– Не думаю, что это хорошая идея. Я ее просто могу не выдержать…
Она чувствовала, что увлеклась в своих рассуждениях, но ей так хотелось узнать об этом Григории побольше, что Надя все задавала и задавала вопросы, осознавая при этом, что причиняет ему боль, но все равно она не в силах была остановиться. Возможно, после испытанного ею ощущения того, что она находится рядом с опасным преступником, от которого к тому же еще и зависит, ей сейчас хотелось лишний раз убедиться в том, что Флорский – вполне нормальный, адекватный человек. Больше того, вероятно, именно он-то и поможет ей в ее ситуации! Подскажет, с его-то опытом, как ей поступить, что сделать, чтобы ее не посадили в тюрьму.
– Значит, вы будете жить в квартире вашего друга… И что вы будете там делать? Читать? Смотреть телевизор?
– Думаю, что я займусь научной работой. Жаль вот только, что не смогу оперировать…
– А расскажите мне про вашу жену!
– Про Людмилу? Хорошо, расскажу. Раз вы признались мне в том, что совершили, и я собираюсь помочь вам, чем смогу… то и я вам тоже кое-что расскажу. Понимаете, моя жена была алкоголичкой. Бросить я ее не мог. Просто потому, что она была мне близким человеком. Но с каждым годом она становилась все более невыносимой… У меня есть родная сестра, она меня очень любит… Роза. Она преподает музыку в школе, живет в Балашихе. Когда она приезжала ко мне, то есть к нам, моя жена терроризировала ее… Они с самого начала невзлюбили друг друга. В двух словах: Роза подралась с ней. Жестоко подралась. Просто не выдержала, и все. И в результате моя жена скончалась…
– И вы взяли вину за убийство жены на себя?!
– Да, конечно! Я просто не мог поступить иначе. Ведь в том, что моя жена стала алкоголичкой, есть, вероятно, и моя вина. Она же была моей женой! Если бы я уделял ей больше внимания, может, она и не стала бы искать утешения в алкоголе. Да и вообще, это убийство – случайность. Роза не собиралась ее убивать. Хотя кто знает… У каждого человека есть свой предел терпения. У Розы он закончился, вот и все.
– Может, у них все же был какой-то серьезный конфликт, о котором вы не знаете или просто не хотите мне говорить?
– Да все я знаю! – воскликнул он в сердцах. – Дело в том, что моя сестра долгое время не могла выйти замуж, собственно говоря, она так еще и не вышла… Возможно, она слишком разборчива, очень боится ошибиться, а может, просто не нашла еще своего человека. Моя жена, Людмила, постоянно донимала ее этим. Когда Роза приходила к нам, чтобы прибраться в квартире или что-нибудь приготовить (ведь моя жена в последнее время вообще ничего не делала по дому, и я обедал и ужинал или в клинике, или в ресторане), Людмила кричала на нее и даже поднимала на сестру руку – мол, ты здесь никто, у тебя должна быть своя семья, и нечего хозяйничать в нашем доме, да и вообще, лезть в жизнь брата…
– Знаете, вы вот рассказываете очень скупо, но за вашими словами я словно увидела их обеих – вашу жену и сестру, и я понимаю, что они действительно ненавидели друг друга… Особенно ваша сестра. Она не могла простить Людмилу за то, что та превратила вашу жизнь в ад. Жена-алкоголичка – это страшно! У нас в Уренгое, у соседки, сестра пила. Я видела, как страдал ее муж, это была настоящая трагедия… И еще – отвратительное зрелище!
– Думаешь, Роза на самом деле хотела убить Людмилу?
– Знаете, все мы время от времени испытываем такое чувство, вернее, желание, чтобы какой-то определенный человек исчез из нашей жизни. Мы, возможно, не хотим его физической смерти, просто очень хотим, чтобы его больше не было. Вот и сестра ваша, Роза, я думаю, тоже желала, чтобы Людмила исчезла. Со всеми ее бутылками, с ее грязной головой, немытым телом, отвратительным запахом и пьяным ором… Но как это было бы возможно осуществить? Заставить Людмилу дать вам развод и заставить ее уехать куда-нибудь подальше – это было бы нереально. Она все равно вернулась бы в вашу жизнь. Вот Роза и мечтала о том, чтобы ваша жена исчезла насовсем.
– Может, ты и права…
– Так как же ваша Роза отреагировала на то, что вы взяли всю вину за убийство на себя? Как все это было?
– Очень просто. После того как она нанесла моей супруге несколько смертельных ударов, когда поняла, что Люда мертва, сестра позвонила мне. Я приехал, оценил ситуацию и понял, что Розу надо спасать. Мой друг Лева – очень хороший, талантливый адвокат. Я позвонил ему, мы встретились, я ему все рассказал, объяснил, упомянул и о том, что хочу взять вину сестры на себя. И он пообещал мне – сделать все возможное, чтобы я получил минимальный срок…
– А ваша сестра? Как она себя повела?
– Как?.. Сначала она, конечно, была против. Понимаешь, надо было учитывать ее состояние. Она долгое время находилась в шоке. Конечно, она утверждала, даже кричала, что не позволит мне вмешиваться в ее судьбу, что ей самой требуется ответить за ее поступки и она, мол, нисколько не жалеет о том, что произошло; что так Людмиле и надо, зато теперь я свободен… Но она освободила меня от террористки-жены не для того, чтобы я сел в тюрьму. Мы беседовали с ней несколько часов, я должен был привести ее в чувство… Понимаешь, пора было вызывать милицию, что-то делать, ведь тело моей жены лежало в комнате… Сколько еще это могло продолжаться? Нам требовалось что-то срочно предпринять. Я должен был договориться с Розой, чтобы она не вмешивалась позже в процесс, чтобы не получилось так, что во время судебного заседания она ворвалась бы и заявила, что это она убила Людмилу. Я должен был иметь определенный набор улик, плюс мое признание, понимаешь? Нам с Левой нужно было очень тщательно все продумать.
– И что – в конечном счете вы ее уговорили?
– Да. Лева рассказал ей кое-что из жизни заключенных женской тюрьмы, объяснил Розе, что ее ждет, если ее посадят, и сестра как-то сразу пришла в себя. С ней случилась истерика, она стала плакать, говорила, что на самом деле не хотела смерти моей жены, что – просто так случилось… Лева приказал ей вернуться в свою Балашиху и затаиться там. И строго-настрого запретил Розе появляться на суде. Она сразу же и уехала. А мы все сделали так, чтобы у следствия не осталось никаких сомнений в том, что Людмилу убил я. Выпачкали мою рубашку ее кровью, я оставил свои отпечатки пальцев повсюду, где это только было возможно. Подошвы моих ботинок тоже вымазали в крови. А потом я позвонил в милицию и сказал, что я убил свою жену. Случайно. Что она была сильно пьяна (тем более что это была чистая правда, и экспертиза потом это доказала), мы подрались, она на меня напала, и так далее… Лева нашел свидетелей, и они подтвердили, что Людмила пила, часто бывала агрессивной. В результате мне все равно дали восемь лет. И уже через год я понял, что долго там не протяну. И не желаю заканчивать свои дни на нарах. У нас парень один освобождался, с ним я и отправил письмо Леве, где написал, что надеюсь только на него. Вот так все и случилось.
– А ваша сестра? Она приезжала к вам… туда? Как она вообще? Жива-здорова?
– Лева говорил, что она приезжает иногда в Москву, прибирается в моей квартире, звонит ему и все время плачет, говорит, что не может больше так, что ее грызет чувство вины, оно убивает ее, она не может больше выносить того, что я сижу вместо нее… Думаю, у нее начались проблемы с психикой. Она и раньше была чрезмерно эмоциональной, нервной. Да и вообще, она очень одинокий человек, несмотря на то что у нас с ней прекрасные отношения.
– Она знает о том, что вы сбежали?
– Думаю, нет. Откуда? В газетах о таких вещах почти не пишут. Лева будет молчать до последнего. Но вот когда я появлюсь в Москве, он позвонит ей и попросит приехать. Думаю, тогда она успокоится. Вот такая ужасная история…
– Еще неизвестно, что лучше – сидеть в тюрьме или жить в Балашихе с чувством вины, – сказала Надя, пытаясь представить себе, что чувствует сейчас Роза, сестра Григория.
– Известно! Поверь мне, тюрьма убила бы Розу. Там очень тяжело и страшно. Ведь она, по сути, не убийца… Просто перешагнул человек одну важную грань, не выдержал. Это скорее нервы, чем желание убить. Но с Розой мы еще разберемся. А ты? Что нам делать с тобой?
– Да вы ведь уже все решили… – слабо улыбнулась Надя. – Я слышала, как вы вчера говорили с вашим другом по телефону, я как раз возвращалась из ванной. Вы просили его переправить сюда документы Розы. Я так поняла, что это для меня. Чтобы я воспользовалась ее документами, чтобы добраться до места… Без паспорта ведь – никуда.
– Подслушивала? – Он ответил на ее улыбку понимающим взглядом. – Ладно… Услышала так услышала. Да, я попросил его прислать мне ее паспорт. Лева поедет в Балашиху и возьмет ее документы. Вы, конечно, не похожи с Розой, но типаж у вас приблизительно одинаковый. Посмотришь на ее фото и решишь – стоит ли тебе перекрашивать волосы, может, ты какой-нибудь особый макияж себе сделаешь или просто наденешь очки. Мы с тобой должны вернуться в Москву на самолете, понимаешь? А для этого нужны документы.
– Значит, вы возьмете меня в Москву? С собой?
– Во всяком случае, так будет лучше для нас обоих. В Москве тебе будет проще затеряться, а потом и устроиться куда-нибудь на работу. Лева поможет. А вот что делать с деньгами, оставшимися в поезде… Неплохо было бы их найти! Но трудно себе даже представить, куда они могли деться. Возможно, они до сих пор в том купе, лежат себе спокойно на полке, или – у проводников. Хотя вряд ли! Если тебя искали и твоя соседка по купе тебя опознала, то она скажет, что там была твоя подушка. Если в подушке спрятаны деньги, то их ведь легко нащупать через ткань, так?
– Да, конечно! Значит, их уже обнаружили? И вернули Смышленову?
– Трудно точно сказать. А может, твоя соседка по купе их и забрала?
– Она могла бы найти их только в том случае, если за весь путь никто не заинтересовался бы моей подушкой, то есть просто как подушкой… Она же такая необычная, сшита в форме круглой цветной кошки. Хотя, с другой стороны, моя соседка по купе, как человек честный (если она, конечно, таковой является), должна была понять, что именно со мной произошло. Ведь она видела меня там, в тамбуре! Я не могла ей ничего сказать, на мне был… ваш приятель. Представляю, как отвратительно я выглядела, как унизительно! Я посмотрела на эту женщину, внезапно открывшую дверь тамбура, так, чтобы она поняла – мне требуется помощь. Хотя, по-моему, и так все было ясно. Не по собственной же воле я разлеглась на грязном холодном полу! Старушка увидела – и исчезла. Не знаю, услышал ли Опарин, что дверь открывалась, повернул ли он голову, увидел ли ее… Но думаю, что после всего, что он со мной сделал, он поспешил в мое купе и по-своему поговорил с моей соседкой. Припугнул ее, взял мою сумку и исчез. Потом заглянул в купе проводников и там расправился с…
– Тяжело и стыдно все это вспоминать, – перебил он ее, – тем более что я не могу отвечать за поступки другого человека. Но, судя по всему, именно так все и было.
– А где в это время, пока Опарин мучил меня, были вы, Григорий?
– Я ведь рассказывал уже… Я был в соседнем вагоне – спрятался на верхней полке одного из пустых купе. Мне важно было добраться до Войновки, а там я уже не зависел бы ни от кого. Но потом я… кое-что почувствовал. Что-то нехорошее. Назови это интуицией, как хочешь. Я встал и отправился на поиски Опарина. И как раз застал его в тамбуре, где он насиловал тебя… Я ему врезал хорошенько, вытолкал из тамбура, думал, что он, поостыв немного и придя в себя, поймет, что и ему неплохо бы где-нибудь залечь, спрятаться. Чтобы не привлекать к себе внимания… А он, идиот, зашел зачем-то в купе проводницы, увидел деньги – и убил ее! Ты не поверишь, но там, на столе, на кровати – повсюду лежали деньги! Много денег. Представляешь, что получилось?! Вероятно, проводница их пересчитывала. Скорее всего, это были чужие деньги, потому что у проводницы столько просто не могло быть! Я подумал, что ей поручили передать кому-то коробку. Посылочку. Понятное дело – этот человек не сообщил ей о том, что она должна будет везти именно деньги… Но, видимо, проводница сама решила посмотреть, что там, в посылке, вскрыла ее, увидела купюры и от нечего делать и, конечно же, из любопытства, решила их пересчитать. Время было позднее, она была спокойна настолько, что даже дверь не заперла, или просто забыла… И вот за этим-то занятием ее и застал Опарин! Думаю, что он сначала просто ударил ее, а потом уже, увидев на столе нож (у проводников всегда все есть, в том числе и ножи), зарезал ее. И стал собирать деньги. И тут-то и появился я! Я вернулся потому, что услышал крик… Удивительно, что никто в поезде не проснулся… так вот. Такая проблема, как убийство (!), не входила в мои планы. Я сразу представил себе, что будет, если ты или твоя соседка по купе поднимете шум, появится дежурный милиционер, нас с Опариным повяжут… Я не боялся вернуться в тюрьму – меня убивала сама мысль о том, что все старания Левы пойдут насмарку. Ведь он не только сам потратился, но и подключил к организации моего побега многих людей, это все было очень сложно устроить, тем более находясь в Москве. И теперь из-за какого-то идиота, увязавшегося за мной, все пропадет?! Я не мог этого допустить. К тому же у меня не было ни грамма жалости к нему. Я заколол его своим ножом и знал, что он умрет мгновенной смертью. Я же все-таки хирург…
– А деньги? Неужели вы оставили их? Ведь любой, кто заглянул бы в купе, мог их украсть!
– Вот и я тоже так подумал. Еще я подумал о том, что нормальный, честный человек не стал бы пересылать наличные таким образом. Он непременно воспользовался бы услугами банка. Словом, забирая эти купюры и рассовывая их по карманам, набивая ими все полости своей куртки, я успокаивал себя именно таким образом… К тому же, полагал я, рано или поздно история с пропажей столь крупной суммы, – Надя так и не решилась спросить, сколько именно денег было в купе у проводников, – всплывет в милицейских сводках, и мы с Левой узнаем, кому они принадлежали. К тому же, будучи в бегах, невозможно оставаться без средств. Конечно, Лева выслал Рите некоторую сумму…
– Да ладно вам, Григорий! Я же все понимаю. На войне как на войне. Что-то мало мне верится в то, чтобы эти деньги в целости и сохранности лежали бы себе в купе проводников до прихода милиции. Да еще неизвестно, как повела бы себя вторая проводница, которая вообще неизвестно где пропадала…
– Если окажется, что деньги эти честно заработаны и их надо вернуть, я найду способ это сделать.
– Если бы я нашла те, украденные мною, деньги, я тоже бы их вернула. Правда, я не уверена, что меня даже после столь благородного жеста не посадили бы…
И все равно, даже выспросив у Григория все, что только можно, она никак не могла избавиться от ощущения, что видит перед собой человека, олицетворяющего собою само легкомыслие. Взять вину сестры на себя! Сбежать из тюрьмы! Убить напарника! Украсть деньги! И, наконец, спрыгнуть с поезда, прихватив с собой сомнительную свидетельницу (которую тоже, между прочим, разыскивает милиция). Попытаться добраться до Москвы самолетом по чужим документам! Предложить воспользоваться своей спутнице паспортом сестры!!!
Она высказала ему свои сомнения и густо покраснела.
– Мне просто нечего терять… Ты, кстати, в любой момент можешь отказаться ехать со мной в Москву. Ты можешь отправиться «зайцем» на поезде – вообще в другую сторону. Решай, как знаешь.
Но она хотела с ним. В Москву. Куда угодно! Уже тот факт, что они сидели сейчас в теплом доме и пили кофе, говорил о многом, и в первую очередь о том, что он – надежен. При всем его… легкомыслии. Как надежны и его друзья, которые ему помогли.
– Я уже решила. Поеду с вами!
– Вот и славно. Дождемся, когда прибудут документы моей сестры из Москвы, возьмем билеты – и полетим.
13
Смышленов Валерий Викторович был похож на запыленного попугая. Нос крючком, вытянутое лицо, высокий, густой, засеребрившийся раньше времени чуб, круглые, навыкате, глаза, костюм «активного» серого цвета, серебряный с синим галстук. В общем, еще довольно-таки молодой человек, только какой-то озабоченный. Когда секретарша впустила меня к нему, он договаривал очередную фразу из своего супружеского диалога:
– Значит, температура спала? Как она, спит? Малышка моя… Ладно, Катя, ко мне тут пришли. Береги себя. Целую…
Все это было крайне трогательно, и я вдруг почувствовала себя неуютно не только в его богато обставленном кабинете, но и в жизни в целом. Сначала я никак не могла понять, откуда взялось это ощущение холода и незащищенности. Может, я попыталась вспомнить, когда ко мне были обращены подобные нежности? Хотя Смышленов говорил явно о своей маленькой заболевшей дочери… А вот у меня дочери не было. И сына – тоже. Кошка, которая гуляет сама по себе. Кошка, которая никому не нужна… Мороз по коже…
– Валерий Викторович, у меня к вам очень странное дело. Но тем не менее мой визит вас сильно обрадует.
– Вот как? – Он слабо улыбнулся. – Что ж, проходите.
Конечно, он насторожился. Думаю, он сразу стал прокручивать возможные варианты источника столь неожиданной радости.
Он позвал секретаршу и попросил ее приготовить чай.
– Валерий Викторович, я знаю, что вы следите за Верой Петровной Агренич, матерью Надежды Агренич, той самой девушки, которая украла у вас восемьдесят тысяч долларов.
Он сразу порозовел. Смутился.
– А вам откуда это известно?
– У меня хорошие связи. Но я не собираюсь вас ни в чем упрекать, поскольку вы – пострадавшее лицо, да и сумма далеко не маленькая. Так вот, могу представить себе, как вы удивитесь, но я приехала как раз для того, чтобы вернуть вам эти деньги! История сложная, запутанная, но я изложу вам ее вкратце. Думаю, что после того как Надя сбежала с вашими деньгами, не помня себя от горя и отчаяния – ведь ее бросил любимый человек, и она вообще находилась на грани… Не знаю, вам, мужчинам, может, это и непонятно, но ей было в ту пору очень плохо, понимаете? Она должна была что-то предпринять, как-то защитить себя, но сначала – покинуть этот город, чтобы ничто не напоминало ей о ее личной трагедии. Возможно, у Нади было на душе так плохо, так больно, что ей было все равно, причиняет ли она сама кому-либо боль… Я не адвокат, как вы понимаете, просто я пытаюсь понять, как могла порядочная девушка украсть в фирме, где она работает, деньги. Она же не воровка! Значит, что-то произошло с ее психикой, какой-то коллапс, разлад, кратковременное помутнение рассудка. Это я к тому, чтобы вы не осуждали ее, тем более что ей за этот ее проступок досталось сполна.