На очередную пресс-конференцию должен был идти Володя Реутов – директор «Золотой улицы» по продажам, один из немногих уцелевших в ходе «зачистки» представителей руководства компании. Я уже ждала его в холле пресс-центра, чтобы удостовериться, что все в порядке, он готов и во всеоружии.
Увидела я его сразу, едва он вошел – высокий, представительный, уверенный в себе. Я сделала пару шагов навстречу и замерла как вкопанная – наперерез Реутову с двух сторон холла двигались мужчины в серых пиджаках. Один из них показал Володе какой-то документ, и я с ужасом поняла, что произошло, – Реутов задержан. Его вывели из холла, и через стеклянные двери я увидела, как Володю усаживают в милицейскую «Волгу». Это конец…
Выступать на пресс-конференции пришлось мне как начальнику пиар-службы. Такой беспомощной я не чувствовала себя никогда прежде. Чуть не со слезами в голосе я отвечала на вопросы и почти умоляла не отворачиваться от компании, поддержать ее в сложное время. Пыталась убедить собравшихся, что скоро все будет иначе, все наладится, все пойдет так, как надо. Рассказывала все, что знаю о происходящих событиях. Глядя в зал, понимала – мне не верят… Тогда я решилась и произнесла сакраментальную фразу от том, что дело против босса сфабриковано, – терять было уже нечего.
Покидала пресс-центр я под стук собственных каблуков – как поверженная прима покидает сцену. О том, что случится со мной завтра, боялась даже подумать. Вполне возможно, что с утра меня возле дома или офиса будут ждать сотрудники милиции.
Не знаю, как так вышло, но ни завтра, ни через неделю, ни через месяц меня никто не тронул. Даже в прокуратуру не дернули ни разу. Я на всякий случай сказалась больной и переехала на дачу, не обращая внимания на позднюю осень и не очень хорошую погоду. Но и там меня никто не искал. Я оказалась в полной добровольной изоляции, даже Рома не утруждал себя визитами, и только Мария звонила регулярно, расспрашивала о делах и молчала, выслушивая ответы, как будто не верила. Я скрывала происходящее и от нее, но не потому, что не считала нужным посвятить Марию в мои проблемы – я не хотела неприятностей ей. Мой телефон мог все-таки прослушиваться.
Однако чуткая Мария заподозрила неладное и все чаще задавала мне такие вопросы, на которые я не сразу находила что ответить.
Кончился этот кошмар моим увольнением. Новые хозяева больше не нуждались в моих услугах, о чем и уведомили письменно.
Я осела дома и начала превращаться в домашнюю хозяйку.
…Эсэмэска была подписана «Мэри». Это меня удивило. Номер Марии не отвечал – я сразу набрала, чтобы переспросить, что значит эта странная подпись. Мы общались все чаще, ежедневно писали и звонили друг другу. Мария обмолвилась как-то, что у нее проблемы с Максимом – мол, ревнует, хватает телефон, пытается что-то вынюхать.
– А что тебе скрывать? – удивилась я тогда. – Скажи, как есть.
– Сказала. Не верит, – усмехнулась она. – Не верит, считает, что я изменила ему и продолжаю поддерживать переписку с любовником.
– Н-да… А что этот твой Костя?
– Все как всегда, – с досадой отозвалась Мария, и я даже представила сразу, как поменялось выражение ее лица, став на мгновение брезгливым. – Представляешь, приехал тут на тренировку, завалился в зал с охапкой роз – и на паркет все это, ковром просто. Тренер в шоке, Ванька в панике…
– А ты?
– А мне-то что? Я его прошу об этом, что ли? Сто раз сказала – не приезжай, не будет по-твоему. Хватит с меня и того, что в городе уже считают, будто я твоя девушка.
Да, это проблема. В связи с этими слухами Марию уже похищал какой-то человек с криминальным настоящим – с помощью шантажа он вынудил Костю вернуть кому-то какие-то деньги, я в этом не разобралась, а Мария детально не рассказывала. Все-таки близость – пусть даже мнимая – к такому человеку весьма опасна, и я всерьез беспокоилась по этому поводу.
Но почему же молчит телефон? Что случилось? Хотя… суббота ведь, а Мария что-то говорила про большой турнир. Да, точно!
Я занялась своими повседневными делами, а через пару часов телефон зазвонил, высветив на дисплее номер Марии.
– Привет, Лелька. Звонила? – это имя она прилепила мне как-то по случаю, объяснив детскими ассоциациями, и я не возражала – звучало ласково и как-то по-домашнему.
– Да. Как ты?
– Прекрасно. – Щелкнула зажигалка, я услышала, как Мария выдыхает дым и говорит кому-то в сторону: – Водички принеси, пожалуйста. Марго, ты тут? – это уже относилось ко мне.
– Где мне быть? А вы танцуете?
– Да, остался финал. Колено болит у меня, – пожаловалась Мария, и я сразу пожалела мою девочку – сейчас перетянет колено бинтами, натянет сверху наколенник – и выйдет на паркет. Хорошо еще, если осталась европейская программа, там длинное платье, оно скроет этот вынужденный дефект. А если латина?
– Что вы танцуете?
– Латину, черт, – проговорила Мария расстроенно. – Пойду, пожалуй, попрошу заморозку сделать – не вытяну финал, пять танцев без передыху.
– Конечно. Ты не терпи боль, нельзя ведь. Может, ты сюда приедешь? Я бы тебя врачу хорошему показала.
Я понимала, что говорю пустое, – среди сезона Мария не вырвется, не сможет найти даже недели в напряженном графике тренировок. А мне так хотелось увидеть ее, поговорить не по телефону, а сидя на диване рядом – чтобы видеть реакцию.
– Слушай, Мария… я хотела спросить – что за подпись ты в эсэмэске поставила?
– А-а, это, – рассмеялась она. – Ну, так меня один человек зовет, я машинально подписалась, забыла, что это тебе.
Ого… а с кем это у нее такая переписка? И ведь молчит, не говорит.
– Ладно, Лелька, мне пора. Я потом позвоню, хорошо?
– Да, конечно. Удачи вам.
Любопытство глодало меня весь день до самого вечера. Мария не перезванивала, и я сама не решилась набрать номер – мало ли. Позвонила мама и попросила срочно заехать к ней. Вздохнув, я оделась, в последний момент передумав надевать куртку, а сняв с плечиков белую норку, взяла ключи и сумку и вышла из квартиры. Машина стояла в переулке, слегка припорошенная снегом. Тепло, а снег не тает – надо же.
Водить я любила, могла просто ночью сорваться вдруг и поехать кататься по ночной Москве. Бесцельно ездила – и все. Нравилось ощущение скорости, ощущение власти над техникой. Сегодня, однако, я почти не гнала, ехала довольно аккуратно. Откуда взялся этот грузовик? Я резко вывернула руль вправо, пытаясь уйти от столкновения. Меня остановило ограждение, налетев на которое колесами, машина перевернулась и встала на колеса, развернувшись против хода движения. Я очень сильно ударилась головой обо что-то, но подушка безопасности самортизировала, не дав мне сломать ребра о руль. Дверку машины кто-то рванул, мужские руки отстегнули ремень безопасности и помогли мне выйти. Не соображая еще, что случилось, я оглядела место аварии – рядом, метрах в десяти, стояла искореженная четвертая модель «Жигулей», буквально на ней передними колесами замер грузовик, водитель которого уже сидел на асфальте, зажимая рукой рану на лбу. Вокруг суетились люди, старались вытащить кого-то из «Жигулей». Я же, обернувшись на свою «Ауди», впала в ступор – она годилась только на металлолом, просто удивительно, на мне ни царапины… По шее потекло что-то теплое, я дотронулась пальцами и, поднеся их к глазам, увидела кровь. Из только что подъехавшей «Скорой» вышла молоденькая девушка, сразу подошла ко мне и потянула за собой.
– Вам придется в травмпункт проехать, тут нужны швы, – сказала она, вытирая тампоном кровь.
– Да, спасибо…
Ко мне подошел «гаец» в лейтенантских погонах, попросил документы. Я отдала, напряженно вглядываясь в то, как работают возле «Жигулей» подоспевшие спасатели. Останки машины резали буквально на полоски.
– Четыре трупа, – проследив за моим взглядом, констатировал лейтенант. – Семья – родители и двое детей. А вам повезло.
– Да. Повезло, – механически повторила я, сунув документы в карман, и зачем-то посмотрела на часы. Семнадцать ноль пять.
Домой я вернулась поздно, со швами чуть выше правого уха, с чудовищной головной болью и единственным желанием – лечь спать и провести в таком состоянии не меньше суток. Но у меня ведь еще и муж имелся… Узнав, что я разбила машину так, что восстановить ее теперь не удастся, Рома помолчал, а потом принялся шумно жалеть себя – мол, теперь придется делить одну машину на двоих, а это вызовет неудобства. Страдая от головной боли, которая не снималась никакими таблетками, я дала себе слово – сейчас отлежусь, потом плюну на все, сниму оставшиеся на счету в банке деньги и куплю себе то, на что хватит. Статусная машина мне ни к чему, а колеса нужны до зарезу – я отвыкла пользоваться метро и другими видами транспорта. Да, точно, вот отлежусь – и так и сделаю.
…Телефонный звонок, раздавшийся около часу ночи, разбудил сперва Рому. Он недовольно заворчал, толкнул меня в бок и протянул трубку:
…Телефонный звонок, раздавшийся около часу ночи, разбудил сперва Рому. Он недовольно заворчал, толкнул меня в бок и протянул трубку:
– Это тебя…
Кто мог в такое время, кроме Алекса? Но это оказался не он.
– Леля, с тобой все в порядке? – истерично кричала Мария, и мне вдруг передалось ее состояние:
– У тебя что-то случилось?
– Да, я попала в аварию, машина в хлам…
– Что?! – Я резко села и включила бра возле изголовья кровати. Рома накрылся одеялом с головой и пробурчал:
– Мне завтра вставать рано. Иди, пожалуйста, в другое место разговаривать.
Я нашарила ногами тапочки, кое-как накинула на плечи халат и ушла в кухню, закрыв за собой обе двери.
– Мария… что произошло?
– Да что-что… нажрутся, блин, и за руль! – с досадой бросила моя подруга, и я услышала уже ставший привычным щелчок зажигалки.
У меня внутри все похолодело – водитель подрезавшего меня грузовика тоже оказался пьян. Если бы мне рассказали об этом раньше, я не поверила бы – ведь не бывает таких совпадений, и нормальному человеку слышать такое удивительно и странно. Машина у Марии старенькая, но тоже «Ауди».
– Во сколько?.. – проговорила я, боясь услышать цифру – потому что точно ее знала.
– Семнадцать ноль пять.
О, боже мой… Разница в часовых поясах – но время одно и то же…
– Мэри, – впервые назвав подругу этим именем, взмолилась я. – Скажи мне, что я сплю. Умоляю тебя…
– Что происходит, Лелька? – насторожилась она, и тут я вывалила ей свое – про грузовик с пьяным водителем, про машину, разбитую вдрызг, про швы за правым ухом, про белую норковую шубу. И время – семнадцать ноль пять…
Она долго молчала, я даже испугалась, что нас разъединили, но потом в трубке раздался ее охрипший почему-то голос:
– Этого не может быть, Леля. Так просто не бывает…
– Ты мне не веришь?
– Глупостей не говори. Просто странно – понимаешь? Странно и страшно – как так?
– Я сама не понимаю…
– Н-да… – протянула Мария, с этого момента и навсегда ставшая для меня только Мэри. – Бывает же…
Бывает. Точно. Сейчас, когда в моей жизни появилось много свободного времени, я могла позволить себе проанализировать какие-то факты из наших биографий. То, что я обнаружила, ввергло меня сперва в шок, а потом и в ужас. У нас оказалось столько общего, что, не родись мы с разницей в три года, вполне могли бы считать себя близнецами.
Словно почувствовав, что у меня происходит что-то, следом за Мэри позвонил Алекс с тем же вопросом:
– У тебя все в порядке, Марго?
Я не хотела снова пересказывать свои злоключения, однако скрыть что-то от него мне никогда не удавалось. Выслушав, он помолчал пару минут, а потом вдруг выдал:
– И даже это совпало.
– Что? – испуганно спросила я, сжимаясь на стуле.
– Мэри сегодня тоже разбилась.
– Мэри? – непонимающе переспросила я, и тут меня ошпарило – Мэри!!! Так вот кто дал ей это имя! Ого… – Откуда ты знаешь?
– Ты забыла, что сама дала мне номер ее аськи?
Черт… «Дала»? Да ты выбил его из меня, иначе ни за что бы не сказала, не поговорив предварительно с ней и не заручившись ее согласием.
– Она тебе сама сказала?
– Да. Я тебе потому и звоню – уж очень вы мне друг друга напоминаете.
Ха-ха, шутник… Как может худая, не очень высокая, взбалмошная Мэри напоминать ему меня – рослую, крупную и спокойную? Внешне мы совершенно разные – как черное и белое.
– Алекс… скажи, почему так происходит?
– Почему ты думаешь, что я знаю?
– Ты всегда сам говорил, что знаешь все, что происходит со мной и что произойдет.
Он рассмеялся, но не ответил. Да я и не надеялась получить ответ – если Алекс не хотел говорить, то все просьбы и мольбы уходили в никуда. А на такой вопрос и подавно.
– Ты часто общаешься с ней?
– Это что – ревность, Марго? – усмехнулся он, и я задумалась.
Нет, не ревность. Вернее, не ревность в ее классическом варианте – когда ревнуешь любимого мужчину, например. У меня было другое – я не хотела делить внимание Мэри ни с кем, даже с Алексом. Мне хотелось быть центром ее внимания, объектом, на который направлены все ее взгляды, мысли, слова. И появление в этом круге Алекса могло быть для меня опасным – как яркий и сильный человек, он, безусловно, имел больше шансов. К тому же он мужчина.
– Ну, что молчишь? – в его голосе явственно слышалась насмешка. – Боишься признаться?
– Нет. Я не ревную тебя.
– Я разве спросил, ревнуешь ли ты меня? – неожиданно погрустнев, бросил Алекс. – Ладно, Марго, это беспредметный разговор. Береги себя.
Гудки… Я опять осталась одна, испуганная, с больной головой, со свежими швами за ухом. Одна.
Москва, двухтысячныеОна снова прилетела – какие-то неотложные дела. Я с радостью встречала ее в аэропорту, нетерпеливо подпрыгивая на одном месте и напряженно вглядываясь в толпу, медленно проходящую через стойку контроля. О, вон она, вон – рыжая голова, черная кожаная куртка, стук каблуков сапожек – никто не ходит так громко, как она. Казалось бы, чему там так стучать, в ней и веса-то нет никакого…
– Мэри! – Я замахала руками, снова подпрыгнула, и она заметила меня:
– Марго! Марго, родная! – повисла на моей шее, не обращая внимания на удивленные взгляды. Мэри всегда было безразлично людское мнение.
– Ты постриглась? – Я чуть отстранила ее, рассматривая и пытаясь найти явные изменения во внешности – фокусница Мэри любит эксперименты.
– Да, чуть-чуть. Мне не идет?
– Нет, что ты! Ты прекрасна…
– Н-да… но чтобы кто-то это оценил…
Кому адресуется эта фраза, я не понимаю, да и неважно – главное, что Мэри здесь. Пусть ненадолго, но со мной. Только ей могу сейчас рассказать о произошедшем, только ей – потому что она существо из другого мира, где нет этих ужасов с работой, взяток, обходных путей, грязи и рейдерских захватов. Моя Мэри – девушка почти воздушная, земные проблемы ее мало беспокоят. Живет, в завтрашний день особо не заглядывает… Вот бы мне так…
Выходим из здания аэропорта, на стоянке убираем ее чемодан в багажник, и вдруг Мэри ручкой зонта-трости (который, кстати, ей подарила я) тянет меня к себе, уцепившись за шаль, обернутую вокруг шеи:
– Ну что, какие новости?
– Мэри, отпусти, ну, что ты? – Я пытаюсь освободиться, но она тянет:
– Марго, не туфти, я же вижу. Рассказывай, пока за руль не села, потом отвлекаться будешь, а я еще пожить планирую.
Вздыхаю. Не очень хочу грузить Мэри проблемами с работой и вообще ее полным нынешним отсутствием даже в перспективе – она начнет считать себя виноватой. Уж не знаю, как так вышло, но у нее какое-то обостренное чувство вины перед всем человечеством. А уж во всем, что касается меня, Мэри просто маньячка. И я перевожу разговор. И ошибаюсь с темой…
– Если ты имеешь в виду Алекса, то он снова пропал.
И вот тут Мэри буквально взрывается, отшвыривая сигарету:
– Да и черт с ним! И больше вообще никогда не говори мне о нем – я просто не желаю слышать!
Однако… что же такого умудрился сделать ей Алекс, чтобы Мэри так психанула? Надо будет осторожно, попозже, в момент, когда она расслабится и потеряет бдительность, выяснить. Потому что в том, что было нечто , я не сомневаюсь даже – не первый год его знаю. И еще меня удивляет, что Мэри вдруг перестала звать меня Лелькой, как всегда, – перешла на имя. «Марго, Марго»… Странно. Кстати, откуда возникла эта «Лелька», Мэри так и не говорит.
Был в ее жизни момент, который она старается не вспоминать. Мэри ушла от Максима. Ушла сама – по причине дикой гордости и неспособности прощать. Он ударил ее – и ушла. Ушла, чтобы не вернуться, чтобы выйти замуж за человека, с которым живет теперь. Этот ее Костя – просто бред сумасшедшего. Богатый, довольно привлекательный – но настолько страшный внутренне, что я, например, боюсь даже думать. А Мэри живет с ним. Отвлеклась я… Так вот, с того самого момента, как рассталась с Максимом, Мэри начала звать меня Лелькой. Уж не знаю, какие ассоциации это рождает в ее голове, но я привыкла, и теперь мне очень странно, когда с ее губ срывается мое настоящее имя.
До моего дома едем молча. Мэри курит, приоткрыв окошко, думает о чем-то. Мне очень хочется расспросить ее о жизни, о том, как там сейчас в Испании, которую я просто обожаю, но она молчит так многозначительно, что я не решаюсь. Она живет там вот уже несколько лет, муж купил дом на севере, потому что Мэри не выносит жару, а в Бильбао обычно довольно прохладно. Я была у нее только однажды – когда ее Костя уехал в Америку почти на два месяца. Восхитительное было время…
Мэри совершенно не привязана к определенной территории, на мой взгляд. Она может быть своей везде – какая-то странная особенность. Еще раньше я это заметила, когда только-только познакомилась с ней. В Москве она, коренная сибирячка, совершенно не выглядела провинциалкой, не комплексовала по поводу своего говора. Возможно, потому, что за свою жизнь Мэри где только не побывала – танцы, знаете ли, такой вид спорта, заставляет много ездить. Хотя я лично думаю, что Мэри просто изнутри такая – ей все равно, где она живет.