— Мы тебе споем что-нибудь, Кристина, — сказали мы.
— Споете? — удивилась Кристина. — А зачем?
— Чтобы тебя порадовать.
— Вот как? Ну, спойте, пожалуй, — ответила Кристина.
И мы запели на весь дом «Бургомистр Мунте». Потом спели «Бушует северный ветер», все четыре куплета. Мне не показалось, что от наших песен Кристине стало веселее. Тогда мы спели еще «Прощай, отец», «Спи, ива молодая», «В лачуге рыбак» и еще несколько песен. Но развеселить Кристину никак не могли. Мы с Анной почти охрипли, но решили продолжать петь, пока не обрадуем Кристину хорошенько. Только мы собрались спеть еще «Милая черная Сара», но тут Кристина с трудом встала с кровати и сказала:
— Ну, вы пойте сколько пожелаете! А я покуда выйду.
Тогда мы с Анной решили, что хватит стараться, попрощались с Кристиной и ушли.
— Может, нам лучше бы подарить кому-нибудь цветы, кому их никогда не дарили, — предложила Анна.
Мы стали думать, кому бы их подарить. И вдруг мы увидели Оскара, нашего работника, который шел в хлев. Мы догнали его, и я спросила:
— Оскар, тебе когда-нибудь дарили цветы?
— Ну уж нет, я ведь еще не умер, — ответил Оскар.
Бедняжка, он думал, что цветы дарят только на похороны. Анна радостно поглядела на меня, ведь мы уже нашли человека, которому никогда не дарили цветы. Мы тут же побежали на норргорденский выгон и нарвали букет вереска. Букет получился очень красивый, и мы понесли его в хлев. Оскар толкал тележку с навозом, чтобы выкинуть навоз на навозную кучу рядом с хлевом.
— Оскар! Мы хотим подарить тебе цветы, — сказали мы и протянули ему букет. — На!
Сначала Оскар подумал, что мы смеемся над ним, и не хотел брать букет. Но мы сказали, что он должен взять его, и он взял. Немного погодя, когда Анна и я искали убежавшего кролика и пробегали мимо навозной кучи, то увидали на ней букет Оскара.
— По-моему, наша фрёкен ошибается, — сказала Анна.
Мы решили, что больше не будем стараться. Но к вечеру, когда мы с Анной пришли к нам в кухню, там сидел один человек. Вид у него был какой-то застенчивый. Это был Свенссон из Стуббенэсета. Он хотел купить у нас поросенка. Буссе и Лассе побежали за папой, который пахал в поле. А Свенссон сидел у нас в кухне и ждал папу. Анна отвела меня в угол и шепнула:
— Верно, ведь он какой-то застенчивый и растерянный? Может, нам попробовать еще разок?
Давай поговорим с ним, подбодрим его, как советовала фрёкен.
Я согласилась. Мы с Анной можем болтать без умолку. А вот когда нужно было поговорить со Свенссоном и порадовать его, мы никак не могли придумать, что ему сказать. Я думала, думала и под конец сказала:
— Сегодня хорошая погода.
— Да, — согласился Свенссон.
Наступило молчание. Немного погодя я опять сказала:
— Хорошая была вчера погода.
— Да, — снова согласился Свенссон.
И тут во двор вошел папа, а Свенссон встал и пошел к двери. Выйдя в сени, он снова приоткрыл дверь, сунул голову в кухню и сказал, весело улыбаясь:
— А какая погода была позавчера?
— Может, мы все-таки его немножко обрадовали, — сказала Анна погодя.
— Может, и обрадовали. Но только я в это больше не играю. Не собираюсь больше никого радовать.
И все-таки я это сделала. И Анна тоже. Потому что на следующий день фрёкен рассказала, что одна девочка из нашего класса, которую зовут Мэрта, долго не придет в школу. Она тяжело заболела, и ей придется лежать в постели много месяцев. Вечером я долго не могла уснуть, лежала в постели и думала о Мэрте. И решила, что отдам ей Беллу, свою лучшую куклу. Ведь я знала, что у Мэрты нет вовсе никаких игрушек.
Утром я рассказала Анне, что решила отдать Мэрте свою куклу. Тогда Анна сбегала домой и принесла свою лучшую книжку сказок. После уроков мы побежали к Мэрте. Она лежала в постели такая бледная. Мы положили Беллу и книжку ей на одеяло и сказали, что дарим ей и куклу, и сказки. Я никогда еще не видела, чтобы кто-нибудь так обрадовался, как Мэрта. Ой-ой-ой! До чего же она обрадовалась! Она обняла Беллу и книжку и стала весело смеяться. Потом она позвала свою маму и показала ей подарки.
Когда мы вышли из дома, где живет Мэрта, я сказала Анне:
— Вот видишь, мы все-таки обрадовали человека, хотя и не собирались этого делать.
Анна удивилась и ответила:
— И в самом деле обрадовали!
И добавила:
— Хорошо, что мы не стали ей петь вместо подарков. По-моему, люди больше радуются, когда им дарят куклы и книги.
— Да, по крайней мере, дети, — согласилась я.
Дедушке исполняется восемьдесят лет
В прошлое воскресенье дедушке исполнилось восемьдесят лет. В этот день мы все в Буллербю встали рано. Уже в восемь утра все мы отправились к дедушке: папа, мама, Лассе, Буссе и я, Агда и Оскар из Меллангордена, дядя Нильс, тетя Лиса, Улле и даже Черстин из Сёргордена и, ясное дело, все из Норргордена. Тетя Грета, мама Бритты и Анны, приготовила поднос с кофе и всяким вкусным угощением. А мы все принесли дедушке цветы.
Дедушка уже поднялся с постели и сидел в кресле-качалке, такой нарядный и добрый. Мы, дети, спели ему песню, а дядя Эрик сказал речь. В конце его речи были такие слова: «Ни у кого на свете нет такого папы, как у меня». Тогда дедушка заплакал, и слезы капали ему на бороду. Я тоже чуть не заплакала.
Целый день дедушка получал письма, цветы и телеграммы.
— Охо-хо, хо-хо! — повторял дедушка. — Подумать только, что люди помнят меня, старика!
А мы, дети, оставались весь день у дедушки. Нам было так интересно читать ему письма и телеграммы.
Не знаю, сколько раз за свой день рождения дедушка сказал «охо-хо, хо-хо». Он сидел молча в кресле-качалке и только иногда повторял:
— Подумать только, до чего же я стар, восемьдесят лет! Охо-хо, хо-хо!
Когда дедушка сказал это в пятый раз, Анна подбежала к нему, взяла его за руку и попросила:
— Дедушка, обещай, что ты никогда не умрешь!
Но дедушка на это ей ничего не ответил, а только похлопал Анну по щеке и сказал:
— Ах ты, дружочек мой, дружочек мой!
Когда дедушка получил все письма и телеграммы, мы стали читать ему газету. И надо же! В газете, в одном месте, было написано: «В воскресенье, восемнадцатого октября, исполняется восемьдесят лет бывшему владельцу усадьбы Норргорден в Буллербю Андерсу Юхану Андерссону».
Мы прочитали это дедушке, а он закивал с довольным видом и сказал:
— Вот как! Стало быть, обо мне и в газете написали? Охо-хо, хо-хо!
Правда, я никак не могла понять, что бывший владелец усадьбы Андерс Юхан Андерссон и есть дедушка. Лучше бы написали: «Дедушке из Буллербю исполняется в воскресенье восемьдесят лет».
Мы прочитали дедушке всю газету. Но он несколько раз просил нас прочитать снова про владельца усадьбы. Между прочим, в газете было написано про разные печальные вещи — про войну.
— Надо же! — сказал Буссе. — А вдруг война придет к нам и разрушит Буллербю? Как ты думаешь, дедушка?
— Ну уж нет! — ответил дедушка. — Этого не будет! Бог не позволит разорить нашу маленькую деревню. Его святая рука защитит нас.
— Я тоже на это надеюсь, — сказала Бритта. — Ведь я хочу прожить в Буллербю всю жизнь.
Мы с Бриттой и Анной здорово придумали. Мы решили, что, когда Лассе вырастет большой, он женится на Бритте. И они будут жить в Меллангордене. Буссе женится на Анне, и они поселятся в Норргордене, а Улле женится на мне, и мы станем жить в Сёргордене. И тогда мы все сможем остаться жить в Буллербю. Когда мы сидели у дедушки, то рассказали мальчикам про это. Но Лассе ответил:
— Ха! Я найду себе жену покрасивее Бритты!
А Буссе сказал, что когда он вырастет, то уедет в Америку, станет вождем индейцев и женится на индеанке. Ее имя будет Смеющаяся Вода или еще какое-нибудь в этом роде.
— Вот здорово! — заорал Лассе. — Ты будешь кричать ей: «Смеющаяся Вода, готов кофе?» или «Смеющаяся Вода, ты поставила вариться картошку?»
Но Буссе ответил, что картошку они не будут есть. Ведь Буссе не любит картошку.
Улле заявил, что он и Черстин будут жить в Сёргордене, даже когда вырастут большими.
— Хотя, если уж мне будет обязательно нужно жениться, я, может, и женюсь на Лисе. Но точно не обещаю! — добавил он.
Ну и глупые же эти мальчишки! Но мы всё равно выйдем за них замуж, хотят они этого или нет. Ведь должно же что-нибудь быть по-нашему! Я, по крайней мере, собираюсь выйти замуж за Улле. Жаль только, что у него так мало волос на голове. Но, быть может, они к тому времени отрастут.
Дедушка, услышав наши разговоры, долго смеялся, а потом сказал:
— Охо-хо, хо-хо! Долго же вам еще придется ждать! И это хорошо, детство — самая счастливая пора.
Когда дедушка устал, мы пожелали ему спокойной ночи и пошли домой. На дворе была темнотища. Лассе, Буссе и я проводили Улле до самых дверей сёргорденской кухни, чтобы ему не пришлось идти одному в таком мраке.
Больше рассказывать про нас, детей из Буллербю, мне некогда. Надо ложиться спать. Ведь завтра утром мы все пойдем копать картошку. Нас для этого отпустили из школы на три дня.
Копать картошку очень даже интересно. Мы надеваем одежду похуже, а на ноги — резиновые сапоги. Иногда на картофельном поле холодно и руки у нас мерзнут. Тогда мы дуем на пальцы.
Только что я получила письмо от Анны и Бритты в ящичке из-под сигар. А в письме написано: «Послушай-ка, Лиса, мы придумали что-то интересное. Узнаешь на картофельном поле. Мы хорошенько посмеемся над мальчишками. Ха-ха-ха! Вот будет здорово! Они точно разозлятся».
Интересно, что они придумали? Ну да ладно, узнаю завтра утром.
Весело живется в Буллербю
(пер. Н. Беляковой)
Меня зовут Лиса, мне девять лет, и живу я в Буллербю, что по-шведски значит «шумная деревня». Мама говорит, что наша деревня называется так потому, что здесь живут дети, которые много шумят. Просто непонятно, как это шестеро детей могут поднимать такой шум. Можно подумать, будто их, по крайней мере, в три раза больше. Но мне кажется, что самый шумный у нас Лассе. Он уж точно шумит за десятерых. И Улле с Буссе тоже помогают ему шуметь, не отстают. А Бритта, Анна и я хоть иногда сидим тихо.
Тому, кто хочет приехать к нам в Буллербю, приходится подниматься по крутым горушкам. Потому что Буллербю стоит на высоком холме. Лассе говорит, что, если бы этот холм был чуть повыше, мы могли бы снимать звезды с неба обыкновенными граблями. С нашего холма открывается такой красивый вид! Правда, вокруг видишь почти один только лес. И многие приезжают поглядеть на него. Как-то раз приехала к нам на машине нарядная дама с девочкой.
— Мы просто хотим полюбоваться видом отсюда, — сказала нарядная дама.
Она была такая красивая. В красном пальто и красной шляпе. И девочка ее была тоже красивая в светло-голубом платье с маленькой красной брошкой. Девочку звали Моника, и лет ей было примерно столько же, сколько мне.
Мама спросила, не хотят ли они зайти к нам в сад и выпить вишневого сока. Она велела мне поговорить с Моникой. Мне хотелось, чтобы и Бритта с Анной были сейчас здесь и помогли мне. Но их не было дома, они ушли в Стурбю. А Лассе, Буссе и Улле были дома. Но с Моникой они разговаривать не собирались. Они торчали за углом и дурачились. То и дело выглядывали оттуда и громко хохотали.
— Это твои братья? — спросила Моника.
— Буссе и Лассе братья, а Улле нет.
— А который из них Улле?
— Вон тот, у которого на голове мало волос, — ответила я.
Но тут вышел Лассе на ходулях. Я знаю, что он просто выламывался перед этой девочкой. Ходули у него такие высокие, что, стоя на них, он может заглядывать в окна верхнего этажа в нашем доме. Один раз он так и сделал, когда я сидела у себя в комнате и играла в куклы. И вдруг я увидела, что Лассе сунул голову в окошко. Он приподнял шапку и сказал:
— Здравствуйте, как вы чувствуете себя в этот прекрасный вечер?
Сначала я испугалась, потом подбежала к окну и увидела, что это Лассе стоит на ходулях. Ему тогда только что их подарили.
А сейчас он захотел пофасонить перед Моникой. Лассе стал шагать по саду на ходулях и крикнул Буссе и Улле:
— Ох, и красивый же отсюда вид!
Агда, наша горничная, как раз в это время вышла из дома, чтобы накормить свиней. Она поставила ведро с помоями возле кухонной двери. И надо же было Лассе угодить прямо в него! Ведро опрокинулось, и он шлепнулся на кучу помоев.
— У нас отсюда тоже жутко красивый вид! — засмеялся Буссе и ударил себя по коленкам.
И Моника тоже засмеялась. Лассе юркнул в пивоварню, встал под кран и открыл воду. Чуть погодя он вышел оттуда мокрый, но такой же веселый. Он отжал волосы и сказал:
— Чего только не сделаешь, чтобы развеселить людей!
Мама велела ему переодеться, и он скоро вышел уже в сухой одежде. Потом мальчики стали разговаривать с Моникой. Только не Улле, ясное дело. Улле никогда не разговаривает с незнакомыми. Но вдруг он спросил Монику:
— Хочешь посмотреть на мою сестренку?
Он побежал домой и принес Черстин. Ей всего полгода. Улле очень любит ее. И чему тут удивляться? Ведь Черстин такая хорошенькая, и, кроме нее, у него нет ни братьев, ни сестер. Улле посадил ее Монике на колени, и Черстин дернула гостью за волосы и даже выдернула несколько волосков. Но Моника не рассердилась, она знала, что малыши всегда так делают.
Я стояла и смотрела на брошку Моники. А потом сказала:
— Какая красивая у тебя брошка.
— Хочешь, я тебе ее подарю?
Но я отказалась, я похвалила эту брошку вовсе не для этого.
А Моника сняла с себя брошку и положила ее мне в руку. Ее мама тоже сказала, что я могу взять брошку. Но моя мама не согласилась:
— Нет, так не годится!
И все-таки я получила эту брошку. Такой красивой брошки я никогда еще не видела! Она была усыпана маленькими красными бусинками. Теперь это моя брошка. Она лежит в коробочке у меня в комоде.
Немного погодя пришли из Стурбю Бритта и Анна. Увидев на дороге автомобиль, они вытаращили глаза. Ведь машины редко приезжают к нам в Буллербю, здесь дорога кончается. К тому же она узенькая и кривая. Бритта с Анной остановились у калитки и не решались войти к нам в сад, где моя мама и мама Моники пили сок, а мы разговаривали с Моникой. Но я крикнула им:
— Что вы там стоите и пялитесь? Людей не видели, что ли?
Тогда они подошли к нам. А Моника спросила:
— А сколько всего детей в вашей деревне?
— Шесть с половиной, — ответил Лассе.
Ведь он считает, что Черстин слишком маленькая, чтобы ее считать за целого ребенка. Но Улле рассердился и сказал:
— Ты сам и есть половина!
Мы рассказали Монике, что Бритта с Анной живут в Норргордене, Лассе, Буссе и я в Меллангордене, а Улле и Черстин в Сёргордене.
— Я тоже хотела бы здесь жить, — сказала Моника.
Когда мама Моники допила сок, она села в машину, и Монике, конечно, тоже пришлось идти с ней. Ее мама еще раз полюбовалась красивым видом и спросила:
— А не надоедает вам здесь? Не скучно жить в лесу?
А мама ответила:
— Нам некогда скучать, дел слишком много.
Я подумала, что мама Моники немножко глупая. Как можно такое говорить! Вовсе у нас не скучно. Нам весело — живется в Буллербю.
Потом автомобиль уехал, а Моника все время махала нам.
Я решила, что мы больше не увидим Монику. Осталась только брошка на память о ней. Я дала брошку ненадолго Бритте и Анне.
Потом мы побежали к дедушке, который живет в мансарде Норргордена. Это дедушка Анны и Бритты. Он почти слепой. Но ему всегда хочется знать все, что случается в Буллербю. И нам нужно было рассказать ему про автомобиль и про Монику. Дедушка говорит, что, если бы не мы, дети, он не знал бы, что творится на свете. Ведь всем взрослым в Буллербю вечно некогда поговорить с ним.
Мы рассказали ему всё-всё. Он хотел узнать побольше про машину. И Буссе рассказал ему всё подробно. Дедушка подержал в руке мою брошку. Я объяснила ему, что она усыпана маленькими красными бусинками. И дедушка сказал, что он видит где-то внутри своей головы, что эта брошка красивая. Потом я рассказала ему, что мама Моники думает, будто в Буллербю скучно живется.
— Охо-хо, хо-хо! — засмеялся дедушка. — До чего же глупые люди есть на свете!
Дедушка так же, как и я, считает, что в Буллербю живется весело.
Мне дарят ягненка
Пожалуй, веселее всего у нас весной. Мы с Анной не раз говорили о том, когда нам всего веселее. Анна считает, что летом, а мне веселее весной. И, ясное дело, на Рождество, это время нам обеим нравится.
А теперь я хочу рассказать вам, что случилось прошедшей весной. У нас в Буллербю есть много овец. И каждой весной они приносят ягнят. А ягнята — самые красивые зверюшки на свете. Они лучше котят, щенят и маленьких поросят. Я думаю, они даже красивее Черстин, хотя при Улле я этого не смею сказать.
В то время когда овцы приносят ягнят, мы каждое утро бегаем в овчарню поглядеть, сколько новых крошек народилось за ночь. Когда открываешь дверь в овчарню, овцы блеют изо всех сил. А ягнятки блеют так тоненько и красиво, не то что овцы и баран. Почти каждая овца приносит двух ягнят.
Однажды утром в воскресенье я пришла в овчарню и увидела на соломе мертвого ягненка. У его мамы не было в вымени молока. Бедный, бедный ягненочек! Он умер от голода! Я села на пороге овчарни и заплакала. Чуть погодя пришла Анна. Узнав про бедного ягненка, она тоже стала плакать.
— Не хочу, чтобы ягнята умирали! — сказала я папе.
— Так ведь и никто этого не хочет. И все-таки, как это ни печально, еще один ягненок должен умереть.
И он показал на ягненка, которого держал на руках. Этот хиленький ягненочек был братом умершего. Его мама и ему не могла дать молока. А новорожденные ягнята могут питаться только молоком. И папа сказал, что поэтому придется забить брата подохшего ягненка, чтобы он тоже не умер от голода. Мы с Анной заплакали еще громче. Просто ужас, как сильно мы плакали!