Ферма. Километр до нее — длинное серое строение, кажется полуразрушенное — а может, это только так кажется. Еще какие-то развалины — там до сих пор стоит облако пыли, выбитое из старых разваленных стен градом пуль. Вертолет медленно уходит вертикально вверх, ветер с каждой секундой треплет все слабее и слабее.
Не стреляют.
Общий сбор — левая рука вверх, указательный палец описывает круг. Секунда, вторая — и вот четверо спецназовцев и трое десантников из группы прикрытия уже на расстоянии вытянутой руки друг от друга, спиной к спине, столы направлены на все стороны света.
— Двигаемся «гусеницей». [Гусеница — используемый спецназом способ передвижения. Выглядит так: первый номер пробегает пятьдесят метров, занимает позицию. Второй пробегает сто метров — пятьдесят и еще пятьдесят. И так — пока не достигнут цели. Суть здесь в том, что всегда один бежит — а один его прикрывает. ] Дистанция сто метров, не больше. У объекта разбиваемся на пары. Как выглядит Дориан Грей все помнят?
— Да, сэр.
— Да, сэр.
— Так точно, сэр.
— Руни идешь последним! Прикрывай нас!
— Понял, сэр…
— Сэр, удержите для нас эту площадку, пока мы прогуляемся вниз?
— Не вопрос! Сломай ногу, сынок… [Сломай ногу — примерно то же самое что и у нас «Ни пуха ни пера»]
— Спасибо, сэр. Пошли!
Холм покрыт травой, словно зеленым ковром, в некоторых местах ковер этот разрывается кривыми ветвями кустарника и на вид спуститься вниз — плевое дело. Но это впечатление — как и многое на этой земле обманчиво — можно неосторожно наступить на камень — и запросто сломать ногу. Укрыться на склон негде — поэтому просто встаешь на колено и прикрываешь того, кто бежит за тобой. Длинное серое строение все ближе — становятся видны детали. Иссеченные градом пуль стены, пролом в стене — как будто засадили из гранатомета. Колея у самой стены — кто-то проехал по направлению к дороге и совсем недавно. На холме начинает бухтеть пулемет, к нему присоединяется — звук его стрельбы больше похож на истерический собачий лай — ручник. Это заставляет прибавить ходу. Напоминает — что это не твоя земля…
— Сэр, здесь была неслабая заваруха…
— Вижу…
— Новембер-Браво — десантной группе. Доложите обстановку!
— Я Десант, достиг фермы, сопротивления не встречаю. На ферме — признаки серьезного боя!
— Вас понял. Долго еще там?
— Постараемся не задерживаться, сэр… Руни — прикрывай нас здесь. Кронхайд, оставайся с ним!
— Есть, сэр!
Двое спецназовцев выстраиваются короткой колонной у входа. Дивер на всякий случай — осторожность еще никому никогда не мешала, срывает со снаряжения толстый черный цилиндр светошоковой гранаты, выдергивает чеку.
— Fire in the hole!
Мертвящим светом вспыхивает магний, грохот такой, что закладывает уши. Вспышка в закрытом помещении на несколько секунд дезориентирует любого противника — а больше времени и не нужно.
— Чисто!
— Пресвятой боже, сэр…
Лейтенант останавливается. Красная точка прицела замирает на подвешенном к балке распятом и истерзанном человеческом теле. Накатывает тошнота.
— Какого…
— Сэр, они его…
Надо держаться. Это не учения, одна ошибка — и сам будешь висеть рядом, на таком же столбе. Держи себя в руках.
— Прикрывай дверь! Прикрывай, тебе говорю!
— Есть, сэр…
Похоже похищенный осведомитель — больше некому. Не Грей точно — не его лицо не его фигура. Какого хрена они с ним такое сделали?
Гильза под ногами — большая, отсвечивающая матово-желтым… Чуть подальше еще одна…
— Сэр, что за хрень здесь происходила?
— Не хочу даже думать… — Дивер задумчиво рассматривал только что подобранную гильзу — заметил под ногами. Гильза была просто огромной, пятидесятого калибра — но если ты хочешь знать мое мнение, самое время делать отсюда ноги. Снимай этого, я прикрою…
Лейтенант сунул найденную гильзу в карман, занял позицию у двери, пока его подчиненный, стараясь сдержать тошноту, пытался отделить тело от балки. Это — тоже урок, теперь он раз и навсегда поймет, что представляет собой ИРА и сделает все, чтобы не попасть к ним в руки. Такое зрелище раз и навсегда освобождает от иллюзий. У двери полно гильз — автоматных, значит здесь шел серьезный бой и кто-то отстреливался у двери…
— Новембер-Альфа — всем! В километре южнее — выведенный из строя автомобиль со следами пуль! Тел внутри нет!
— Вышка — Новембер Альфа! Не задерживайтесь там!
— Есть, сэр!
Возвращаться к вертолету пришлось уже под свист пуль. Нет, ирландцы не были такими дураками, чтобы где-то высунуться и обстрелять группу — они стреляли откуда то из-за холмов, навесом. Нервирует — когда пуля свистит на излете, а потом со щелчком ударяется обо что-то рядом с собой…
Главный сержант тоже стрелял навесом, ухитряясь отсекать по одному выстрелу из пулемета стоя на колене. Лейтенанта Грея они не нашли — оставалось надеяться только на то, что из кольца он смог-таки выскользнуть…
27 июля 1996 года Белфаст, Северная Ирландия Госпиталь святой Марии
— Значит, у нас один боец раненый в грудь. И еще один — раненый в задницу. И еще мы лишились машины. И напоследок — вляпались в дерьмо по ту сторону границы. Устроили маленькую, никем не разрешенную войнушку.
Один из двух суперинтендантов ходил по палате, доводя себя до белого каления, второй молча сидел и смотрел на меня, как будто я ему был должен крупную сумму денег. Я молчал — когда говорит начальство — лучше помолчать.
— Итак, констебль Кросс. Объясните нам, где и при каких обстоятельствах вы сумели получить ранение?
Я вдохнул. Задержал дыхание. Выдохнул.
— Сэр, рапорт о происшествии я положу вам на стол не позднее завтрашнего утра. Кратко могу сказать — нам удалось перехватить автомобиль с предполагаемыми похитителями моего осведомителя на самой границе. Мы открыли по нему огонь — но похитителям удалось уйти и перейти границу. Готов нести ответственность за свои действия.
— Где это было? — подал голос второй суперинтендант, впервые за все время, пока он сидел и смотрел на меня
— Сэр, это было в районе рядом с Кидди.
— По нашу сторону границы.
— Да, сэр, по нашу.
— Кросс, какого хрена! — не выдержал, наконец Риджвей — вы меня за кого вообще здесь держите! Вы и констебль Грей, которого вы потащили за собой с оружием перешли границу и устроили там бойню. Как у вас вообще хватило ума на такое?!
— Сэр, я не понимаю о чем вы. Перестрелка с боевиками ИРА имела место по нашу сторону границы, это я могу подтвердить совершенно точно.
— Констебль Грей утверждает обратное… — спокойно сказал Такер, вытирая лицо белым носовым платком. В палате не работал кондиционер и было и вправду жарковато.
— Сэр, я не знаю, что там утверждает констебль Грей — но прошу заметить, что он здесь работает первые дни и может не знать местности. Может он и впрямь предположил, что мы перешли границу — но я знаю, что это не так.
— Хорошо — Такер спрятал платок — сколько выстрелов вы сделали?
— Около пятнадцати сэр
— А констебль Грей стрелял?
— Да, сэр.
— Сколько выстрелов сделал он?
— Не меньше десяти.
— Из чего вы стреляли?
— Из штатного оружия.
— То есть из пистолетов.
— Именно, сэр.
— И никакого штурмового оружия у вас не было?
— Никак нет, сэр.
— И границы вы не переходили?
— Никак нет, сэр…
— А в вас стреляли?
— Из автоматического оружия. Две или три винтовки, сэр…
— Вы на удивление легко отделались…
— И я и констебль Грей прошли специальную подготовку и умеем действовать в таких ситуациях.
— А да, САС… Как же, как же…
Суперинтендант Риджвей раздраженно шарахнул кулаком по стене — ах стойка с аппаратурой покачнулась.
— Ты меня за идиота принимаешь, Кросс? Не отвоевался еще? Здесь полиция, а не морская пехота, черт бы вас всех побрал!
Суперинтендант Такер поднял руку
— Констебль Кросс, с этой минуты вы считаетесь отстраненным от исполнения своих обязанностей до окончания служебного расследования произошедшего инцидента. Оружие ваше и так у нас, поэтому сдать не предлагаю. Вы находитесь в оплачиваемом отпуске, но покидать территорию шести северных графств не вправе до окончания служебного расследования. После окончания расследования вашу судьбу решит дисциплинарная комиссия в установленном порядке. Вам все понятно, сэр?
— Так точно, сэр — по-уставному отозвался я
— Из Ирландии ни ногой, Кросс — понизил голос суперинтендант Такер
— Я понял, сэр.
— Тогда все.
Первым вышел Такер, вторым — Риджвей, на пороге он чуть остановился и подмигнул мне, сделав на лице мину «Сам понимаешь». Понимаю…
Понимаю, что мы здесь все — заложники этой ситуации. Понимаю, что нам часто приходится лгать. Понимаю, что каждый полисмен мечтает сделать то, что сделал сегодня я. Просто они мечтают, а я — сделал. Понимаю, что и Риджвею придется сейчас играть в свою игру — чтобы вывести из под удара себя и отдел, возможно, придется, кого то сдать. Проверяющие из Лондона — это не шутки, сыграть «под дурака» не получится. Кандидат единственный — я.
И все — таки — мерзко. Мерзко…
Через границу мы все-таки перебрались, с той стороны на эту существует тысяча тропок. Оружие спрятали — точно так же, как это делают боевики ИРА, закопали, запомнили место. После чего — доехали до ближайшего полицейского участка, сообщили о произошедшем. По моему совету остановились на дороге и выпустили по близлежащим кустам несколько пуль из своего штатного оружия. Это на случай, если потребуют показать, где именно была перестрелка.
У меня оказалось сотрясение мозга, легкое — это помимо ранения в грудь и двух сломанных ребер. Грей лечил свою пятую точку и ему зашили лицо. Повоевали, в общем. Если сейчас не выкинут из полиции — сильно удивлюсь…
Интересно… Если так вот вспомнить — я, это затевая, на что рассчитывал? На то, что меня медалью наградят? Крест Виктории дадут? В пример поставят? Премию в размере годового жалования выпишут? Да ни хрена — правила игры хорошо всем известны. В полиции одиноких волков не ценят. Неудобные они, эти волки одинокие — все куда-то не туда лезут. Риджвей сам из армии — поэтому терпел, понимал, что я если даю результат — то он реальный, а не словоблудие и не донесения агентов, в пабе за кружкой пива выдуманные. Но сейчас Риджвею самому задницу надо спасать — в отделе этот деятель сидит из Лондона, проверяет… Не покидайте Ирландию, мать его… А вот возьму и покину, так покину что искать — ноги до колен сотрете…
Интересно, что сейчас дома…
Дома…
Давно, несколько лет назад, тот человек, который отправлял меня сюда, долго говорил со мной перед отправлением. Долго, больше часа. Он сам долго работал на холоде, прием не где-нибудь, а в Великобритании, в стране куда отправлялся и я. Он многое мне тогда рассказал — но не о самой стране, не о том как правильно держать столовые приборы в руках, чтобы в тебе не заподозрили американца или хуже того — человека с континента. Он рассказывал о том, что чувствует разведчик в чужой стране, вынужденный там жить годами, день за днем. Ведь мой случай — это не самый сложный, бывают так называемые «спящие агенты» — их готовят на случай наступления «часа Ч» — особого периода. До этого времени они должны акклиматизироваться, стать своими среди своих и — затаиться, осесть в тихих уютных пригородах, найти себе нудную и неприметную работу и раствориться в людской, замереть, лечь на дно. Так и жить — день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Некоторые заводят семью, детей — дети даже не догадываются, кем является их отец.
На самом деле это страшно. Страшно даже задумываться об этом. Что касается до меня — то за все время, пока я здесь был — времени задумываться не было. Работа полицейского — это работа на износ, про рабочее время надо забыть, пашешь и днем и ночью. А в таких местах как Белфаст ты не только пашешь как вол каждую минуту тебя могут убить — расстрелять, зарезать, взорвать — и времени думать просто нет, ты просто стараешься сделать свою работу и не подставиться. Ковач говорил: если разведчик начинает думать о смысле жизни — дело дрянь. У каждого человека есть предел, каждый рано или поздно почувствует что он надломился. Нельзя двадцать четыре часа в сутки жить под напряжением и не надломиться, человек просто не рассчитан на то чтобы так жить. И если — сказал Ковач — ты почувствуешь что не справляешься сам с собой — честно дай знать в Центр. Вывезут. Помогут. Если можешь справиться — справляйся. Но самое главное в этом случае — не врать самому себе…
Проще простого — дал сигнал, что подозреваешь то, что ты раскрыт — и максимум через семь дней будешь дома. Это проще чем кажется, в конце концов Ирландия всего лишь небольшой остров, вышел на берег в условленном месте и в условленное время — и тебя подобрала яхта. А там — возможно, под свинцовой толщей воды в открытом океане, в десятках миль от берега скрывается, ждет тебя подводная лодка. И уже дома, в Санкт Петербурге ты сполна вкусишь положенных тебе почестей, получишь жалование за все годы работы — оно переводится на номерной счет в Офицерском обществе взаимного кредита. Дадут орден — конечно, просто покажут и заберут обратно — как же, «без права ношения до дня отставки», за славные дела на ниве шпионажа по-иному и не награждают, профессиональный разведчик даже удивится, случись по иному. И дальше — обычная жизнь флотского офицера — скорее всего на первое время засунут куда-нибудь на Тихоокеанский флот, на хорошую должность в контрразведку, пока все не уляжется…
Свобода… От всего… От постоянного напряжения — когда ты как сжатая до упора пружина. От ожидания ночного стука в дверь, шороха крадущейся к окнам группы захвата. От постоянных проверок — не упал ли тебе на хвост кто-нибудь. От смертельной опасности белфастских улиц, от запаха взрывчатки и паленого мяса, от происшествий. От зверств и безумия межконфессиональной резни, от глаз двенадцатилетнего пацана, который подстерег своего сверстника, вся вина которого была в том, что он по другому молится Богу — и перерезал горло, а теперь смотри на тебя и говорит, что его нельзя судить, потому что ему всего двенадцать лет. От того, что никогда не забыть и не понять, от того что тебе будет являться по ночам в кошмарных снах и когда дом твой наполнится веселой возней внуков — и они будут спрашивать, почему дед так неспокойно спит по ночам.
Свобода…
Честно спросил себя — хочу ли я туда, назад. Подумал. И честно ответил.
Не хочу.
Не все еще сделано. Далеко не все…
Вспоминая первые месяцы моей жизни в этом городе, я могу вспомнить только одно — как мне было тогда тяжело. Нет, надо мной не довлел страх разоблачения, было просто не до этого. Сам город — с запредельной концентрацией ненависти, с бьющим в нос запахом беды — крови, взрывчатки, пороховых газов — сам город буквально убивал меня. Наверное, попадись в полиции кто-нибудь повнимательнее — меня бы на этом и раскрыли, сразу — поняли бы, что я не местный, не тот за кого себя выдаю. Но здесь мало кто смотрел друг другу в глаза — это было не принято…
А теперь…
А теперь этот истерзанный вековой ненавистью город постепенно становился мне близким и родным, он был как толстая заноза в пальце — которую невозможно терпеть, но если попытаться выдернуть — и становится еще больнее, намного больнее. Постепенно я начал понимать этот город — что, где и почему в нем происходит. Я научился оценивать прохожих — не топорщится ли одежда, скрывая оружие, не является ли эта шапочка скатанной до поры маской. Я научился жить в этом городе — и город принял меня. Теперь я уже чувствовал свою общность с ним и даже боялся покинуть его…
И прежде чем я его покину — я должен найти ответ на вопрос — что же все так и произошло. Что происходит и что произойдет в будущем. Что все это значит?
Как раскрыли О.Доннелла? На чем он провалился? Зная его я мог сказать — несмотря на пьяный, растрепанный и забулдыжный вид он был себе на уме — даже пьяный он четко понимал, что происходит и четко чувствовал, когда пахнет жареным. Он не проболтался бы по пьянке в пабе, он бы не проявил неосторожность, добывая информацию — особенно если учесть то, что конкретной задачи по добыванию информации я перед ним не ставил. А если бы и поставил — он ни за что бы не начал ее выполнять, если бы почувствовал, что дело пахнет жареным. Он держался в ИРА достаточно долго, видел, что происходит с теми, кто стучит в Особый отдел — и не имело ни малейшего желания — чтобы это же самое произошло и с ним тоже. При малейшей опасности он бы ушел на дно, нашел бы меня — в конце концов и полиция и Четырнадцатое управление всегда честно, без обмана выполняло взятые на себя обязательства перед осведомителями. Им меняли внешность, выписывали новые подлинные документы, давали деньги, отправляли в Индию, в Австралию, в любую глушь — даже на континент. За этим особо следили — стоит только пройти слуху, что бобби или контрразведчики подставили своего осведомителя — и на следующий день мы разом лишимся всех своих источников информации. Разом! А разведслужбу без источников информации можно закрывать за ненадобностью.
Так на чем же все-таки прокололся О.Доннелл? Начал задавать вопросы и на это обратили внимание? Навряд ли. Во первых — вопросы и задавать не стоит — нужно просто быть своим человеком во вех барах, где пьют интересующие нас люди, внимательно слушать и ничего не пропускать мимо ушей. Даже вопросов задавать не надо — ирландец по градусом хранить секреты не умеет. Во-вторых — в ИРА существовала контрразведка, и поэтому вопросы поимки британских стукачей ложились на нее, остальные этим не сильно морочили свои хмельные головы. Нужно было отчудить что-то совсем из ряда вон выходящее, чтобы на тебя обратили пристальное внимание.