От золотых стен, картин в массивных золотых рамах, даже от большетеатровских люстр веяло средневековой торжественностью, но работающие телеэкраны вламывались, как танки в японский садик, и министры работали не так, как принято: утомленные государственными заботами уже с утра, а в темпе, перелопачивали кучу дел, и пусть дико выглядит, что Коган голова с голове о чем-то советуется с Яузовым, а то и оба обращаются к Коломийцу, но, может быть, все трое стучат в дурака, из деликатности называя это как-то иначе.
Кречет стоял лицом к карте на стене, спиной к нам. Плечи широки, спина прямая, единственные достоинства, которые я признавал за военными.
– Подлец газетчик, – сказал он яростно, – вон на первом канале, видите? Твердит, что мы проиграли схватку с НАТО. Приучает общественное мнение, что ничего сделать нельзя, что НАТО попрет и дальше, а все что можем сделать, это вымаливать какие-нибудь крохотные уступки... Но мы не проиграли! Своей наглостью НАТО подтолкнула нас поискать выход... нестандартный. У русских всегда так, пока не врежут по морде да не плюнут в глаза вдобавок, мы не слезем с печи...
– Какой выход? – спросил любознательный Коган. – Какие будут ваши руководящие указания?
Кречет посмотрел оценивающе:
У вас голова есть за плечами или как?. Наша задача – дать достойный ответ Америке. Ищите!
– Можно всем покончить с собой, – предложил Коган. – Президент – первый. Америке станет стыдно.
– Тоже выход, – одобрил Кречет. – Есть еще идеи?
Я ощутил, что на меня поглядывают все чаще. Похоже, смутно догадываются, что я могу иметь какое-то отношение к поиску достойного ответа.
Коломиец сказал жалко:
– Иногда мне кажется, чего трясемся от злости? Ведь натовцы говорят, что у них нет намерения нападать на Россию.
От соседнего стола Забайкалов пророкотал с неудовольствием:
– Намерения... Намерения сегодня одни, завтра другие. А вот группа танковых армий у наших границ – вещь постоянная. И сотни ракет. И сотня новеньких аэродромов опять же у наших границ.
– Они клянутся, что не придвинут армии!
– Сегодняшний президент клянется, а следующий... Да и нынешний может взять свои слова обратно.
Я видел вокруг себя помрачневшие лица. Пожалуй, это единственное, на чем сходились в нашей разобщенной стране все, от ультралевых до ультраправых, захватывая и середину с демократами всех мастей. Надо не допустить расширения НАТО... вернее, продвижения НАТО к нашим границам. Но НАТО плюет на наш мышиный писк, со слабыми не считаются... Значит, надо идти на... что?..
Судя по лицам, они готовы. Только пока не видят, что сделать эдакое нестандартное. А увидят, не отшатнутся ли?
Глава 17
Тихохонько приоткрылась дверь, Марина опасливо просунула голову:
– Господин президент!.. Господин президент!
Кречет уставился на нее злобными глазами, словно это она только что придвинула НАТО к нашим границам:
– Ну?
Она пролепетала, как зайчик в лапах огромного волка:
– Там эти... которых вы не любите...
– Дерьмократы?
– Нет...
Коган удивился:
– Неужто толпа евреев?
– Газетчики... – объяснила Марина виновато. – Телекамер натащили. Корреспонденты всех-всех...
Кречет кисло взглянул на часы:
– Уже? Почему так рано? Эх, погонять бы их по плацу в полной выкладке, чтобы время ценили...
– Приемная мала, – робко пропищала Марина. – Боятся, что не хватит места. Прошлый президент давал пресс-конференцию в большом зале.
– Я не честолюбив, – рыкнул Кречет. Обернувшись к нам, буркнул: – Собираюсь сделать заявление по всей стране.
Не знаю, как в приемной, но смятение нарастало и здесь, в кабинете. Как-то привыкли, что каждый шаг главы государства готовится долго, проверяется и перепроверяется, речи и доклады составляют штабы из докторов наук и академиков, каждая реплика и каждый жест оттачиваются визажистами и мастерами мимики, а тут без всякой подготовки, ни с кем не посоветовавшись...
Кречет от двери обернулся:
– Я могу оставить открытой, но не шумите!
Коган знаками показал, что мы все немы, как рыбы, что онемели насовсем, что теперь и будем немыми... но Кречет уже переступил порог. Дверь, впрочем, не закрыл, по ней заблистали молнии вспышек, послышалось непрестанное шуршание множества затворов, что щелкали, как мелкие камешки, вылетающие из-под колес автомобиля.
Коломиец поспешно подбежал к телевизорам, его пальцы так суетливо ухватили коробочку пульта, что та выскользнула на пол. Яузов тихонько обругал всех гуманитариев на свете, их бы ему на годик в казарму, научил бы как с техникой обращаться, даже стратегической: ракету позволял бы чистить от грязи после скитаний по тайге, когда прячется от спутников-щпиенов.
Батарейки от удара о мягкий ковер не выкатились, как это случалось в моей квартире, а канал, по которому выступал Кречет, отыскался сразу. Как оказалось, передачу вели все телеканалы, хотя Кречет пока что свой железный кулак им понюхать не предлагал.
Из-за двери донесся мощный голос Кречета:
– Дорогие друзья! Знаю, вы меня не любите, но я верен старому доброму принципу: к любому незнакомому человеку относиться как к другу, как к хорошему человеку до тех пор... пока не докажет обратное!.. Поэтому, старое забыто, отсчет начинаем с нуля. Сейчас я собрал вас, чтобы сделать несколько необычное заявление... По крайней мере это первый случай, когда пресса узнает об указе президента первой!.. Вы можете это расценивать как попытку генерала-самодура установить добрые отношения с оппозиционной прессой... а вы все оппозиционные, не так ли?
Мы видели на экранах, как многие тут же нашептывают репортажи в сотовые телефоны. Фигура Кречета из-за постоянно вспыхивающих блицев выглядела фантастической скульптурой не то инопланетянина в скафандре, не то боевого робота.
Могучий голос, что временами переходил почти в рычание, гремел:
– Во все времена и во всех странах правители старались держать подчиненную им армию хорошо вооруженной, а остальному народу запрещали брать в руки даже палку. Понятно, такими управлять легче... Кто-то скажет сейчас, что в США у мирного населения оружия больше, чем во всей их армии, но там получилось так, что сперва вооружился весь народ, а потом он же создал США, правительство и Конституцию, в которую сразу вписал свое право на оружие. Таким образом Россия становится страной, где граждане получают право иметь оружие... пока только иметь, а не выносить на улицу, а дальше посмотрим...
Он сделал паузу, на экранах показывали лица прохожих. Камеры скрытого наблюдения вели репортажи с двух десятков самых многолюдных мест. Впервые за последние годы люди останавливались, заслышав голос президента, слушали.
– Пора разогнуть спины, – загремел он мощно, – пора ощутить собственную гордость! Личное оружие поможет в этом. Да, гордым и независимым народом управлять труднее, чем народом рабов, кто спорит? Но пусть меня лучше сбросит с моего поста гордый народ, чем я останусь управлять покорным быдлом. Законопроект об оружии будет принят на следующей неделе. Почему так быстро? Он готовился годами, даже десятилетиями. Вносились поправки, уточнения, снова откладывалось. Первым, это я сам помню по своему детству, кто собирался дать оружие населению, был Никита Хрущев. Тогда по амнистии на свободу вышла масса уголовников, и Хрущев собирался дать разрешение носить оружие... членам партии. Не смейтесь, в партии состояло семнадцать миллионов человек!.. Но Хрущева сняли раньше, а я неделю еще продержусь. И еще одно... Надеюсь, уже в утренних газетах будет опубликован указ о казачестве. Так же, как у горцев носить оружие – традиция, так же и казаки раньше были обязаны являться на войну со своей винтовкой, саблей и боевым конем, в каждой станице было с десяток пулеметов. Ну, коней теперь заменили бронетранспортеры, так что я уже отдал сегодня министру обороны приказ передать часть оружия казачеству.
Один глазом он косился на экран, явно досадовал, что слишком далеко, не видит реакции людей на улицах..
* * *Потом он отвечал на вопросы, очень коротко, а когда вроде бы пресс-конференция была в самом разгаре, вскинул руки:
– Дорогие друзья! У вас есть мой указ. Какие еще комментарии? Это пережевывать сказанное. До свидания, благодарю за внимание. У меня, как и у вас, рабочий день далеко не кончился!
Некоторое время стоял со вскинутыми руками, охотно демонстрируя могучую фигуру атлета, потом разом согнал с лица улыбку:
– За работу, ребята!
Некоторое время стоял со вскинутыми руками, охотно демонстрируя могучую фигуру атлета, потом разом согнал с лица улыбку:
– За работу, ребята!
В кабинет вошел как с ринга, где вогнал противника в нокаут. Яузов сам захлопнул дверь, по ту сторону еще слышались голоса корреспондентов и выпроваживающих их охранников, а Кречет спросил, живо блестя глазами:
– Ну как?.. Здорово я их ошарашил?
Ему не сиделось, кипучая энергия, подбрасывала со стула, заставляла ходить возбужденно по кабинету. Перед корреспондентами вынужден был стоять, а сейчас метался, но не как зверь, попавший в клетку, а как гладиатор, который только-только разогрелся и жаждал сразиться с новым мордоворотом.
Коган заговорил первым, но сказал совсем не то, что ждали все:
– А вы знаете, это может сработать...
Кречет вскинул брови:
– Вы что, одобряете?
– Как человек – ни в коей мере, – ответил Коган возмущенно, покачал головой, сказал с еще большим возмущением, – как гражданин, я категорически против!.. Как интеллигент, я помню предостережение великого поэта... как его, ну который от негра и еврейки... ага, Пушкин!.. как страшен русский бунт, бессмысленный и страшный... Но как министр финансов...
Похоже, он озадачил Кречета, как тот журналистов. Круто изогнутые брови всползли еще выше:
– Ну-ну, мне, честно говоря, плевать на мнение человека, который не служил в армии... и тем более на такого гражданина. Но министр финансов, вроде бы, у меня не самый хреновый. Правда, еврей...
Коган сказал задумчиво:
– Как министр, скажу, что только в первые дни продажа оружия населению даст в казну несколько сотен миллионов долларов.
Кречет изумленно присвистнул:
– Ого! А откуда такие деньги? Вон забастовки, все денег требуют!
– По самым скромным оценкам... на руках населения еще очень приличные суммы. На хлеб может не хватать, верно, но к оружию отношение особое. Особенно у русских, которых всегда, как детей, держали от огня подальше. Каждый, даже голодающий, постарается наскрести на пистолет...
– Я об этом как-то не думал, – признался Кречет. – А вообще?
– А вообще даст миллиардов десять-пятнадцать.
Кречет отшатнулся, внимательно посмотрел на Когана:
– Сикоко-сикоко?
– Десять-пятнадцать, – повторил Коган раздумчиво, – это без разрешения выносить из дому. А если расширить категорию лиц, которым позволено ношение оружия... к примеру, членам партии Кречета... это может дать еще миллиардов пять-шесть.
Кречет озадаченно поскреб затылок:
– Черт... Не думал, что акции по поднятию национального духа могут еще и приносить доход. Но я все же спрашивал, как вообще выступление?..
Коган не нашелся, что ответить, явно хотел переадресовать к министру культуры, тот лучше знает обороты родного языка, но тут Яузов сказал одобрительно:
– Прекрасная речь!
– И вам понравилось? – удивился Кречет. – Ну, сегодня день неожиданностей! Мне казалось, что вы и МВД будете особенно против.
– Да ладно, – отмахнулся Яузов, – только бы за незаконное применение оружия наказание ужесточить! А милиция чтоб не больно церемонилась при задержании, а берегли деньги налогоплательщиков. Я о другом. Раз уж решено продавать оружие, то избавляться будем от устаревшего. Как населению, так и казачеству. Взамен можно заказать поновее... И военные заводы получат немалые заказы, безработица чуть спадет.
Министр труда кивнул, но добавил:
– Прекрасно, ведь на военных заводах трудились самые высококлассные специалисты, но все же это временная мера. Даже такую необъятную страну можно насытить оружием довольно быстро. А потом?
Кречет сказал бодро:
– А потом – инвестиции!
– Каким образом?
– Есть программа.
У всех одновременно вырвался вопрос:
– Чья?
Кречет кивнул в мою сторону:
– Вот человек, чьи идеи оказывают на мировую цивилизацию воздействие... немалое воздействие, но знают не его, а тех, кто подхватывал его мысли, развивал, выдавал за свои и получал за них Нобелевские премии, получал посты в правительствах...
На меня смотрели с великим удивлением. Я с досадой развел руками:
– Платон Тарасович, это совсем не так!..
–А как?
– Я высказывал идеи, вовсе не обосновывая их, не разрабатывая. А это бывает труднее, я говорю о разработке, чем придумать красивую гипотезу, даже теорию. Все эти люди заслуженно получили свои награды, посты, звания. А я отгораживался от любых звонков, приглашений, конференций... чтобы всласть и без помех поиграть на компьютере! Или полистать, лежа на диване, желтый детективчик.
Теперь на меня смотрели со странной смесью брезгливой жалости и восхищения. А Яузов даже отодвинулся, словно боялся заразиться. Коган спросил недоверчиво:
– Что за программа?
– Не программа, – ответил я раздраженно. – Только идеи!.. Кому, как не вам, знать разницу между экономистами-теоретиками и практиками? Есть Нобелевские лауреаты, чьими программами можно повосхищаться и положить на полку, ибо не сработают нигде, есть программы, которые сработают в Германии, но не в России. К примеру, есть программа, что если пойти на околицу села и выкопать яму, то появится колодец, из которого все село будет черпать чистую воду, а выкопавший – получит деньги. Немец пойдет на околицу и выкопает. Итальянец покопает, в полдень ляжет поспать, жара, а вечерком докопает. Или завтра утром. Француз в поисках лопаты зайдет к жене соседа. Если и вспомнит о колодце, то к утру. Но все же выкопает. А русский начнет копать, потом задумается о смысле жизни, сядет покурить, потом сочтет, что зачем рыть ямы, когда до реки рукой подать?.. Я к тому, что не все идеи применимы везде одинаково...
Они слушали, кивали. Коган смотрел понимающе, даже уважительно. Кречет прервал нетерпеливо:
– Пококетничали, а теперь за работу. Скажу сразу, что почти все работы Виктора Александровича касались только России, а характер русских учитывался в первую очередь. Так что, друзья мои, для кого-то это будет неожиданностью, но мы в своей политике будем придерживаться... или хотя бы учитывать характер работ Виктора Александровича.
– Не наломайте дров, – предостерег я угрюмо, – я ведь не политик, только теоретик! Как сказал еще Толстой: было гладко на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить... Но если начинать с моих работ, то время, надо признать, самое благоприятное. В стране такой разор, разброд, такое падение нравов и угнетенное состояние духа, что лучшей почвы для н а с т о я щ и х реформ и придумать трудно. Наш господин президент уже распорядился насчет равных прав православия и ислама по всей территории России, но подкрепить это надо массовым изданием лучших книг о Востоке. Сказок 1001 ночи, отдельными изданиями про Синбада, Али-бабу и сорок разбойников, про Гарун аль-Рашида.
– Тогда уж и Коран массовым тиражом, – сказал Коган язвительно.
Кречет кивнул:
– Прекрасная идея, Сруль Израилевич! В хорошем издании, понятном переводе... даже пересказе, если надо. Понимаю, это будет уже не Коран, но его можно сам по себе, а толкования к нему – отдельно.
На него смотрели еще неверяще. Сердце мое стискивалось, они все еще не понимали, что задумано.
Яузов громыхнул:
– Тогда уж и Шах-Наме! В детстве зачитывался. Все восемь томов чуть ли не наизусть... До сих пор всех богатырей помню, воинские походы, сражения, захваты чужих земель, построения для атаки и для защиты. Потому и пошел в армию, что все эти Рустамы да Сиявуши из головы не выходили.
– Все, что ценное, – сказал я, – но главное, что уже привычное. Синбад или Али-баба свой в доску, а не какой-то там араб. Точно так же Рустам – это богатырь, а не азер. Так, постепенно...
Коган ахнул:
– Простите... но это же получается, что мы стремительно сближаемся с Востоком? Точнее, делаем навстречу гигантский шаг в той области, которой никогда не поступались? Не так, как с Хусейном или Насером, а... просто боюсь выговорить!
Все ожидающе смотрели на Кречета. Тот исподлобья наблюдал за министрами. Видя, что никто больше слова не выронит, пока он не даст указания, проговорил медленно, рокочуще:
– Да, сближаемся. Все века, воюя с западными странами, где-то в глубине души все же считали их союзниками. В чем-то главном. Скажем, все христиане. Потому в союзе с Францией били Германию, в союзе с Германией били Францию, много раз воевали против Англии, а вместе с Англией против Польши, а с Польшей били шведов... дескать, семейные разборки европейцев! Но всегда и во все века Восток рассматривали как противника. Начиная с хазар, печенегов и половцев, затем войны с Турцией и прочим исламским миром. А если иной раз и продавали ракеты или танки Саддаму Хусейну, то лишь для того, чтобы уесть Америку, которая все же всегда была ближе по духу.