Когда мы, уже после совещания, вышли из здания штаба и встали перекурить, подполковник начал делиться своими бедами. В первую очередь, он жаловался на снабженцев и Госплан. Оказывается, вооружение в его артиллерийские полки поступило в очень ограниченных количествах. Потребности в автомобилях и тракторах закрыты процентов на 10–15. Из орудий бесперебойно поступали только 76-мм пушки, не поступило ни одной 107-мм-ки. Со снарядами тоже была беда, обеспеченность выстрелами к 85-мм зенитным орудиям составляла 20 процентов, к 37-мм — десять процентов.
Выстрелов к 76-мм пушкам было по общему количеству вроде бы и достаточно, но бронебойных снарядов из них практически не было.
Раскрасневшись от явного желания высказаться и поплакаться перед своим коллегой противотанкистом, подполковник просто выкрикивал:
— Ты представляешь, у меня в полках даже по одному дивизиону пушек не наберётся, а стрелкового оружия, вообще, смешно сказать — по сто самозарядок.
Он жаловался, а я самонадеянно радовался, что не пошёл по лёгкому пути и не стал ждать "манны с небес", доверившись Госплану и централизованным поставкам. Уже тогда мне было ясно, что новейших 107-мм пушек бригада вряд ли дождётся, да и тракторов, а тем более вездеходных "Комсомольцев", тоже.
Между тем, Юрьев продолжал:
— Тебе, Филиппыч, повезло, что ваша бригада имеет такого проныру, как Стативко. Этот хохол умудрился увезти из-под носа моих ребят партию 37-мм выстрелов к зениткам и это притом, что ваша бригада не приписана к нашему артскладу в Белостоке. Да и вообще, этот Бульба буквально обобрал уже всю 10 армию. Хотя вы к ней и не относитесь, но он каким-то образом умудрился все резервы лошадей перетащить в вашу бригаду. Теперь вот принялся за 3 армию, штабу которой оперативно подчиняется моя бригада. Уже и их снабженцы начинают стонать от набегов твоего интенданта.
— Э-э-э, комбриг, хватит плакаться, что у тебя нет такого снабженца. Ты сам виноват, что не берёшь того, что у тебя лежит под рукой. Помнишь, я тебе ещё десятого мая давал наводку, где можно получить доставшиеся нам от поляков 37-мм пушки и противотанковые ружья. Сам Жуков дал разрешение противотанкистам пользоваться этим трофейным вооружением. Если бы тогда получил это вооружение, то сейчас бы ты не ныл, что тебе нечем оборонять даже свой монастырь. Но, это не поздно исправить. На окружном артскладе в Белостоке ещё имеется больше 50 пушек и 30 противотанковых ружей. А боеприпасов к этому польскому наследству на складе, хоть "задом ешь". Смотри Иваныч, если не заберёте это вооружение, на следующей неделе всё оно окажется в моей бригаде. Я хоть там и хапнул 72 пушки и 156 противотанковых ружей, но сейчас уже подумываю, не оснастить ли ими и свой сапёрный батальон. А, что? Лошади есть, наводчиков мы обучили, а сапёров вполне можно поставить номерами к орудиям.
По-видимому, мои слова изрядно зацепили подполковника. Он сразу начал прощаться и быстрым шагом направился к своей эмке. Не иначе, Юрьев собирался заглянуть на окружной артсклад, чтобы убедится в правдивости моей информации. А потом он наверняка пошлёт своих снабженцев, чтобы забрать оставшееся от поляков вооружение. По крайней мере, мне очень хотелось так думать. Сам я уже насытился, на самом деле, этим вооружением. В моей бригаде только сорокапяток было уже 144 единицы. А противотанковыми ружьями я оснастил даже пехотные роты при артдивизионах. Каждая получила по шесть ружей.
После совещания я поехал к себе в бригаду, где приступил к обычной рутинной работе. А на следующий день поехал осматривать место, в котором нам было предписано разместить свой летний лагерь. Этот циркуляр поступил ещё в мае, но я не очень спешил его исполнить, тем более что у меня было разрешение самого Павлова о рассредоточении сил бригады. Этим разрешением я обычно всегда козырял в вышестоящих штабах и пока успешно. Но, по крайней мере, осмотреть то место, где должен быть наш летний лагерь, было нужно.
К тому же, он находился в местечке Ружанысток, где мы должны были располагаться вместе с 6 ПТАБРом. Заодно, я хотел ещё раз встретиться с Юрьевым. Узнать о том, будет он забирать в Белостоке трофейное оружие или нет. Если не будет, тогда мне придётся исключить его бригаду из своих планов, и, при отражении танковых атак, нужно рассчитывать только на своих ребят. Ещё я хотел его порадовать и передать его бригаде часть своих запасов. А именно, бронебойные (на самом деле это шрапнель на удар) 76-мм снаряды и выстрелы к 37-мм зениткам. Переговорив с Бульбой, я выяснил, что этих боеприпасов у нас перебор. Тем более, 76-мм снаряды использовали только наши танки и штабная батарея. К тому же, Тарас был уже в курсе того, что на окружной артсклад в Волковыске, к которому мы так же были приписаны, 20 июня поступят 37-мм выстрелы к зенитным пушкам. Также, на склад должны были поступить и 200 единиц ППШ, но эти пистолеты-пулемёты нужны были нам самим.
Добравшись до места дислокации 6 ПТАБРа, я сразу обратил внимание на красочное панно, установленное возле монастыря. Оно было посвящено боевому пути 27 дивизии. На нём были слова: " И снова, грудью врагов сметая, пойдёт на битву 27-я" Вышедший меня встречать Юрьев, пояснил, что панно было установлено по его инициативе, ещё, когда он служил в 27-й стрелковой дивизии. Именно в этом монастыре располагался 75 гаубичный полк, которым он командовал. Потом полк был передислоцирован в Граево, а ему поручили формировать 6-й ПТАБР. Я спросил:
— Иваныч, ты будешь забирать польские пушки и ружья?
— Конечно, буду, но сейчас с транспортом проблема, получится только в понедельник. Смотри, ты их не бери, оставь братьям противотанкистам.
Вместе с подполковником я осмотрел весь монастырь и прилегающие окрестности, после чего отправился обратно в свою бригаду. Как место для обороны, монастырь мне понравился. Это была готовая крепость. Обеспечь там хорошее зенитное прикрытие, и за его толстыми стенами можно будет несколько месяцев сдерживать атаки целого немецкого корпуса. Но какой дурак будет осаждать этот монастырь. Немецкие моторизованные колонны просто объедут этот узел обороны и направятся дальше. Перед этим они организуют небольшой заслон, который запечатает бригаду за этими крепкими стенами.
Я, конечно, не знаю, какие действия по плану прикрытия должна осуществлять 6-я бригада, но если у них большое плечо марша, и там заранее не подготовлены позиции, то бригада как воинское формирование просуществует очень недолго. Скорее всего, немецкая авиация легко раздолбает её ещё на марше. Сам я постарался избежать такой участи. Мы заранее заняли позиции, организовав довольно приличный зенитный зонтик. При этом позиции располагались так, что немецкие моторизованные части обойти их не могли — либо упирались в большой лес, либо в заболоченные берега, либо в укрепрайоны. Нам не нужно будет носиться по всем рокадным дорогам, выискивая немецкие прорывы. Танки неизбежно будут вынуждены нас атаковать. А тут уж всё будет зависеть только от нас — от выучки артиллеристов и стойкости пехотного прикрытия.
До двадцать первого июня я всё время мотался по местам дислокации частей моей бригады. Только в машине у меня появлялось свободное время, чтобы проанализировать поступающую информацию. Настораживало многое, но самый тревожный знак я получил от встреченного совершенно случайно на дороге, главного инженера Гушосдора. Мы были вынуждены остановиться на одном из участков автодороги, там шёл ремонт, и там же оказался мой знакомый Гушосдоровец. Пока освобождали проезд, мы разговорились, вот тогда он и передал информацию, очень меня насторожившую. Практически на всех дорогах были разбиты часовенки, изваяния Христа и Богоматери, и пущен слух, что это сделали пьяные красноармейцы. Про себя я сразу же подумал:
— Ни хрена себе, это в католической-то Польше! Возможна ли ещё более эффективная провокация для успешного завершения работы по формированию " 5-й колонны" из набожных поляков. Мда! Полное впечатление, что не сегодня-завтра немцы нападут.
Добравшись к вечеру до своего штаба, я сразу же прошёл к связистам. И там поручил им непрерывно сканировать радиоэфир. При малейшем изменении обычного порядка поведения немцев, немедленно докладывать мне и Пителину. Командир 3 отделения тут же доложил:
— Товарищ комбриг, два часа назад изменения уже произошли. Радисты не смогли получить данные о погоде, так как эфир невероятно засорён искусственными помехами, явно, не атмосферными. Пискотня морзянки идёт на всех диапазонах частот. Германия и её страны-сателлиты вообще прекратили радиопередачи сведений о погоде.
— Так… Товарищ Морозов, если в эфире наступит тишина, значит, немцы перешли в режим радиомолчания. А это означает, что все приготовления закончены, и части вермахта заняли исходные позиции для нападения на СССР. Если это произойдёт, то немедленно, я повторяю, немедленно докладывать мне и Пителину. Я очень на вас надеюсь, ребята! Сегодня ночью никому из радистов не спать. Радиоэфир контролировать непрерывно на двух рациях. Понятно?
Затем я направился к своему начальнику штаба. По пути меня перехватил Стативко. Явно сильно возбуждённый, он затараторил:
— Товарищ комбриг, нужна ваша помощь. Начальник Волковыского артсклада ни в какую не хочет выдавать выстрелы к 37-мм зениткам, не хочет он отдавать и ППШ. Говорит, что мы уже выбрали все лимиты. Хитрожопый он — по другим позициям выбираем, и ничего, всё проходит на ура, а тут, вдруг нельзя. Наверняка же, гад, пообещал кому-нибудь другому. Брать надо сейчас, а то следующая поставка будет только в августе.
— Какого чёрта он выкаблучивается? Что, не знает что ли, что мы бригада РГК, и его склад снабжается так хорошо только потому, что мы к нему приписаны.
— Вот и я ему про это, а он, ни в какую. Нужно, чтобы вы, товарищ подполковник, фитиль ему вставили.
— Ладно, Бульба, сейчас, только зайду к Пителину, и мы с тобой доедем до Волковыска. Только будет ли он на месте в это время?
— А куда он денется? Я его немного попугал и пригрозил, что к нему на склад приедет сам комбриг. Вот тогда он узнает, почём фунт лиха.
— Хорошо, Тарас, ты пока организовывай туда транспорт. Свободных полуторок сейчас может и не быть, но, максимум, через час три машины должны возвратиться из расположения Сомова. Передай командиру автобата Жигунову, чтобы, когда они прибудут, он отправил их в Волковыск на артсклад, мы там их будем ждать. Рябе тоже скажи, чтобы обеспечил броневое прикрытие этих полуторок.
Сказав это, я повернулся и поспешил к начальнику штаба. Несмотря на то, что положение складывалось угрожающее, и, может быть, в это время мне стоило находиться в штабе, но вся моя предыдущая деятельность могла пойти насмарку, если бригада не будет с избытком обеспеченна зенитными снарядами. После начала налётов немецкой авиации подвоз боеприпасов мог обратиться для нас адом. Да и артсклад они могли разбомбить в первый же день. Противовоздушная оборона в Волковыске была не ахти — гораздо слабее, чем у наших опорных пунктах.
С Пителиным я просидел минут тридцать. Мы всё обсудили и решили, что в том случае, если у немцев в радиоэфире наступит тишина, то немедленно, по всем подразделениям бригады объявляется тревога, и отдаётся приказ: — При появлении вражеских самолётов, вести огонь на поражение. Можно было ожидать, что диверсанты и представители "5-й колонны" нарушат проводную связь, а немцы заглушат радиоэфир. Поэтому Пителин, сразу же, как только я уеду, должен был поднять по тревоге роту Курочкина, и силами этой моторизованной части обеспечить доведения приказа до всех наших подразделений.
В нашей разведывательно-диверсионной роте было десять легких бронеавтомобилей БА-20 и 4 средних БА-10, которые мы получили ещё с первым эшелоном, пригнанным Бульбой из Горького.
В конечном итоге, мы с Пителиным договорились, что приказы будем отправлять двумя броневиками, один из которых будет с пушечным вооружением. Вдруг, диверсанты на дорогах устроили засады, а на паре бронированных машин они запросто обломают себе зубы. Небольшое время, которое нам потребовалось, чтобы всё обговорить на случай непредвиденных обстоятельств было связано с тем, что все наши действия были уже давно распланированы и даже отработаны в процессе обучения. Во всём комплексе мер, которые бригада должна была предпринять, был только один новый элемент. Это теперешнее наше решение, посылать для передачи приказа не по одному, а по два броневика. Предупредив своего начальника штаба, что меня в ближайшие три часа может на месте не быть, что можно, и даже нужно при обострении ситуации действовать без меня, я направился к своей эмке, где уже должен был находиться Тарас.
К артскладу мы подъехали в 21–50, и сразу же вместе с Бульбой направились в кабинет интенданта 1 ранга. Начальник артсклада находился на месте, видимо, действительно ожидал меня. Когда я, прямо с порога стал на него наезжать, то почувствовал, хоть и молчаливое, но явное противодействие. Гаврилов, наверное, заранее подготовил себя и настроил на отражение этой словесной атаки. Хотя я действовал проверенным методом, всюду приплетая имена Сталина, Жукова и Павлова. Потом начал давить на его партийное чутьё, несколько раз повторив, что у меня личный приказ Мехлиса. По всем законам снабженческого жанра интендант 1 ранга должен был сдаться и открыть для нас свои закрома, но он стоял твёрдо, как скала, невозмутимо повторяя:
— Товарищ подполковник, ваша бригада уже давно перебрала все лимиты. Вы поймите, я обязан обеспечить боеприпасами все, закреплённые за артскладом подразделения. У вас боекомплект уже составляет 120 процентов, а у многих он не дотягивает и до 20.
— Гаврилов, и ты пойми, у тех, у кого 20 процентов бумажного боезапаса, у них и пушек-то нет. На хрена им нужны снаряды, если стрелять не из чего! Ну? К тому же, у нас бригада особая. Мы противотанкисты и будем сражаться на особо опасных направлениях, где попрёт самый сильный противник. Значит, у нас и расход снарядов будет намного больше, чем у обычной части. Так что, давай, помогай, интендант "дорогой", сам же понимаешь, что только мы реально сможем тормознуть немцев.
— А у нас с ними "пакт о ненападении", — тут же вывернулся Гаврилов.
В этот момент за окнами послышался шум подъехавших автомобилей. Стативко, думая, что это наши полуторки, пошёл на улицу, а я остался обрабатывать дальше упрямого интенданта. Когда я в очередной раз говорил Гаврилову, что судьбой 7-го ПТАБРа занимается лично товарищ Сталин, раздался стук в дверь, и в кабинет вошёл незнакомый мне капитан.
Когда он представлялся Гаврилову, я, молча, сидел, внимательно разглядывая этого капитана. Услышав, что его группу направили из 9-й железнодорожной дивизии НКВД для усиления охраны артсклада, я немного удивился. Даже не столько факту усиления охраны, а тому, что для решения этого вопроса направили капитана. Уж очень высокое звание было у этого человека. Я достаточно хорошо знал командира 58 полка этой дивизии Александрова. Звание у него было всего лишь капитан. Подразделение этого полка осуществляли охрану станций и мостов на близлежащих участках железной дороги. Это что же получается, командир полка капитан, и для охраны какого-то занюханного склада присылают цельного капитана, к тому же не из этого полка?
Мои размышления прервал Стативко. Заглянув в кабинет, он попросил меня на минутку выйти, чтобы разобраться с тем, какой калибр снарядов ему оформлять. В полном недоумении от его слов, я вышел в коридор. Когда закрыл дверь в кабинет Гаврилова, Бульба стал шептать мне в самое ухо:
— Товарищ подполковник, тут подъехали два грузовика, битком набитые красноармейцами, всё это очень подозрительно.
— А что тут такого? Подъехали, ну и что? Приказ у них — усилить охрану этого объекта.
— Так, в обеих машинах — одни украинцы!
— Ну и что? Ты что же думаешь, ты один хохол на всю армию?
— Да они не хохлы, они западники. Я их говор знаю. Все они из Львовской области. А вы знаете, как там относятся к СССР и России.
Эти слова меня сразу же насторожили, я стал быстро приходить в боевое состояние. Мысли ускорили свой бег, носились в мозгу как метеоры:
— Если это диверсанты, то, когда подъедут мои машины, они наверняка насторожатся, и это может кончиться для нас очень плохо. А ведение полномасштабного боя вблизи такого количества взрывчатых веществ, недопустимо. Так бригада может остаться без всякой подпитки боеприпасами. Нужно разбираться с этими оуновцами немедленно и кардинальным образом.
Потом в моей голове, буквально за секунду, созрел план наших действий. Глядя на Стативко вмиг посерьёзневшими глазами, я, тоже шёпотом, произнёс:
— Так, Тарас, сейчас идёшь к Шерхану и приказываешь ему подготовить ППШ и гранаты, лежащие в машине. Чтобы, когда я подойду к эмке, всё было готово, и у каждого автомата лежало по три запасных диска. Когда я подойду к легковушке, открою дверцу и возьму со своего сидения уже снятый с предохранителя ППШ, ты начинай стрелять по людям, сидящим в кузове ближней полуторки. Я буду лупить по дальним. Шерхан должен в это время забрасывать эти грузовики гранатами. Понял! Тогда, давай, начинаем действовать, время пошло!
Стативко козырнул и быстрым шагом направился к нашей эмке, а я вернулся в кабинет Гаврилова. В это время интендант 1-го ранга изучал сопроводительные бумаги капитана. Когда я вошёл, незнакомец настороженно глянул в мою сторону, а я заметил, что у него кобура расстёгнута.
Изобразив на лице улыбку, я просящим тоном сказал:
— Слушай, капитан, ты нам не поможешь? Тут нужно загрузить три полуторки снарядами, а у тебя, я смотрю, ребята здоровые, им это раз плюнуть.
Настороженность с лица капитана спала, и он, тоже улыбаясь, ответил:
— Чего же не помочь! Поможем, конечно, товарищ подполковник.
Между тем Гаврилов прервал своё важное занятие по изучению бумажек и гневно посмотрел на меня. Как только он произнёс первое слово, я произвёл удар в голову стоящего капитана. Бил так, как нас учили в Эскадроне, чтобы человека отключить на 20–30 минут. После моего удара у капитана закатились глаза, и он как тряпичная кукла начал заваливаться. Не обращая внимания на что-то мычащего интенданта, я придержал безвольное тело капитана и усадил его на стул. При этом голова его упала на посменный стол Гаврилова. Посмотрев на сразу замолчавшего и испуганно сжавшегося интенданта, я коротко произнёс: