер по ущельям разносил
Эхо гор, как радиосигналы.

И когда шел бой за перевал, —
Чтобы не был ты врагом замечен,
Каждый камень грудью прикрывал,
Скалы сами подставляли плечи.

Ложь, что умный в гору не пойдет!
Ты пошел — ты не поверил слухам, —
И мягчал гранит, и таял лед,
И туман у ног стелился пухом…

Если в вечный снег навеки ты
Ляжешь — над тобою, как над близким,
Наклонятся горные хребты
Самым прочным в мире обелиском.