– Я рада за тебя, – сказала Стелла, выслушав эмоциональный рассказ Нади. – Повезло тебе, что ты встретила такого парня! Надеюсь, он не женат?
– Не похоже… – ответила Надя и вдруг подумала, что она совершенно не знает Егора. А вдруг у него есть жена, дети?
– А ты паспорт его посмотри, все и узнаешь, – как можно равнодушнее сказала Стелла. – А котенок – просто прелесть!
Потом она повернулась, увидела две вазы, наполненные розами.
– И розы – просто роскошные. Я рада за тебя, подружка.
– А у тебя как дела?
– Я беременна.
– Как, снова?
Стелла беременела по глупости, как считала Надя. То таблетки перестанет пить, то неправильно высчитает свой цикл. На аборты Стелла шла с такой же легкостью, как на работу. Спокойно, не волнуясь, как все нормальные девушки.
– Ты что, совсем не боишься боли? – спрашивала Надя, провожая ее в больницу. – Идешь себе спокойно… Ничего не боишься! А вдруг у тебя больше детей не будет? Сколько раз уже тебе все там скребли-чистили…
– Значит, не судьба, – отвечала Стелла, хмурясь. – Конечно, я сама во всем виновата. Положилась на Венечку, а он… Ладно, проехали. Сейчас приду туда, посплю немного, потом, как позовут, укольчик сделают, я и отключусь… Говорят, раньше больно было, когда все по живому делали, а сейчас… Открываешь глаза, а ты уже в палате – лежишь себе, в окошко смотришь.
– Дура ты, Стелка. И мне тебя ужасно жалко…
Надя на самом деле почти ревела, когда «сдавала» подругу на руки знакомой врачихе. На следующий день Надя приходила, забирала Стеллу, отвозила домой и находилась с ней все то время, что Стелла мучилась от боли.
– Ну, скажи мне, пожалуйста, зачем тебе этот Венечка? Или Славик? Они же просто так с тобой… время проводят.
– А я? Разве я с ними время не провожу? Знаешь, мне иногда кажется, что жизнь моя, как лодка, покачивается на волнах… И ждет, что однажды на горизонте появится большой корабль и… потопит меня. Или – что я стану его частью. И мы вместе выйдем в открытое море…
– Дура ты, Стелка, – произнесла Надя свою любимую, полную заботы и нежности к подруге фразу.
– А ты – не дура? Время идет, а ты даже удовольствие не научилась получать от мужиков! Вешаешься им на шею, все замуж просишься… Не просись. Если кто в тебя влюбится – сам предложение сделает.
– А ты откуда знаешь?
– Да это же так просто! Если парень тебя любит и жить без тебя не может, то единственное, что он может сделать, чтобы не потерять тебя, – это жениться. А пока тебе не встретился такой – живи на полную катушку. Развлекайся. Набирайся опыта. Я тебе правду говорю!
Через неделю Надя познакомила Стеллу с Егором. Они вместе отправились в ресторан, посидели, хорошо так, душевно поговорили. Надя видела, что Стелле Егор нравится. Да он и не мог не понравиться. В тот вечер он выглядел необыкновенно элегантно – темный костюм, красиво уложенные волосы, золотой перстень на мизинце правой руки. И этот совершенный мужчина расточал комплименты только Наде, старался при каждом удобном случае поцеловать ей руку или коснуться своей щекой ее щеки. Подливал ей вина в бокал, ухаживал за ней за столом и вообще вел себя так, словно и не замечал Стеллу, словно ее и не было с ними. Наде показалось даже, что это не совсем вежливо по отношению к ее подруге. Но, с другой стороны, может, он таким образом хотел подчеркнуть, что ему неинтересны какие-то там красивые блондинки и что он не такой мужчина, который при виде девушек теряется и не может не обращать на них внимания.
Стелла же, напротив, всячески пыталась обратить на себя его внимание, она шутила, рассказывала анекдоты и, казалось, совершенно не обижалась на Егора.
После ужина Стеллу отправили на такси домой, а Егор пригласил Надю к себе. Они приехали в холостяцкую, но довольно-таки чистую и уютную квартиру, забитую электроникой, и там, вместо того чтобы говорить о любви и восхищаться Надей, Егор вдруг стал рассказывать ей о своих грандиозных проектах, показывать эскизы будущих игр, которые он начал придумывать со своим московским другом-программистом… А ей хотелось, чтобы Егор поцеловал ее и сказал, что он полюбил ее с первого взгляда, что он всю жизнь искал девушку, такую, как Надя…
Далеко за полночь он вдруг спохватился, посмотрел в ее покрасневшие воспаленные глаза и спросил, не ждет ли ее кто дома, на что услышал – нет, она предупредила маму, что вернется поздно…
– А может, ты совсем не вернешься сегодня? – Он вдруг обнял ее и поцеловал. – А? Надя?
Она вспомнила слова Стеллы о том, что невозможно всякий раз разыгрывать из себя добропорядочную девушку, тем более что этого все равно никто не ценит, и что Егор – если полюбит ее – все равно женится на ней, а если нет, значит, он ей и не нужен, а потому она согласилась остаться с ним на ночь. В сущности, она поступила так, как делают тысячи девушек, а потому не успела даже испытать чувства стыда за этот свой шаг….
В ту ночь Надя поняла, что она влюбилась в Егора окончательно и что теперь она будет зависеть от него, от его желания видеть или не видеть ее, вообще от всех его желаний. С одной стороны, она почувствовала себя счастливой, а с другой – испугалась этой зависимости, этой несвободы, словно предчувствуя, что за этими сильными чувствами стоят и страдание, и боль, и разлука, и разочарования… Лежа рядом с ним, прижавшись щекой к его теплому плечу, она на какой-то миг испытала целую гамму чувств, какие ей еще только предстояло испытать… Ей даже захотелось плакать.
– Знаешь, это как сон… – начала она выражать вслух свои чувства. – В детстве мне иногда снилось, что я нашла клад: я любовалась сверкающими сокровищами и понимала, что они – мои, что я могу их потрогать… Я гладила их руками, я наслаждалась их блеском, и вот когда наконец я хотела взять, забрать их и уложить в сумку или в мешок, то именно в этот момент я просыпалась. Этот сон словно дразнил меня в течение многих лет. Егор… А ты, ты? Ты ведь не исчезнешь?
– Хочешь сказать, что я – твое сокровище? – Он обнял ее и поцеловал в макушку. – Это ты – мое сокровище, понимаешь? Ты – прелестная, красивая девушка, которую надо любить и любить…
Она просто млела от его слов и тогда уже словно знала, что этой порции счастья, которой она сейчас обладает, ей хватит на всю ее оставшуюся жизнь. И что даже если Егор бросит ее (а об этом она не переставала думать никогда), то все равно в ее жизни останутся воспоминания об этом счастье и о той радости, которую она испытывает, находясь рядом с ним.
События развивались быстро. Они начали встречаться уже каждый день, и Егор даже предложил ей переселиться к нему.
Мама, каждый раз провожая Надю на свидание и слыша, как та договаривается о встрече одновременно с Егором и минутой спустя со Стеллой, снова и снова повторяла свой вопрос:
– Зачем тебе Стелла? Неужели для того, чтобы доказать самой себе, что из вас двоих он предпочитает тебя? С огнем играешь, Надя!
Иногда Надя слушалась маму и не приглашала Стеллу, но иногда, когда ей хотелось продемонстрировать перед подругой свое счастье и удивить ее тем, как нежно и заботливо относится к ней ее жених, она звонила и приглашала ее.
Стелла же была благодарна Наде за то, что та водила ее с собой в кино, в рестораны, и в доказательство своей признательности она потом подолгу анализировала увиденное ею свидание в подробностях, говорила то, что хотела услышать Надя:
– Да, Надя, он – удивительный! Я никогда прежде не встречала такого галантного и интеллигентного человека. Когда он говорит с тобой, у него, по-моему, даже голос немного дрожит, так он волнуется… Он любит тебя, это видно, это чувствуется… А еще – он какой-то необыкновенно сильный, скажи? От него исходит некая внутренняя сила. Господи, Надька, как же я за тебя рада! И ведешь ты себя правильно, не играешь с ним в кошки-мышки. Вы оба – взрослые, и вам просто необходимо понять, подходите вы друг к другу в определенном смысле или нет. Могу себе представить, какой он нежный с тобой в постели! Нежный и сильный…
Наде тогда показалось или нет, что у Стеллы заблестели глаза? Стелла, не пропускавшая ни одних штанов, в то время вела себя так, словно у нее и мужчин-то не было вовсе. Скромненько так сидела в стороне, наблюдала за влюбленными и – Надя знала – даже не включала телефон, чтобы не приходилось отвечать на звонки своих многочисленных ухажеров. Словно в ее жизни была только Надя с ее радостями и волнениями.
Конечно, Надя ждала, когда сам Егор ее спросит – почему они повсюду таскаются со Стеллой, но Егор так никогда этим и не поинтересовался. Может быть, думалось тогда Наде, он считал, что Стелла не мешает им, поскольку у них с Надей вся ночь впереди, у них вполне достаточно времени и возможностей побыть вдвоем, или, вероятно, ему просто было приятно находиться в компании двух красивых девушек.
Так прошло несколько месяцев в этом полуобморочном счастливейшем бреду. Она обожала Егора, боготворила его. Она видела в нем все только самое хорошее. Он ни разу не дал Наде повода усомниться в его чувствах. Они строили планы на будущее. Выбирали в магазине свадебное платье. Присматривали новую мебель для спальни. Мечтали о детях. Кажется, и мама как будто успокоилась, да и Стелла от них поотстала, закружилась в романе с новым парнем. И ее стало как бы не хватать. И Надя поняла наконец, что произошло. Они с Егором остались без зрителя. Без благодарного и чувствительного зрителя, который смог бы оценить со стороны развивающиеся отношения влюбленных.
Так прошло несколько месяцев в этом полуобморочном счастливейшем бреду. Она обожала Егора, боготворила его. Она видела в нем все только самое хорошее. Он ни разу не дал Наде повода усомниться в его чувствах. Они строили планы на будущее. Выбирали в магазине свадебное платье. Присматривали новую мебель для спальни. Мечтали о детях. Кажется, и мама как будто успокоилась, да и Стелла от них поотстала, закружилась в романе с новым парнем. И ее стало как бы не хватать. И Надя поняла наконец, что произошло. Они с Егором остались без зрителя. Без благодарного и чувствительного зрителя, который смог бы оценить со стороны развивающиеся отношения влюбленных.
Через два дня назначили дату ее окончательного переезда к Егору. У порога стоял багаж, а во всей квартире чувствовалась атмосфера близких перемен… Мама ходила с заплаканным лицом и говорила, что не представляет себе, как это она теперь будет завтракать или ужинать совсем одна. Что ей теперь даже и поговорить-то будет не с кем! Мама собрала и уложила в большую коробку приданое – постельное белье, сервизы, комплекты столового греческого мельхиора, какие-то подушки, одеяла…
…Надя заглянула к матери. Та сосредоточенно строчила что-то белое в темный горошек. Платье для клиентки. О чем думает она сейчас? Вряд ли об этом платье. Скорее всего, мама представляет себе будущую жизнь своей единственной дочери.
– Ма… – позвала ее слабым голосом Надя. Позвала и испугалась, что сейчас ей предстоит сообщить матери что-то страшное и непоправимое, как смерть.
Мама обернулась и посмотрела на дочь долгим внимательным взглядом…
– Ма… Стелла его увела… увела…
Она бросилась к матери и, захлебываясь в слезах, сбивчиво пересказала все то, что услышала по телефону от Егора.
5
Они встретили меня вместе – Тихий и Милка. Пара воркующих голубков. Милка – в мехах, красивая, с сияющими глазами.
– Ну вот, – она стиснула меня в своих объятиях. – Теперь – полный комплект. Теперь у меня есть все для полного счастья! Как долетела, сестренка? Тихий, подойди, поцелуй Полю, не отравишься…
Красавец Тихий слегка приобнял меня и чмокнул куда-то в воротник. Он был розовый почему-то, словно ему было за что-то стыдно. Может, за то, что он украл у меня сестру и стал причиной ее невероятной полноты? Или он от природы такой розовый и стеснительный? А почему бы и нет? Ведь есть же в нем нечто такое, что заставило мою гламурную сестрицу покинуть все московские тусовки-клубы разом и отправиться в такую даль…
Они жили в большом новом доме, неподалеку от соснового бора. В доме было тепло и пахло новыми вещами, мебелью.
– Милка, – успела я шепнуть ей, когда нам удалось на пару минут остаться наедине, – ты зачем панику разводишь? Почему плачешь и хлюпаешь в трубку?
– Я в трубку не хлюпала… Просто настроение было такое – застрелиться и не жить.
– Но почему?
– Да потому что я дома совсем одна.
– Это – единственная причина?
– Да!
– Не знаешь, чем себя занять?
– Нет. Я уже все перепробовала. То готовить училась. По пять блюд разом. Все их выставлю перед Тихим, сяду напротив, кулачками щеки подпираю, жду, что сейчас мой муж набросится на еду… А он смотрит на мои разносолы и говорит: молока, говорит, с хлебом хочу. Тюрю такую, представляешь?! Это у него еще с детства осталось. И что мне делать? Вываливать или выливать все эти холодцы-рулеты-борщи ему на голову?
– Ты что?! Ладно, потом поговорим…
Милка накрыла на стол – салаты, запеканки, пироги… Она на самом деле сильно изменилась. И не столько внешне, сколько, конечно, внутренне. Ее словно приручили, как дикое животное.
Мы сидели за столом, накрытым красивой белой скатертью. Я любовалась дорогим лиможским фарфором и спрашивала себя: и когда это моя сестрица успела превратиться из неприспособленного к жизни юного избалованного существа в ухоженную, аккуратную и понимающую толк в ведении хозяйства послушную клушу? Вероятно, за то время, что она обживала этот красивый и уютный дом.
– Хочешь в Москву? – спросила я ее, когда Тихий (вообще-то его зовут Сергеем) вышел из комнаты, чтобы подремать немного после обеда. Это был субботний день – святое время для отдыха и домашних дел.
– Как это – в Москву? Ты что? У нас тут дом, – Милка обвела рукой пространство. – Представляешь, сколько сюда вложено сил, души? Мы же каждый сантиметр дома обдумывали вместе – какой тон стен, какой паркет, а мебель?! Сколько каталогов перерыли, сколько магазинов объездили!
– Разве дело только в доме? Любой другой мужчина, которого бы ты выбрала в Москве, построил бы тебе дом не хуже этого… В чем дело, почему именно Тихий?
– Я люблю его. А он – меня. Вот тебе и вся правда. Просто у него много работы, выше головы… А я тоскую по нему. Не знаю, чем себя занять. На работу идти смысла нет, все равно же скоро в декрет. Вот я и маюсь…
– А ты фильмы хорошие смотри, книжки читай… Подружки у тебя есть?
– Нет. И не хочу! Они все будут смотреть на Сережу. А я – ревновать. Я уже знаю! Мы же бываем вместе на каких-то корпоративных вечеринках…
– Мила, но ты же никогда не была ревнивой!
Я не узнавала свою сестру.
– Не была… Я вообще была другой, а сейчас я понимаю всех своих подружек-дур, которые ревновали своих парней… понимаешь, я боюсь его потерять. А теперь еще, когда у меня будет ребенок и когда у нас с Сережей все так замечательно, я тем паче боюсь, что он перестанет обращать на меня внимание.
– Мила!
– Нет-нет, ты не подумай, у меня нет ни одной веской причины для ревности или для переживаний. Я все это сама себе придумываю, понимаешь? А иногда мне бывает так хорошо, что даже голова кружится, и я спрашиваю себя: «Мила, что это?»
Я успокоилась. С сестрой было все в порядке. Мы провели целый день в разговорах, иногда к нам присоединялся Сережа. Он на самом деле оказался очень милым, заботливым, он даже плед мне принес, когда мы с Милой устроились на большом широком диване, набитом гусиным пухом, перед камином. Мы смотрели, как в камине пылают огромные поленья, и огонь завораживал нас, мы даже забывали, о чем говорили…
– А ты как? Не пожалела, что разошлась с Володей? – спросила Мила.
Я ждала этого вопроса. И была готова к нему.
– Нет, не жалею. Тем более что я вижу его очень часто.
– Почему ты развелась с ним? Что для тебя твоя свобода? Зачем она? Кому ты теперь нужна? Или, быть может, у тебя появился другой мужчина?
– Никого у меня не появилось. А свобода мне нужна для того, чтобы быть свободной…
Здесь можно было бы расхохотаться, но мне почему-то не было смешно.
– Понимаешь, жизнь так интересна, и я не хотела ограничивать свою свободу какими-либо обязательствами перед другим человеком. Ты же знаешь, какая у него работа… И он тоже свободен, может идти и ехать куда угодно, если того требует дело. А моя работа тоже требует каких-то передвижений, встреч с людьми…
– Полина, что такое ты говоришь? Ты же всего лишь писатель! И все, что хочешь узнать, можешь почерпнуть в Интернете! Поправь меня, если я ошибаюсь. А вот Володя – он следователь, у него реальные и очень трудные дела, причем связанные с тяжкими преступлениями. Я отлично помню, как он распутывал двойное убийство в Липовке. Как он ночи не спал, постоянно что-то чертил, кому-то звонил, ездил, а сколько сигарет выкурил!
– Значит… – голос мой предательски дрожал. – Значит, ты считаешь, что у меня совершенно несерьезная работа, так?
– Можешь на меня обижаться, – не уступила своих позиций Мила, – но, повторяю, твои романы, как правило, основаны на выдуманных сюжетах.
– Неправда! – воскликнула я.
– Почему неправда? Ты же сама мне рассказывала, откуда ты берешь свои идеи.
– И откуда?
– Из головы, вот откуда.
– Нет, я многое беру из реальных дел, преступлений…
– Но твои романы не помогают людям искать настоящих преступников. Поля, пожалуйста, не обижайся на меня. Постарайся меня понять! Твое дело – развлекать людей, понимаешь? И это тоже нужно людям. Не зря же мы все покупаем книги, читаем их… Но, повторюсь, ты не следователь прокуратуры, который…
– Ладно, хватит, Мила! Я все поняла.
– Ну, вот ты и обиделась. А я ведь только хотела тебе сказать, что нельзя сравнивать твою свободу – писательскую и свободу следователя прокуратуры, ясно? Я ведь знаю, почему вы расстались. Он сильно ревновал тебя ко всем тем, с кем ты встречалась, собирая материал… тебе, как человеку творческому, всегда хотелось окунуться в некую особую атмосферу… Но согласись, что, если ты пишешь роман про маньяка, тебе вовсе не обязательно селиться в его квартире, чтобы пытаться понять его. Или, если ты пишешь роман про проститутку, тебе не следует устраиваться на работу в публичный дом.
– А почему бы и нет? – разозлилась я, уязвленная тем, что мою профессию не считают серьезной.
– Я вижу, что и правда разозлила тебя. Ну, прости. Я не хотела, чтобы вы с Володей расходились. У вас были такие чудесные отношения! Быть может, я веду себя сейчас именно так потому, что у меня все хорошо, и я хочу, чтобы у каждой женщины был хороший и любящий муж, я хочу, чтобы все было хорошо!