После этого посещения полигона, и моих стенаний по поводу качества работы военкоматов и их призывных комиссий — был составлен акт проверки, который все дружно и подписали. Претензий к командованию бригады в нём не было зафиксировано.
Показателем изменения отношения красноармейцев к своим командирам, а в конечном итоге и к себе, служили прозвища, которым бойцы награждали своих учителей. Например, на начальном этапе, мой заместитель по строевой подготовке заработал прозвище "держиморда". Но уже когда части начали убывать на новые места дислокации, иначе, чем "майор вихрь", его никто не называл. Лейтенанта Курочкина сначала прозвали — "дрючь", потом "кура", но окончательно прижилось старое, ещё с Финской войны — "ряба". Меня первоначально красноармейцы обзывали "контуженный", потом "мясник", но к 15 июня я ассоциировался в головах подчинённых только с занимаемой мною должностью. Теперь я для всех был — комбриг. Все эти сведения мне передавал Шерхан, он, как обычно, был в курсе всех бригадных слухов и сплетень.
В процессе обучения мы очень интенсивно использовали танки. Первоначально я думал, что максимум, который можно позволить себе использовать — это десять часов моторесурса двигателя танка. Остальные нужно оставить для реальных боевых действий. Но это своё решение я с удовольствием отменил, когда узнал об одной удивительной вещи. Оказывается, мои "орлы" из отдельной танковой роты умудрились повысить моторесурс двигателя более, чем в два раза. Поражённый этим невероятным фактом, я немедленно вызвал к себе командира роты. Явившись, он на мой вопрос:
— Старлей, так что там за непонятки с двигателями танков? Неужели в вашей роте удалось повысить моторесурс дизеля до 120 часов? Над этим же целые научные институты бьются.
Довольно эмоционально танкист ответил:
— Товарищ подполковник, всё дело в воздушном фильтре. Такое впечатление, что его специально разработали враги народа. Только саботажник мог спроектировать такую конструкцию. Мой зампотех полгода бился над вопросом — почему у дизеля В-2 такой абразивный износ поршневых колец? Но парень он головастый и, наконец, допер, почему нарушается компрессия. Вся причина раннего отказа дизеля в этом долбанном фильтре. Если желаете, я вызову Иванова, и он сам доложит вам о своих изысканиях, и о новых, изготовленных им и его ребятами воздушных фильтрах.
Безусловно, я захотел переговорить с этим "Кулибиным". Это же надо, в полевых условиях, буквально на коленках изобрёл и изготовил такую вещь, которая повышает боеспособность танка больше, чем в два раза. Да за это надо парня носить на руках, или, по крайней мере, наградить достойно.
Когда воентехник 2 ранга Иванов, сопровождаемый бравым командиром танковой роты, вошёл в мой кабинет, я поразился несоответствию его облика тому образу, который после рассказа его командира, возник в моей голове. Я его представлял, если не былинным героем, по крайней мере, в чём- то похожим на своего командира. А в дверях возник щуплый очкарик, чуть ли не в полтора раза меньше старлея. Голос у него был робкий, вёл себя совсем не решительно. Но это был человек, на которого все танкисты, да и не только, должны были молиться. Мой адъютант был поражен, с какой теплотой я принял своих подчинённых. Наверное, первый раз за всё время его службы, я распорядился принести в кабинет чай и плюшки, выпеченные сегодня в штабной столовой. Усадив танкистов на стулья, я спросил:
— Товарищ Иванов, расскажите, пожалуйста, в чём причина плохой работы воздушного фильтра?
Смущаясь и слегка заикаясь, воентехник начал отвечать:
— Понимаете, товарищ комбриг, корпус фильтра наполнен проволочной пружиной, уложенной аккуратными кольцами. Проволока смочена тонким слоем масла. По авторскому замыслу, проходящий между витками проволоки воздух завихряется, и пылинки прилипают к маслу. На заводском стенде это ещё как-то работает. Но при движении танка тряска нарушает аккуратность укладки. Где-то пружина сбивается в комки, вовсе не пропускающие воздух. Где-то наоборот, образуются громадные зазоры, где воздух проскакивает вместе с пылью. Она как наждак, разрушает поверхность цилиндров и поршневых колец. Причину сбоев дизеля я понял, когда проанализировал все данные, которые мне сообщили мои коллеги. Количество отказа дизеля В-2 прямо зависело от времени года. Летом пыли больше, чем зимой, вот двигатель и служит куда меньше.
Вот как всё просто. Но за этой простой непродуманной, или глубоко продуманной неполадкой — жизни миллионов людей. Нет, надо этого парня срочно переправлять в Москву и приложить все усилия, чтобы его внимательно выслушало руководство страны и армии. Однозначно решив это, я продолжил расспросы о конструкции изобретённого им фильтра. Из этого рассказа я выяснил для себя только одно — новые фильтры прекрасно работают в любых условиях, и его команда может изготовить за день два таких фильтра. Ещё я выяснил, что все танки у них в роте на сегодняшний день имеют моторесурс, не менее 80 часов. Естественно, мне захотелось иметь такой же моторесурс и на наших КВ, тем более, что двигатель у них точно такой же, как и на Т-34. Прикинув, что за пять дней Иванов сможет изготовить фильтры и для девяти наших КВ, я приказал:
— Товарищ Иванов, готовьтесь, ровно через шесть дней, 22 мая, вы отправляетесь в командировку в Москву. Там вы должны будете доложить о вашей разработке. Конкретно, кому в первую очередь вы будете докладывать, я сообщу вам дополнительно. Перед командировкой вы должны изготовить и помочь установить на танки КВ девять ваших фильтров.
Понятна задача?
Воентехник попытался лихо вскочить и принять стойку смирно, но у него это вышло очень смешно. Наверное, поняв это, Иванов покраснел и невнятно произнёс:
— Так, точно! Разрешите идти.
Я благосклонно улыбнулся и сказал: — Да, товарищи, можете быть свободны. Но только помните, через пять дней новые воздушные фильтры должны быть установлены на всех наших КВ.
Когда танкисты вышли, я поручил адъютанту срочно дозвониться до Москвы. В первую очередь, до Генштаба и генерала армии Жукова. Он мне дал для экстренной связи свой телефон. Вторым в этой очереди стоял мой знакомый генерал из Наркомата обороны. Пока адъютант соединялся с Москвой, я сел писать письмо самому Сталину. Письмо было ещё не дописано, когда меня соединили с Жуковым. Я кратко доложил об открытии, сделанном в моей бригаде. Генерал армии чрезвычайно заинтересовался этим техническим усовершенствованием. Он тут же приказал мне отправить изобретателя в Москву. А меня терзали противоречивые чувства. С одной стороны, генерал прав, вся армия срочно нуждалась в этих воздушных фильтрах. С другой, моей бригаде позарез нужно было повысить моторесурс КВ. Несмотря на несомненную важность нового воздушного фильтра для всей армии, для меня, как говорится, "своя рубашка" оказалась ближе к "телу", поэтому я немного схитрил и ответил в трубку телефона:
— Георгий Константинович, тут такое дело, изобретателю нужно пять дней, чтобы изготовить действующую модель нового фильтра. Я поручил ему немедленно начинать его делать, так как считаю, что он должен явиться в Москву, уже имея на руках действующую модель, готовую к немедленной установке на двигатель танка.
Жуков секунду помолчал, потом ответил:
— Хорошо, подполковник, отправляйте его через пять дней. К этому времени я соберу конструкторов и производственников. Вот пусть он перед ними и доложит о своей разработке. Если фильтр действительно так хорош, как ты говоришь, то тогда я не зря добился, чтобы в твою бригаду добавили танковые подразделения. Ладно, крестник, теперь расскажи, как там у вас обстоят дела.
Я доложил о состоянии дел в бригаде. Потом по его просьбе рассказал о настроениях в окружающем нас мире. При этом напирал на то, что в воздухе просто висит тревожное ожидание. Что местные жители начали буквально сметать с прилавков магазинов продукты, спички и соль, как будто знают, что скоро начнётся война. Минуты через три моего диалога голос в телефонной трубке хмыкнул и произнёс:
— Ладно, комбриг, не паникуй. Всё мы здесь в Москве знаем. Чем собирать разные сплетни, ты лучше больше занимайся своей бригадой. Помни, что в июле я, как и обещал, приеду проверять своего крестника.
На этом мой разговор с генералом армии завершился. Звонок в Наркомат обороны я отменил. После разговора с начальником Генштаба, это уже не имело никакого смысла. А вот письмо Сталину я дописал, тут я посчитал, что "кашу маслом не испортишь". В Москву, Иванова, вместе с изготовленным в нашей мастерской новым воздушным фильтром я отправил, правда, на один день позже, чем обещал генералу армии. На эту задержку я пошёл из-за понимания того, что только моими танками, как бы они ни были совершенны — немцев не остановить. Поэтому моим приказом Иванов был откомандирован на два дня в 6-й мехкорпус. Там он помогал корпусным специалистам налаживать производство своего фильтра.
Вечером 14 июня меня буквально начало трясти от огромного нервного напряжения в ожидании начала вторжения Германии. Вся бригада, зарывшись в землю, тоже ожидала этого нападения. Всё вокруг были настолько наэлектризованы, что при появлении первого же вражеского самолёта, мы начали бы по нему палить из всех стволов, способных стрелять вертикально, включая и стрелковое оружие. Отлично помня историю прошлой реальности, я обучил стрелковые роты залповым огнём стрелять по самолётам противника. Даже противотанковые ружья научил применять против авиации. Показал, как нужно крепить ружьё к колесу от телеги. Этими нехитрыми устройствами теперь были оснащены обе наши противотанково-истребительные роты. Всю ночь никто в бригаде не сомкнул глаз, все судорожно готовились к отражению атак, сначала воздушных, а потом и танковых. Как обычно бывает, оказалось, что для успешной обороны у нас не хватает массы вещей. К тому же, многие сооружения мы не успели закончить, или разместили их не в том месте. Вот все эти недочёты бригада и пыталась устранить за эту ночь.
Где-то, в двенадцать часов дня весь этот психоз спал. Люди немного успокоились, к тому же, я дал команду отбой тревоги и разрешил в этот день отдых. Первый раз за всё это время в бригаде не проводилась учёба и сооружение оборонительных полос. Из всей бригады службу несли только часовые и кашевары. Сам я, совершенно измождённый от испытанного напряжения, закрылся в своём блиндаже и в три часа дня завалился спать.
Глава 10
Проснулся в шесть часов утра 16 июня, как ни странно в хорошем расположении духа. Судя по всему, во время сна подсознание проанализировало сложившуюся ситуацию. Я пришёл к выводу, что произошедшее изменение истории идёт только на пользу, как мне, так и стране. Появилась робкая надежда, что немцы в этом году не решатся напасть на СССР, что их отрезвила наша победа в Финскую войну, и они поняли, что с русскими лучше не ссориться. При всей, казалось бы, рыхлости и беспомощности Красной армии на первом этапе той "зимней войны", русские вдруг собрались и показали, на что они способны.
А русский человек способен на многое, это можно проследить на примере моей бригады. Большинство красноармейцев, которые ещё два месяца назад щупали своих Дунек и Глашек на околицах родных деревень, когда прибыли в расположение бригады, даже не знали, грубо говоря, с какого конца заряжается винтовка, не говоря уже о пулемёте или пушке. Я помнил, какой ужас у них вызывала обычная обкатка танком. Как многие из них выпрыгивали из окопа буквально в метре перед танком и безумно неслись прочь с одним желанием — оказаться как можно дальше от этого железного чудовища. В своём безумии они даже не отдавали себе отчёта, что запросто в этот момент могли оказаться под траком гусеницы. Одним словом, полтора месяца назад это были стопроцентные салаги. Теперь это, пускай и не идеальные, но бойцы, а если их ещё пропустить через пару-тройку реальных боёв, думаю, не всякое, даже превосходящее по численности подразделение вермахта, сможет справиться с нашей бригадой.
Вот в таком состоянии я, вполне довольный жизнью и собой, вышел в предбанник блиндажа. Там, на сбитой из досок лежанке, дрых, как сурок, Шерхан. Он находился всегда недалеко от меня. Я не взял себе ординарца, с этой функцией прекрасно справлялся Шерхан. Он являлся для меня и ординарцем, и водителем, и другом. Помню, как Наиль даже обиделся, когда после приезда в Михалово, я подумывал об ординарце. Его надувшаяся физиономия быстро отвратила меня от желания полностью соответствовать образу комбрига. Растолкав Асаенова и поручив ему организовать завтрак, я занялся работой с бумагами, копившимися уже несколько дней. Все эти требования, инструкции и циркуляры вышестоящих штабов, пришедшие за последнюю неделю, я складывал в общую кучу, не читая. Сейчас, просматривая эти бумажки, я думал, что делал правильно. Пускай Михалыч ломает голову над ними.
Вспомнив про своего начальника штаба, я снова ощутил укол ещё вчерашнего стыда. Как же я облажался, убеждая всех, что гитлеровцы нападут 15 июня. Но если вчера я залёг в свою берлогу из-за того, что мне было невыносимо неловко перед моими сослуживцами за своё неоправданное карканье, сегодня только лёгкий укол стыда, и всё. Напротив, сейчас я был даже весьма доволен этой ложной тревогой. Имея такое свойство характера, легко обращать минусы в плюсы, я с такой же лёгкостью перестроился из зацикленного параноика в мудрого организатора генеральной репетиции. Ведь теперь стали очевидны все наши промахи и узкие места. И уже сегодня я собирался устроить "разбор полётов" и основательно вздрючить виноватых в просчётах.
В 8-20 началось наше совещание. Правда, совещанием это действо было назвать довольно трудно. Скорее, это походило на судилище, где главным прокурором, судьёй и палачом был я. Некоторые командиры, судя по всему, пожалели, что немцы вчера не напали на СССР. Им было бы легче выдержать атаку многочисленных танков противника, чем достойно устоять перед таким прессингом. Буйствовал я часа три, потом, сам от себя утомившись, распустил подчинённых со словами:
— Чтобы в течение этой недели все недостатки были исправлены. В следующую субботу повторим учение. Я вам, хрен, дам спокойно дрыхнуть. Всю ночь с субботы на воскресенье, а также весь выходной будете у меня сидеть в окопах. Я вас научу родину любить, халтурщики хреновы! Кто опять допустит такие ляпы, как вчера, с того всю шкуру сдеру, пожалеет, что вообще на свет появился!
После этого совещания, до самого вечера мы с Шерханом объезжали подразделения бригады. В каждом из них я устраивал разнос командирам по итогам их действий в прошедшую ночь. Даже во время обеда в расположение одной из рот моторизованной группы я устроил форменную выволочку моему другу Валере Сомову. Конечно, наш разговор происходил один на один. Подытожив свой инспекционный выезд, я пришёл к выводу, что даже рад произошедшим во всех подразделениях бригады коллизиям. Это заставило людей переосмыслить свои действия, и я с удовлетворением наблюдал, как в каждой, из посещённой мной, части шли усиленные тренировки личного состава.
На следующий день, с самого утра отправился на совещание в Белосток. Собравшиеся там командиры, встречали меня ироническими улыбками. Ещё бы, ведь я прожужжал всем уши, предрекая нападение Германии 15 июня. Может быть поэтому, когда я единственный выступил против рекомендации начштаба 10 армии Ляпина на разрешение отпусков для командиров, в зале началось недовольное перешёптывание. Хорошо, что моя бригада непосредственно не подчинялась штабу 10 армии. А то, прямо на этом же совещании меня вздрючили бы "по самое не могу". А так — недовольно погудели, и плавно перешли к другим вопросам.
А я сидел и удивлялся, как такая недальновидная идея могла пройти мимо командарма-10 Голубева. Это же был грамотный военоначальник. Он был в числе слушателей первого набора, окончивших Академию Генерального штаба РККА. Голубев, являлся весьма опытным командиром, без спешки прошедшим все ступени высшего командования. Почему он своей властью не перенесёт все отпуска, хотя бы на конец лета. В преддверии осени и зимы нападение Германии было бы исключено. Неужели он не чувствует витающей в воздухе опасности, ведь масса признаков говорила о близости войны.
После "облома" 15 сентября, я напряжённо начал выискивать знаки и факты, которые указывали бы на явные намерения немцев. Будущее теперь для меня было закрыто, так же, как и для остальных людей. И теперь я с гораздо большим вниманием анализировал ту новую информацию, которую получал от сослуживцев. Вот и теперь, жадно впитывал новости, которыми делился, сидящий рядом со мной, командир 6-го ПТАБРа подполковник Юрьев. Он, заметно иронизируя по поводу теперешней ситуации, шептал:
— Представляешь, Юр, что творят попы! Ты же знаешь, что моя бригада дислоцирована в местечке Ружансток. Там мы занимаем комплекс зданий католического монастыря. Монахов выселили ещё в 39-м, но храм не тронули, и в нём продолжают совершаться богослужения. Так вот, недавно священник открыто призвал прихожан молиться, чтобы кара Божья обрушилась на большевиков в день летнего солнцестояния, то есть — 22 июня. Что творится в этом мире — Генштаб не знает, а какой-то занюханный поп знает, что война начнётся 22 июня. А вообще-то, я на этого гада натравлю наши органы! Пусть он там попробует проповедовать свой бред.
Когда мы, уже после совещания, вышли из здания штаба и встали перекурить, подполковник начал делиться своими бедами. В первую очередь, он жаловался на снабженцев и Госплан. Оказывается, вооружение в его артиллерийские полки поступило в очень ограниченных количествах. Потребности в автомобилях и тракторах закрыты процентов на 10–15. Из орудий бесперебойно поступали только 76-мм пушки, не поступило ни одной 107-мм-ки. Со снарядами тоже была беда, обеспеченность выстрелами к 85-мм зенитным орудиям составляла 20 процентов, к 37-мм — десять процентов.