— Значит, есть еще другие как вы, — Кати задумчиво играла оплавленными камушками-голышами, — Получается, никто не сможет уцелеть. Рано или поздно, да?
Гай не ответил. Он не слышал вопроса.
Девушка вдруг рассмеялась и нежно взяла его за руку своей широкой, чуть шершавой ладонью — розовой внутри, шоколадной снаружи:
— Почему так смотришь? Что с тобой?
За мгновение перед катастрофой в сознании Гая успел промелькнуть целый сонм мыслей: что я делаю, сумасшедший, скорее целуй, бежать с ней, Вик найдет, нет не найдет — если убежать далеко-далеко, всю жизнь быть с ней, всю жизнь целовать её, всю жизнь чувствовать запах её кожи, мы можем возродить человечество, у нас будут дети, много детей — как? — ты забыл, что женщины перестали беременеть? — ну и что, у нас уже есть целых семеро, убежим все вместе, завтра же ночью, а если жизнь еще вернется в мир? снова выйдет из моря, как уже выходила пятьсот миллионов зим назад — море, конечно же, море, там же должны были остаться какие-то организмы, в глубине… Бежать! Бежать со всех ног к морю, на юг! Вик не найдет, не догонит; только быть с ней, всю жизнь быть рядом с ней, касаться этой гладкой кожи, этой упругой груди…
Чувствуя льющийся за шиворот пот, Гай потянулся губами к лицу Кати. Девушка, улыбаясь, искоса смотрела на него. Она не отстранялась.
В этот момент за холмами грохнул выстрел. Гай и Кати, стукнувшись лбами, вскочили на ноги.
Вдогонку первому выстрелу прогремели еще три.
— Это парализатор, — побледнел Гай, — неужели кто-то…
Девушка очнулась первой. Она заполошно вскрикнула и побежала к лагерю, смешно размахивая длинными черными ногами и руками.
— Подожди! — воскликнул Гай, — а что если там…
Он представил, как из-за холма выходит толпа заплутавших содомцев с оружием, видит разрушенный город, и не раздумывая, бросается мстить.
— Les enfants! — крикнула на бегу Кати, — Les enfants!
— А, черт, — выдохнул Гай и припустил следом.
Вику не так-то просто было решиться. Еще с ночи на самом дне его души скреблась кошка — одна-единственная мелкая кошка с длинными наглыми усами и драным хвостом — точила когти о совесть Вика. Она не унималась и утром (завтракать Вик не стал), и позже, когда он отсылал из лагеря Гая и Кати, и когда остался наедине с ребятишками, даже не подозревавшими о том, что их судьба решается прямо сейчас, внутри черепной коробки за этими темными колючими глазами. Совершенно некстати выпрыгнуло из глубин памяти «Кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном» и еще «Кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает». Бывший священник только криво усмехался, косясь на ребятишек, затеявших визгливую беготню вокруг сарая, где еще вчера их держали рабами. Герта и Хорти раздобыли розовое треснутое зеркальце и завертелись перед ним, вооружившись пятью косметичками. Девчонки хихикали и поглядывали в сторону Вика. Тот в ответ распечатал новую пачку Marlboro и нервно выкурил три штуки одну за другой. Он не сомневался в собственной твердости, но впервые за все это темное время ощутил приступ глухой, давящей грудь тоски. Помогла злость. Он вспомнил нахальную черномазую дылду с ее инстинктом наседки и сразу полегчало. Очень к месту пришло на память другое изречение из Священного Писания: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное»; впрочем, Вик вложил в него иной, собственный смысл. «А Гай, этот молокосос! Со вчерашнего дня не отлипает от черной шлюшки… точно щенок, которого поманили шматком колбасы. Предатель, чертово семя. Позор тебе, Вик, дорогуша! Все, чему ты учил его — утекло и всосалось в песок при виде крепкого девичьего зада».
Достаточно накрутив себя, Вик отбросил истыканную иглой ковбойку, быстро огляделся и потащил из-под палатки винтовку. «Наверное, эта Кати — добрая женщина, раз уж Господь избрал ее мне в ученицы. Но сразу по ней этого не скажешь. Любуется сейчас с Гаем на трупы, что ж, глядишь — и вправду что-то поймет!».
Маленький Люк углядел парализатор и побежал к Вику:
— Ух ты! Дай посмотреть! Ребята! Глядите, что тут!
Вик, размышлявший над тем, какой ложью приманить детей, понял, что это не нужно. Ребята сами обступили его, с восхищением поглядывая на страшное оружие. Маленькие руки потянулись к выщербленному прикладу, уважительно захлопали по гладкому вороненому стволу.
— Мировая хреновина!
— Йа-а-а!
— Сколько человек за раз бьет?
— Не знаю, — прищурился Вик, — сам давно хотел попробовать.
— Здоровенная говнина! — похвалил длинный Гути.
— Слона свалит!
Чумазый чертенок Фриц протолкался к ногам Вика и дернул его за брючину:
— Дяденька, я хочу какать!
— Что? — вздрогнул Вик.
— Кааакать! Кааакать!
— Господи, мне-то что за дело? — нервно зашипел мужчина.
— Вы должны мне дать бумажки, — терпеливо объяснил, хлопая глазенками, мальчик своим сиплым голоском.
— Ублюдки! — рявкнул Вик, и детей шатнуло в стороны. — Как! Же вы! Мне! Надоели!
Он выдавливал на крике эти слова, мгновенно передергивая затвор и паля по разбегающимся ребятам: Как!.. — и Гути рухнул в еще теплое кострище — же вы!… - и Герта, девочка с голубыми волосами и мордочкой лисенка с криком покатилась по камням, — мне!.. — кувыркнувшись в воздухе, упал на бок крошка Люк, — надоели!! — и уже шестеро малышей дергаются в судорогах на площади Содома, только… хромоножка Фриц непостижимо быстро улепетывает вдаль! Вот он вскарабкался на кучу гнилья на краю площади, взмахнул руками — выстрел: мимо! — и полетел дальше, и уже мелькает издевательски среди поваленного содомского жилья его черная голова. Вик опустил ствол, быстро протер глаза, вскинул оружие снова. Пальцы его вспотели. Выстрел!
— Дерьмо! Гребаное дерьмо! — прошипел Вик. Мальчишка уже лез на холм за чертой города, песок осыпался у него под ногами, струйками затекал за шиворот. Как можно с больной ногой так бегать?! Грязно-белое перепуганное личико Фрица на миг повернулось к Содому и тут же исчезло за пепельным гребнем. Вик мог поклясться — на лице Хорти, глядевшей вслед беглецу, проступило подобие торжествующей улыбки.
— Бамбула! — вспомнил бывший священник, и демон вылетел из Мясорубки, словно пробка из бутылки шампанского. Вик только указал ему на цепочку следов на песке, и тот словно гончая за зайцем, рванул за мальчишкой.
Когда на северной дороге показались бегущие к лагерю Гай и Кати, почти все уже было кончено. Вик брезгливо взял двумя пальцами из пыли треснутое зеркальце Герты и швырнул его в Мясорубку. Бамбула с визжащим от страха Фрицем несся к Вику, разнося в щепы остатки повозок шарнирами коленей.
— ArrХte! Стоять! — на бегу закричала Кати, — нет! Нет!!
Вик, не выпуская винтовки, принял у демона тщедушное тельце, сделал шаг к ревущей центрифуге.
— Вик, пожалуйста! — это уже Гай.
— Негодяй! Негодяй!
Бамбула тупо замер на месте, уставив круглые гляделки куда-то внутрь своего чудовищного естества. Демон выполнил свою задачу; теперь происходящее между хозяевами не волновало его.
— Вик, брат, не делай этого, ну погоди же!
— Ты предал своего Господа ради какой-то бабы, — со смесью удивления и презрения процедил Вик.
— Сволочь! Ты не есть его Господь! — Кати проворно подхватила с земли ржавый прут и метнула в голову Вика, но тот оказался проворнее и, уклонившись, с силой ударил девушку стволом винтовки в лицо. Кати с каким-то жутким, нечеловеческим ревом осела на землю. Кровь хлынула из сломанного носа ручьем.
— Прошу тебя, милый, дорогой, сладкий, — запричитала девушка, то и дело переходя на французский, — что хочешь тебе буду сделать, не убивай последнего маленького! Не убивай, всю жизнь буду твоя esclave, буду стирать, готовить, буду все делать, только поставь маленького на землю!!
Перепуганный насмерть, Фриц мешком висел на плече Вика. Большой палец его правой руки покоился во рту, взгляд остекленел.
— Вик, я тоже тебя прошу! Всего один малыш! — Гай упал на колени рядом с Кати, — только один, ну не ради нее, ради меня — пожалей!
— Что это? Швайни вернулся? — воскликнул вдруг Вик, указывая куда-то за их спины.
Гай и Кати испуганно вздрогнули и повернулись к нему затылками. Склоны холмов, окружавших город, были безлюдны, как поверхность лунного моря. В ту же секунду раздался чмокающий звук, сменившийся громким удовлетворенным чавканьем. Повернувшись снова лицом к своему другу, Гай больше не увидел в его руках мальчика.
— Je vais te tuer! Убить тебя! — заревела негритянка, вскакивая на ноги, и — взмах винтовки — вновь тяжело рухнула на землю с рассеченной скулой.
Гай медленно поднял ствол парализатора.
— Не смей бить её, слышишь?
— Или что? — рассмеялся Вик.
— Прекрати бить её, или я… или я…
— Что ты сделаешь? — Вик, скривившись, глядел на Гая. Ствол его ружья был задран к небу.
— Что ты сделаешь? — Вик, скривившись, глядел на Гая. Ствол его ружья был задран к небу.
— Я убью тебя, — прошептал Гай.
— А? Не слышу! Ты что-то сказал, брат, или просто пернул?
— Не трожь её, или я убью тебя!
— Не надо! — со слезами сказала Кати. Тяжело дыша, она поднялась на ноги, — Не надо. Пусть он убивать меня. Я хочу умирать.
— Кати, — Гай отступил на шаг.
— Мои маленькие les enfants sont dИjЮ morts. Я не жить тоже.
Лицо Вика дрогнуло.
Девушка опустилась перед ним на колени, быстро прошептала по-французски молитву, прижав окровавленные руки к лицу, и бесцветно сказала:
— Стреляй, убийца.
— Ты думаешь, я не смогу, дрянь? — зло спросил Вик.
— Не сможешь! — рявкнул Гай, ствол его парализатора ходил ходуном, — только попробуй! Только попробуй, скотина, психопат!
— Ты грозишь мне, щенок?
— Я больше не щенок, тебе лучше понять это!
И тут Вик успокоился. Он оглянулся и посмотрел на округлый, покрытый копотью множества костров жертвенный камень в пяти шагах позади. Бывший священник неторопливо направился к нему и, смахнув спекшиеся комки угля и черные, изглоданные огнем веточки человеческих ребер, уселся на край. Винтовку Вик бросил в пыль у ног.
— Зачем ты сомневаешься во мне, брат? — сложив на коленях руки, мирно проговорил он. — Ты думаешь, меня пугают твои угрозы? Да ты похож на мальчишку, который оказался у подножия божьего престола и вместо того, чтобы смиренно молить об искуплении грехов, грозит Создателю своим жалким кулачком. Мальчишка, пацан, наложивший в штаны — вот кто ты. Не оскорбляй меня сомнением, парень. А сейчас я расскажу тебе одну притчу, и тогда сам решай — в меня или в эту женщину стрелять.
Гай замер, опустив оружие. Между ним и Виком стояла на коленях Кати, низко склонив голову. В нависшей тишине Гай расслышал тихое, заунывное бормотание на незнакомом языке. Похоже, девушка уже слабо понимала, где находится.
— Жил один хороший парень, — начал Вик, — как и все, он был мал и ничем не выделялся среди соседей, но любил свою жену и маленького сына, честно работал, и по мере сил старался не гадить Господу. Как и все предавался он доброму греху, но Бог простил ему, как прощает Он иногда тем, которые не ведают, что творят. И когда пробил последний час, Он возложил на парня особую миссию — тяжелую, горькую миссию, но очень важную и почетную. Однако наш герой оказался слаб и при первом же серьезном испытании сломался. Не выдержал. Он и раньше трусил, малодушничал, прятался в бою за чужую спину. Но когда дьявол подкинул ему самый простой и древний, как мир соблазн — еще тот, которым он достал в раю Адама и Еву — этот парень тут же забыл о своем высоком бремени, и, роняя слюни, рванул за искушением. Как быстро он сделал свой выбор! Соблазнился, предал своего Господа, но этого мало — наставил полученное из рук Бога оружие на своего учителя и друга, коего все это время звал братом. Не догадываешься, о ком я?
— Вик, ты слишком…
— А помнишь ли ты, Гай, малыш, что вчера эта женщина стреляла в тебя, и что я, именно я спас тебе тогда жизнь? Скажи-ка мне, Гай, помнишь ли ты об этом сейчас, направляя на меня пушку?
— Помню, — выдавил Гай, — но…
— Обожди. Сейчас я объясню тебе, как это произошло. Ведь дело вовсе не в жалости к детишкам, да? Давно ли мы с тобою спасли пятерых ребят из лап педофилов, и разве не ты сам, вот этими руками, заталкивал малышей в Мясорубку?! Разве не ты уговаривал плачущего пацана не длить страдания и отправляться на небо?! Так что же с тобой случилось с тех пор? Ты заболел? Нет же — вид у тебя просто цветущий. Тогда что? А-а-а-а! Может быть, ты полюбил эту девушку, эту черную нимфу, представшую пред нами так внезапно в своем кисейном хитоне? Может быть, для тебя нет более в этом бедном спаленном свете никого милее и важнее, чем она? Ты возлюбил ее, Гай? — почти с сочувствием спросил бывший священник и потянул сигарету из пачки.
— Да, — хрипло пробормотал Гай, глядя в землю. Лицо его было краснее свеклы.
— Это неправда, хороший ты мой. Ложь, дорогой ты мой, шоколадный мой Гай. И тем страшнее, гаже, подлее эта твоя ложь, что произносишь ты её перед глазами Господа нашего. Ты думаешь, мы здесь одни беседуем? Господь и все ангелы Его склонились сейчас над нами, они здесь, рядом, над твоим плечом! — внезапно повысил голос Вик, и Гай испуганно огляделся по сторонам, — и каждое слово твоей лжи вонзается в сердце Его, как тупой нож, каждый звук лжи опаляет и жжет Его чело, словно поцелуй Иуды! Сказать тебе, в чем твоя ложь? Сказать?! Или ты сам?! Молчишь… Ну я скажу тебе, и им всем, потому что в твоей простой душе читать легко, словно в таблице для слепых: вовсе ты не любишь эту женщину, эту блудницу содомскую. Ты только и думаешь об обладании ею. Ты спишь и видишь, как бы трахнуться с ней, сопляк!!
Гай пошатнулся и вспыхнул, словно от удара. Винтовка выскользнула из его потной ладони и зарылась стволом в песок. Внезапно он представил, что пространство вокруг него и в самом деле наполнено невидимыми фигурами ангелов и других слуг Господа; Гай сразу же ощутил себя голым и беззащитным, и даже невольно прикрыл ладонями пах. Но ужаснее этого чувства было другое: он сознавал, что его друг говорит правду.
— Откуда возьмется любовь — вы были знакомы один вечер! — горячо продолжал Вик, — с чего вдруг? Ты только увидал её вчера — и бац! — уже завертелся вокруг, как собачий хвост. Да мыслимо ли полюбить женщину, если её имели на протяжении Бог знает какого времени все обитатели этого грязного змеиного гнезда, что мы сожгли вчера? Можно ли полюбить костлявую немытую дурочку с оттопыренными губами, приплюснутым носом, и дурацкими волосяными колбасками на голове; дурочку, неспособную даже двух слов связать по-немецки? Это не любовь! Тебе бы только перепихнуться с ней, брат! Вот и все! Ты не способен себя сдерживать! Ведь так? Скажи. Скажи мне, дружище — если ты раскаиваешься, я не буду тебя упрекать ни в чем, я только хочу помочь разобраться в тебе самом. Так, брат?
Плачущий Гай кивнул.
— Вот молодец, — выдохнул Вик. Он незаметно отбросил сломанную, пропитавшуюся его потом сигарету, вставил в рот новую, чиркнул спичкой о жертвенный камень, прикурил, — умница Гай. Сейчас все будет хорошо. Не реви. Я знаю, как тебе помочь. И все будет, как прежде.
— Правда?
— Конечно, глупый. Ну-ка… ты еще помнишь, что клялся во всем слушаться меня?
— Помню.
— Ты подтверждаешь свою клятву?
— Да, Господь свидетель, да! Прости меня, Вик, я не собирался…
— То, что я скажу, ты должен сделать быстро, и не задумываясь.
— Все, что угодно, брат!
— Вот женщина и вот Мясорубка. Возьми женщину и брось её в Мясорубку.
Когда рыдающий Гай тяжело побежал к холмам, взметая ногами клубы пыли, Вик докурил сигарету и принялся наводить порядок. Он собрал и аккуратно сложил вещи — свои и друга — потом присыпал песком кровь и отнес к куче отбросов пожитки, оставшиеся от детей. Топот Гая стих вдали, угомонился и подвывавший днем ветер. На обезлюдевший Содом опустилась вязкая, неподвижная тишина. В мертвом холодном воздухе слышалось только дыхание Вика и шорох его шагов. Пытаясь как-то разбавить тишину, Вик немузыкально засвистел «Оду радости».
В разоренных палатках еще оставалось много еды. Вик принес пакет проросшего картофеля, трехлитровую пластиковую бутыль с водой, большую упаковку огуречных чипсов и куриные консервы.
— Порадую парня немного, когда он вернется, — пробормотал Вик, — если вернется.
Он задумчиво повертел в руках баночку с куриным филе, пытаясь вспомнить, не постный ли нынче день, не вспомнил; потом сложил пирамидку из сухих щепок, и подпалил ее. От той же спички прикурил сигарету. Треск костерка сразу добавил уюта и бывший священник ухмыльнулся в бороду.
— Ну а ты что стоишь, чурбан? — спросил он окаменевшего Бамбулу, — что здесь забыл?
Демон не отреагировал. Мясорубка, проглотившая Кати, тоже оставалась мертвой, погасшей.
Вик достал свой армейский нож и принялся чистить картошку, споласкивая очищенные плоды в вине (вода была слишком дорога), и отправляя в котелок. Время от времени он поглядывал в ту сторону, где скрылся Гай, но затянутый побагровевшими тучами горизонт оставался пустым.
— Небо-то какое красное, — сказал он костру, котелку и ножу, — что бы это значило? Может, скоро конец? Или я давно уже умер?
Он хрипло рассмеялся и вновь засвистел «Оду радости».
Гай появился у него за спиной. Бывшему художнику казалось, что он крадется совершенно бесшумно, но Вик услышал его издалека. Как ни в чем ни бывало, он продолжал насвистывать.
— Все-таки ты дурак, — сказал он грустно, когда парень оказался в десяти шагах позади, — дурак и трус. Теперь решил напасть на меня из-за спины.
— Я не трус, — голос Гая дрожал, — я не хочу, чтоб ты снова меня… заколдовал своими разговорами!