Почему-то именно девушка со змеиным лицом пробуждает в звере особую ненависть, а через пару секунд эта ненависть уже прыгает черным огоньком с одной бегущей фигурки на другую, и вот уже они все горят на бегу — черные черным огнем, зверь моргает — огонь становится болотно-зеленым, небо — томатным; он моргает еще раз — пламя синеет, и небо теряет всякий цвет.
Ближе. Еще ближе.
Зверь плавно, не дергая, нажимает на курок, и женщина-змея с шипением падает в песок. Никто не останавливается. Зверь стреляет снова и жирный боров в китайских шелковых трусах валится, хрюкнув, на спину. Бегущим не видна засада — оружие зверя бездымно — обезумевшему от страха стаду кажется, что их расстреливают со спины.
— Ну давайте, с-с-суки…
Бык получает парализующий заряд в лоб, и падая, сворачивает шею. Зверь-стрелок неосознанно выбирает наиболее опасных, и тех, у кого заметно оружие. С другого края долины тоже слышны выстрелы — Вик встречает тех, кто побежал в его сторону.
По зверю открывают ответный огонь, пули шлепаются в песок, они прыгают вокруг как лягушки, камень горячо брызжет в лицо, но зверь не боится, он уверен в своей неуязвимости, он вспоминает Вика, и встает из-за камня; с жесткой ухмылкой, выпрямившись во весь рост, он идет навстречу стаду и хладнокровно расстреливает противников одного за другим, и вот стадо поворачивается, и бежит куда-то еще, они все струсили перед ним, момент торжества, зверь бежит следом и палит, палит, палит… песчаный склон усеян обездвиженными телами — словно на каком-то чудовищном пляже взорвали бомбу. Зверь вдруг осознает, что перед ним никого нет, все кончилось, но он не может остановиться, он стреляет по телам, пока в голову ему не приходит идея получше, и тогда он бежит в город.
Зверь заглядывает в палатки и шалаши, он ищет людей, но их нигде нет, и он рычит, в ярости пиная разбросанные вещи. Неужели все? Он ведь чувствует запах людей. Они где-то здесь, вокруг… Сильный запах множества потных, давно немытых тел… человеческих отходов… Рывком зверь открывает дверь одного из двух стальных бараков, и видит… даже зверю трудно сначала осмыслить то, что он видит.
Откуда-то из глубин памяти всплывает слово «концлагерь».
Кровати… нет, крошечные каморки в несколько рядов вдоль стен — и от потолка до пола. А в каморках — женщины. Молодые, средних лет, совсем девочки… полностью обнаженные, худые, как скелеты. Многие в синяках. Они равнодушно смотрят на вошедшего, в их глазах — только желание скорого конца. На шее у каждой женщины — ошейник и цепь.
Где-то в глубине зверя Гай кричит.
В ноздри врывается сшибающий с ног коктейль запахов: пот, экскременты, рвота, гнилое мясо; зверь пятится, Гай пятится, он запинается о порог и падает на спину, не чувствуя боли, не в силах отвести глаз от золотоволосой красавицы с родинкой на щеке — она лежит напротив входа в барак, ее живот и грудь покрыты багровыми язвами, изумрудные глаза подернуты мутью — ей уже все равно, для нее все закончилось.
В сгустившемся, как кисель, пространстве Бамбула с Мясорубкой на невидимом поводке двигаются мимо Гая словно в замедленном кино. Одним легким движением демон вырывает из стены цепь, которой прикована Златовласка и швыряет её тело вместе с цепью в Мясорубку, затем берется за её соседок — живых и мертвых. У него уходит секунд семь на каждую женщину.
— Н-н-н-н-н… — говорит Гай, пытаясь подняться.
Ему кажется, что он оглушительно, раздирая легкие, кричит мощное киношное «нет!!», но с губ сходит только невнятное мычание, однако демон все понимает, и Гай каким-то образом сознает это, да, демон все слышит, и все понимает, но ни за что не остановится.
— Н-н-н-н-н-н!..
Боже мой, сколько их тут? Сто? Двести? И он их всех — туда?!
Гай делает нечеловеческое усилие и встает на ноги.
Пуля вспарывает воздух перед его носом, зудящим шмелем уносится мимо. Еще одна звонко ударяется о стену барака и намертво застревает в толстом листе металла.
Гай вздрагивает, поворачивает голову и видит… наверное, это тоже какой-то демон, только невидимый — он несется на Гая, взметая ногами тучи пыли и пепла. Гай успевает мимолетно удивиться, и летит в сторону, сбитый с ног чем-то большим, черным и бородатым.
— Вик…
Грохот отбойного молотка ударил по ушам, приводя Гая в сознание. Он увидел себя и Вика лежащими за бетонной балкой позади барака.
— Кто-то добрался до пулемета, — голос у бывшего священника был еще более хриплым, чем обычно, в покрасневших глазах, на дне огромных черных зрачков метался страх.
— Что с тобой, брат? — Гай еще никогда не видел его таким.
— Что-то не так… что-то пошло неправильно, брат, — Вик вскочил на ноги и почти не целясь, дважды выстрелил куда-то поверх головы Гая. В ответ отбойный молоток включился с новой силой, и свинцовый дождь забарабанил по стенам барака, пули со свистом и щелканьем порхали вокруг, высекая бетонную крошку из балки. Вот тебе и невидимый демон…
Гай понял, что действие таблетки кончается, и от этой мысли ему стало по-настоящему страшно. Куда подевался чертов Бамбула?
— Бежим, — как только пулемет ненадолго замолчал, Вик схватил друга за шиворот и потащил куда-то в сторону. Они кубарем прокатились между двумя бараками, и пулемет взорвался короткой очередью, но тут же умолк. Вик прокрался к противоположному краю здания, трижды выстрелил по верхушке башни, и отпрянул. Но пулеметчик почему-то молчал в ответ.
— Ты слышала, Хорти? Они совсем рядом! — жаркий шепот.
— Заткнись, придурок маленький!
Вик снова выпалил наугад из-за угла и тяжело дыша, подполз к Гаю:
— Почему он не стреляет? Патроны кончились?
Гай приложил палец к губам и одними глазами указал на барак. Стены первого барака, где держали женщин, были сварены из прочных металлических полос, этот же оказался сколочен из досок, лишь местами обит кое-как жестяным листом. Сквозь щели Вик и Гай заметили быстрое движение.
— Хорти, я боюсь!
— Если не заткнешься, Люк, я вырву твой гадкий маленький язык и брошу собакам.
Белая лохматая голова медленно поднялась из темноты сарая, пара испуганных синих глазенок встретилась с глазами Гая. Через секунду голова, охнув, исчезла.
— Детишки, — сипло сказал Гай.
— Он не стреляет, потому что боится попасть в детей, — кивнул Вик.
Поднявшись на ноги, он выглянул из-за барака:
— Эй там, на башне, алло!
В ответ — тишина. Стволы пулеметов нацелены на Вика.
— Давай поговорим! — крикнул старый священник.
Молчание. Лишь какое-то неуловимое движение на самом верху башни.
— Не хочешь?! Тогда буду говорить я. Ситуация простая: дети у нас на мушке, мы — на мушке у тебя. Но ты же не станешь стрелять, правда?
Вик вытер мокрый лоб рукавом, сплюнул в песок.
— Спускайся оттуда, парень! Обещаю, что мы просто поговорим!
— Ты врешь, убийца! — зло крикнул голос в ответ. Гай вздрогнул — голос был женским.
— Так ты девушка? — осклабился Вик. — Тем более тебе нечего бояться. Спускайся оттуда. Давай-давай!
Держа винтовку за спиной, Вик взвел оба курка.
— Что будет с детьми? — спросила девушка. Она говорила с сильным французским акцентом.
— Давай обсудим это. Спускайся. — Вик улыбнулся еще шире, сделал шаг вперед, пряча левую руку с парализатором за спиной.
Девушка молчала. Стволы пулеметов дрогнули, перемещаясь за Виком.
— У тебя есть две минуты, красавица! — уверенность быстро возвращалась к нему, лишь в глазах еще плясали испуганные чертики, — Скоро вернется наш демон, и не думаю, что мы сможем его удержать! Ты видела демона? А?
В сарае у него за спиной тихонько заплакал ребенок. Через мгновение не выдержал еще один, и еще — вскоре уже целый хор детских голосков все громче всхлипывал за стенкой. Гай прислушался — в первом сарае все еще звенели цепи, и гремели тяжелые шаги Бамбулы.
— Мы не можем говорить так? Отсюда? — крикнула девушка.
— Нет! — рявкнул Вик. — Иначе демон…
— Ладно, merde! — оборвала она. — Я иду.
— Я жду тебя!
— Только стой где стоишь!
Темная фигурка на вершине башни перегнулась через парапет и принялась, осторожно переставляя ноги, спускаться по скрипящей скособоченной лесенке.
— Вот и все, — расслабленно выдохнул Вик и, не вынимая ружья из-за спины, положил палец на спуск.
Дети плакали.
— Вик, смотри! — дрожащим от возбуждения голосом сказал Гай.
— Что такое? — Вик вздрогнул, быстро поглядел по сторонам.
— Не туда! Под башней.
У подножия скособоченной лесенки лежал джинсовый рюкзак. Рядом стояла серебряная фляга; стволом в пыль замер тускло блестящий парализатор.
Девушку звали Кати. С первого взгляда Гай понял, что хочет её.
Кати была высокой, очень худой негритянкой с длинными грязными косичками, и огромными ореховыми глазами. На узких и острых её плечах рваное летнее платье цвета упавшего в пыль сливочного мороженого висело, как на скелете. Под тонким, почти прозрачным слоем хлопка перекатывались при движении крупные, слегка обвисшие груди. Оказалось, Кати всего двадцать лет. До самого вечера она просидела на бревне у костра, который Гай разжег на центральной площади, и присматривала за ребятишками (их в бараке оказалось семеро). Когда Вик объяснил Кати кто они с Гаем такие и почему она должна теперь к ним присоединиться, девушка долго молчала, а потом попросила оставить детей с нею.
— Что такое? — Вик вздрогнул, быстро поглядел по сторонам.
— Не туда! Под башней.
У подножия скособоченной лесенки лежал джинсовый рюкзак. Рядом стояла серебряная фляга; стволом в пыль замер тускло блестящий парализатор.
Девушку звали Кати. С первого взгляда Гай понял, что хочет её.
Кати была высокой, очень худой негритянкой с длинными грязными косичками, и огромными ореховыми глазами. На узких и острых её плечах рваное летнее платье цвета упавшего в пыль сливочного мороженого висело, как на скелете. Под тонким, почти прозрачным слоем хлопка перекатывались при движении крупные, слегка обвисшие груди. Оказалось, Кати всего двадцать лет. До самого вечера она просидела на бревне у костра, который Гай разжег на центральной площади, и присматривала за ребятишками (их в бараке оказалось семеро). Когда Вик объяснил Кати кто они с Гаем такие и почему она должна теперь к ним присоединиться, девушка долго молчала, а потом попросила оставить детей с нею.
— Мы не можем, — покачал головой Вик, — не имеем права.
Появление новой Мстительницы выбило его из колеи. Вик явно не знал, как себя вести с такой странной помощницей.
— Je ne comprends pas, почему так? — нахмурилась негритянка.
— Ты не слышала, что я сказал? Эти малыши, и эти взрослые, весь этот дерьмовый город — ошибка, недоразумение Господне, и мы (и ты теперь тоже) должны всех, кого встретим отправлять туда! — Вик ткнул пальцем в Мясорубку, застывшую на склоне холма над городом. Вокруг страшного устройства расхаживал демон, собирал парализованные тела и методично швырял их в алчно мерцающую центрифугу.
Гай поглядел на детишек. Три девочки и четыре мальчика возрастом примерно от пяти до двенадцати лет стайкой уселись вокруг девушки и в безмолвном ужасе смотрели в сторону — на Бамбулу, даже не слушая, что говорили о них Вик и Кати.
— Я не идти с вами, — волнение в девушке выдавал только усилившийся акцент, — это очень гадко, убивать les enfants, это совсем фашизм…
Вик так чиркнул спичкой о коробок, что выбил сноп искр.
— Черт. Черт. Черт! — бормотал он, закуривая.
Кати отказывалась верить, что путешествие в Мясорубку не означает смерть.
— Хороша помощница. — Буркнул Вик. — Может, ты еще и в Бога не веришь?
— Я верю в Иисуса, — спокойно ответила Кати.
— Хреново веришь, выходит.
— Иисус говорит, надо любить всех. Я люблю всех, и les enfants больше всех.
Пока они спорили, Бамбула собрал тела содомцев; ощущение чудовищного пляжа, раскинувшегося вокруг, исчезло и вернулось ощущение пустыни. Закончив, демон подошел к костру и указал сверкающим стальным пальцем на детей.
— Ты иди! Иди отсюда! — забеспокоилась Кати.
— Иди, Бамбула, — хмуро сказал Вик, — мы тебя потом позовем.
Демон покачал головой, погрозил Вику пальцем и снова указал на детей.
— Хорти, я боюсь! — захныкал самый маленький из мальчишек, Люк.
Дети отползали за спину Кати. Хорти, старшая девочка — очень серьезная, с узким некрасивым лицом и седыми, как снег волосами — кулаком погрозила демону в ответ.
— Иди, не пугай малышей! — негритянка встала, загораживая собою детей. Демон вдруг замер, его круглые глаза-тарелки неприятно сверкнули. Он же сейчас нападет! — понял Гай.
— Бамбула, успокойся. — Гай шагнул к демону, смело похлопал его по плечу. Металл под рукой оказался на удивление холодным, словно демон выбрался из морозильника.
— Кати теперь с нами, понимаешь? — продолжал Гай, — ты не вздумай ее ударить, или еще как-нибудь обидеть. Хорошо?
Демон не двигаясь смотрел на Кати.
— Иди, Бамбула, — повторил Вик. — Потом все получишь. Иди.
Глаза-тарелки недоверчиво мерцали в оранжевых отсветах костра.
— Вспомни, я тебя не обманывал, — добавил Вик.
Это подействовало. Демон кивнул и неохотно забрался в Мясорубку, посекундно оглядываясь.
— Quel monstre… — сказала Кати дрожащим голосом, — alors… дети должны покушать. Мы искать еду, — сказала Кати и вместе с Хорти удалилась во тьму. Вик побрел следом за ними, яростно дымя сигаретой.
Хорошо, что эта негритянка такая некрасивая, уныло подумал Гай. Не хватало еще влюбиться в нее. Что же тогда, в самом деле отрезать член? Он достал фляжку и сделал хороший глоток. Вино обожгло пустой желудок, мгновенно впиталось в кровь, мягко ударило в мозг. Прав Вик, ох как прав: если помыслы твои грязны — грех будет ходить за тобой по пятам, выжидая момент; а чтобы поступать по совести и думать о небесах, как о неизбежном, сначала нужно стать чище слезы ангела. Но даже Вик не может всего предусмотреть. Мог ли он предположить, что в их отряд войдет эта девчонка? Он злится, это видно. Но противиться нельзя! Нельзя! Гай отхлебнул еще вина, вытащил из рюкзака лепешку и принялся мрачно жевать.
Дети, облизываясь, смотрели на него.
— Хотите? — спросил Гай, и понял — глупый вопрос. — Ну, идите сюда, малышня.
Ребята вмиг окружили его, громко галдя и протягивая худые голые ручонки. Гай по-честному разделил остатки лепешки на шесть кусков. Один из мальчишек — лохматый и черноволосый, чумазый, как чертенок — не подошел к Гаю, он сидел чуть в отдалении и, выпятив нижнюю губу, остановившимся взглядом смотрел на огонь.
— Ваш друг не хочет есть? — спросил Гай.
— Это Фриц. Он потом пожрет дерьма, своей любимой еды, — не переставая жевать, хихикнул самый старший из мальчиков по имени Гути.
Гай отвесил Гути затрещину.
— Разве мать не учила тебя, что нельзя обижать маленьких?
— Кого я обидел? — искренне удивился Гути.
Гай вздохнул.
— Эй, Фриц, или как тебя там. Иди ко мне, не бойся. Иди скорей.
Фриц покосился на Гая, но с места не сдвинулся.
— Иди сюда, жопа! — приказал Гути.
Фриц поднялся и, подволакивая ногу, побрел к костру.
— Держи. — Гай вложил ему в пальцы лепешку. — Ешь. Ну ешь же.
Фриц наконец поверил, что его не разыгрывают и принялся есть. В один присест он проглотил свой кусок и голодными глазищами уставился на Гая.
— Что у тебя с ногой? — спросил Гай.
Мальчик хлопал глазами, словно не слышал вопроса.
— Это Швайни его, — с каким-то благоговейным ужасом сказала девочка по имени Герта. У Герты были коротко стриженые волосы, выкрашенные зачем-то в ярко-голубой цвет и узенькая мордочка лисенка. Фриц, услышав имя Швайни, вжал голову в плечи.
Гай хотел спросить, что за гад этот Швайни, но внезапно понял, что ему совсем не хочется знать, кто это такой и что он сделал с Фрицем. От одной мысли об этом к горлу подкатывал комок тошноты. Гай указал на голубые волосы Герты:
— Что у тебя с головой?
— Это? — засмеялась Герта, кокетливо поправляя прическу, — меня муж покрасил. Не нравится?
— Твой… муж?
— Ага. Он добрый был, хороший… Почти не бил меня… Только старенький был и немножко странный.
Добрый, хороший, со злостью подумал Гай. Откуда они все повылезали после конца света, из каких дыр? Скоты. Как может в нормальном человеке из просвещенного общества скопиться столько извращенной жестокости, похоти? И почему все это проявилось именно сейчас, когда Бог, казалось бы, столь явно явил людям свое могущество?
— Тебе сколько лет, Герта? — спросил он.
— Кажется, десять, — улыбнувшись, девочка сделала книксен.
Десять лет. Она говорит об этих вещах и смеется. Нет, Вик прав, тысячу раз прав. Всех в Мясорубку! Разве могут вырасти из этих детей приличные люди? Они уже испорчены… маленькие содомцы…
Пока в душе Гая боролись жалость и негодование, он прихлебывал вино почти без остановки, и скоро в голове у него зашумело.
— У меня было два мужа, — сообщила маленькая девочка по имени Кирстен.
— И у меня раньше было два, — подхватила Герта, — только Фредди повесили за ноги над костром за воровство. Он был злой, нехороший. А второй муж, я не знаю, как его звали, он был другой…
— У меня была жена, — сказал вдруг лохматый Фриц. У него оказался хриплый низкий голосок.
Гай посмотрел на других мальчишек, но те почему-то покраснели и отвернулись.
— А Кати? — спросил он. — Кати чья жена?
— Общая, — пожал плечами Гути.
— Она не жена! — воскликнула Кирстен, — она моя мама.
— И моя, — сказала Герда.
— И моя, — тихо добавил Фриц.
Остальные ребята промолчали, но по их лицам Гай понял, что они тоже не против считать Кати своей мамой. Внезапно он подумал, что Кати — единственный уцелевший в Содоме взрослый человек, и уцелела она именно потому, что не бежала со всех ног прочь от демона, и не напала на него с оружием, но осталась защищать детей. У нее даже были все шансы подстрелить их с Виком из пулемета и бежать вместе с детьми, пока демон занимался женским бараком.
Вик выжил, потому что спустился в метро за сигаретами. Кати — потому что не хотела бросить семерых измученных педофилами малышей.