– Нам сообщили, что вы продали пятьсот тысяч акций СРК по средней цене тридцать шесть шиллингов. – Ресницы Маска печально легли на щеки. – Как вам известно, общее количество акций СРК составляет один миллион. За последние два дня мистер Градски сумел купить еще семьдесят пять тысяч акций помимо тех, что вы нам продали. Таким образом, число его собственных акций составило шестьсот тысяч. Выходит, вы продали сто тысяч несуществующих акций. Мистер Градски считает, что у вас возникнут некоторые трудности при выполнении условий своего контракта.
Шон и Дафф молча смотрели на него. Макс повернулся, собираясь уходить, и Дафф выпалил:
– Но почему не начали продавать банки?
Макс печально улыбнулся.
– В тот день, когда мы прибыли в порт Наталь, мистер Градски перевел в банки суммы, достаточные для выкупа его заложенных в Йоханнесбурге акций. Он отправил вам телеграмму и немедленно вернулся. Мы прибыли час назад.
– Но ты солгал нам! Ты обманул нас!
– Мистер Чарливуд, я не стану говорить о честности с человеком, который не понимает значения этого слова.
И Макс вернулся к Градски.
Все в гостиной слышали его слова. Шон и Дафф сидели среди обломков своего состояния, а в торговом зале развернулась битва за покупку акций СРК. Через пять минут цена достигла девяноста шиллингов и продолжала подниматься. Когда она дошла до ста шиллингов, Шон коснулся руки Даффа.
– Пошли.
Они встали и направились к выходу из гостиной. А когда проходили мимо Градски, тот заговорил:
– Да, мистер Чарливуд, нельзя все время выигрывать.
Он произнес это очень отчетливо, запнувшись только на «с» – этот звук был для него особенно трудным.
Дафф остановился, повернулся к Градски, открыл рот и попытался найти ответ. Губы его шевелились в поисках слов, но слов не было. Плечи Даффа поникли, он покачал головой и отвернулся.
По пути через зал он споткнулся, но Шон поддержал его и провел через толпу возбужденных брокеров.
Никто не заметил их ухода. Их толкали и теснили, пока они не добрались до выхода из биржи и не вышли на тротуар. Шон сделал знак Мбежане подвести карету. Они сели в нее, и Мбежане повез их в «Ксанаду».
Они прошли в гостиную.
– Налей мне выпить, Шон.
Лицо у Даффа было серое, осунувшееся. Шон налил виски в два бокала и отнес их к Даффу. Дафф выпил и сидел, глядя на пустой бокал.
– Прости, я потерял голову. Думал, мы сможем дешево вернуть акции, когда их начнут продавать банки.
– Неважно. – Голос Шона звучал устало. – Нас разгромили еще до того, как это началось. Боже! Какая отличная западня!
– Но откуда нам было знать? Ведь все было так убедительно, мы не могли догадаться, правда, Шон?
Дафф пытался найти себе оправдание.
Шон сбросил туфли и распустил воротничок.
– Тем вечером у отвала я бы голову дал на отсечение, что Макс не лжет. – Он откинулся в кресле и круговыми движениями руки принялся размешивать виски. – Боже, как они, должно быть, смеялись, когда мы падали в пропасть!
– Но ведь с нами не покончено, Шон, не покончено? – Дафф умолял его, просил о соломинке, за которую можно уцепиться с надеждой. – Мы сохраним после этого крушения достаточно и начнем все сначала. Мы все построим заново, верно, Шон?
– Конечно, – жестоко рассмеялся Шон. – Ты можешь получить работу в «Светлых ангелах», чистить там плевательницы, а я в «Опере» буду бренчать на пианино.
– Но… но… должно же что-то остаться. Хоть несколько тысяч. Мы можем продать этот дом.
– Не обманывай себя, Дафф, этот дом принадлежит Градски. Все теперь принадлежит ему. – Шон выплеснул в рот остатки бренди из бокала и проглотил. Быстро встал и прошел к бару. – Сейчас я тебе объясню. Мы должны Градски сто тысяч несуществующих акций. Единственный способ отдать их ему – сначала выкупить у него же, а он может назначить любую цену. С нами покончено, Дафф, понимаешь, что это значит? Мы раздавлены! Разбиты! – Шон плеснул себе еще, пролив на буфет. – Выпей еще за счет Градски, теперь это его бренди. – Он обвел рукой вокруг, указывая на роскошную мебель и новые занавеси. – Можешь в последний раз посмотреть. Завтра здесь будет шериф, он все опишет; затем имущество законным порядком будет передано его законному владельцу, мистеру Норману Градски. – Шон двинулся обратно к своему креслу, но потом остановился. – Законным порядком, – негромко повторил он.
Дафф в кресле распрямился.
– У тебя есть идея?
Шон кивнул.
– Ну, по крайней мере половина идеи. Послушай, Дафф, если я сумею спасти несколько тысяч, ты согласишься вместе со мной убраться отсюда?
– Куда?
– Когда все это началось, мы смотрели на север. Отличное направление, не хуже других. Говорят, за Лимпопо есть и золото, и слоновая кость для тех, кто хочет их взять.
– Но почему мы не можем остаться здесь? Мы могли бы играть на рынке ценных бумаг.
Дафф смотрел неуверенно, почти испуганно.
– Черт возьми, Дафф, здесь с нами покончено! Одно дело играть на рынке, когда ты платишь скрипачу и заказываешь мелодию, но с тысячей фунтов мы окажемся в своре, которая сражается за объедки под столом Градски. Давай уберемся отсюда и начнем сначала. Отправимся на север, будем добывать слоновую кость и искать новую жилу. Возьмем несколько фургонов и сколотим новое состояние. Ты, наверно, забыл, каково сидеть на лошади и держать ружье, чувствовать ветер в лицо, а вокруг на пятьсот миль ни одного брокера и ни одной шлюхи?
– Но это значит оставить все, ради чего мы работали, – простонал Дафф.
– Милосердное небо, парень, ты слепой или просто глупый? – обрушился на него Шон. – У тебя ничего нет, как же ты можешь что-нибудь оставить? Я пойду к Градски и попробую договориться с ним. Идешь со мной?
Дафф незряче смотрел на него, губы у него дрожали, голова тряслась. Он наконец понял, в каком положении они оказались, и это ошеломило его. Чем выше поднимаешься, тем больнее падать.
– Ладно, – сказал Шон. – Жди меня здесь.
Номер Градски был полон разговаривающих, смеющихся людей. В большинстве Шон узнал подпевал, прежде толпившихся вокруг трона, на котором сидели они с Даффом.
Король умер, да здравствует король! Шона заметили в дверях, и громкие голоса и смех смолкли. Макс сделал два шага к столу, открыл ящик и сунул в него руку. И стоял так, глядя на Шона.
Один за другим «придворные» разбирали свои шляпы, трости и выходили. Некоторые, минуя Шона, смущенно здоровались. И вот они остались втроем: молчащий Шон у двери, Макс с пистолетом в руке и Градски в кресле у камина, глядящий желтыми, полузакрытыми глазами.
– Не хотите пригласить меня войти, Макс? – спросил Шон, и Макс, быстро взглянув на Градски и увидев его еле заметный кивок, ответил:
– Пожалуйста, входите, мистер Кортни.
Шон закрыл за собой дверь.
– Макс, пистолет вам не понадобится, игра окончена.
– И счет в нашу пользу, мистер Кортни?
Шон кивнул.
– Да, вы выиграли. Мы готовы передать вам все наши акции СРК.
Макс покачал головой.
– Боюсь, все не так просто. Вы продали нам определенное количество акций, и мы будем настаивать на полном их получении.
– И где, по-вашему, мы их возьмем? – спросил Шон.
– Купите на бирже.
– У вас?
Макс пожал плечами и ничего не ответил.
– Значит, вы собираетесь повернуть нож, так сказать?
– Вы очень поэтично это выразили, мистер Кортни, – согласился Макс.
– А вы подумали о последствиях нашего вынужденного банкротства?
– Должен признаться, что последствия для вас нам неинтересны.
Шон улыбнулся.
– Не очень любезно, Макс, но речь идет о последствиях для вас. Постановления о реквизиции, встречи кредиторов; можете быть уверены, что назначенный ликвидатор будет членом фольксраада[26] или родственником одного из его членов. Будут судебные иски и контр-иски, принудительная продажа имущества и выплата судебных издержек. Ликвидатор, понимающий свою выгоду, может затянуть процесс на три-четыре года и все это время будет требовать с вас комиссионные. Об этом вы подумали, Макс?
Сузившиеся глаза Макса свидетельствовали о том, что нет, не подумал. Он беспомощно взглянул на Градски, и этот взгляд принес Шону небольшое удовлетворение.
– Вот что я предлагаю. Вы позволите нам взять десять тысяч, забрать лошадей и личные вещи. В обмен мы отдаем вам все остальное. Акции, банковские счета, недвижимость – все. Даже если вы объявите нас банкротами, больше получить не сможете.
Градски послал Максу сообщение их личным кодом, и Макс перевел его Шону:
– Не подождете снаружи, пока мы обсудим ваше предложение?
– Пойду вниз, выпью в баре, – ответил Шон. Он достал карманные часы и посмотрел на циферблат. – Двадцати минут хватит?
– Пойду вниз, выпью в баре, – ответил Шон. Он достал карманные часы и посмотрел на циферблат. – Двадцати минут хватит?
– Вполне, благодарю вас, мистер Кортни.
Шон пил свое виски в одиночестве, хотя в баре было полно народу. Это произошло не по его желанию, но он плыл под флагом бедствия, а потому занял изолированный причал на краю стойки, и остальные корабли избегали его. Никто не смотрел в его сторону, и разговор был тщательно рассчитан на то, чтобы исключить его участие.
Ожидая, пока истекут двадцать минут, Шон забавлялся, представляя, как поведут себя эти его друзья, если он попросит у них взаймы. Это позволяло легче переносить их пренебрежение, но он все равно его чувствовал. Снова посмотрел на часы. Двадцать минут прошли. Шон вдоль стойки направился к выходу. Джок и Тревор Хейнсы увидели, что он подходит, одновременно повернулись спиной и принялись сосредоточенно изучать содержимое полок за прилавком. Шон поравнялся с Джоком и почтительно кашлянул.
– Джок, можешь уделить мне минуту?
Джок медленно повернулся.
– А, Шон. Да, что тебе?
– Мы с Даффом завтра покидаем Рэнд. У меня есть для тебя кое-что – на память. Я знаю, Дафф тоже хочет, чтобы это у тебя было.
Джок покраснел от неловкости.
– Ничего не нужно, – сказал он и начал поворачиваться к своей выпивке.
– Пожалуйста, Джок.
– Ну ладно. – В голосе Джока звучало раздражение. – Что это?
– Вот, – ответил Шон, делая шаг вперед и вкладывая в удар всю свою тяжесть. Большой, покрасневший от виски нос Джока – цель, о которой можно только мечтать. Это был один из лучших ударов Шона – он был не в форме, но у него хватило сил великолепным сальто перебросить Джока через прилавок. Потом он взял стакан Джока и вылил на голову Тревору.
– Когда в следующий раз меня увидишь, здоровайся, – сказал он.
Он поднимался по лестнице к Градски значительно повеселевший. Его ждали.
– Ну, Макс, ваше слово. – Шон даже сумел улыбнуться.
– Мистер Градски очень щедр.
– Сколько? – оборвал его Шон.
– Мистер Градски позволит вам взять пятнадцать сотен и личные вещи. В качестве дополнительного условия вы обещаете в течение трех лет не заниматься никаким бизнесом в Витватерсранде.
– Эй, эй, не разгоняйтесь, – ответил Шон. – Две тысячи, и договорились.
– Предложение не подлежит обсуждению.
Шон видел, что больше ничего не добьется. Им ни к чему торговаться; это просто утверждение.
– Хорошо, согласен.
– Мистер Градски послал за своим адвокатом, чтобы составить договор. Не откажетесь подождать, мистер Кортни?
– Вовсе нет, Макс, вы забываете, я теперь совершенно свободен.
Глава 31
Шон застал Даффа там же, где оставил – в «Ксанаду», в кресле гостиной. Дафф спал с пустой бутылкой в руке.
Он залил бренди свой жилет, три пуговицы были расстегнуты. В большом кресле его тело словно съежилось; курчавые волосы свисали на лоб, смягчая осунувшееся лицо. Шон разжал его пальцы, сжимавшие горлышко, и Дафф зашевелился, что-то бормоча и поворачивая голову.
– Детское время кончилось, – сказал Шон. Он поднял Даффа и взвалил себе на плечо. Даффа обильно вырвало.
– Молодец, покажи Градски, что ты думаешь о его проклятом ковре, – подбодрил его Шон. – Давай еще, на удачу, только не надо мне на ботинки.
Дафф послушался, и Шон, усмехаясь, понес его вверх по лестнице. На верхней площадке он остановился и, по-прежнему держа Даффа на плече, попытался проанализировать свои чувства. Черт возьми, он чувствовал себя счастливым. Нелепо радоваться в разгар такой катастрофы. Все еще дивясь себе, он прошел по коридору в комнату Даффа. Опустил его на кровать, раздел и укрыл одеялом. Принес из ванной эмалированный таз для умывания и поставил рядом с кроватью.
– Тебе это может понадобиться. Спи крепко. Завтра нас ждет долгая дорога.
На верху лестницы он снова остановился и посмотрел вниз, на мраморное великолепие прихожей. Он лишается всего этого, и не с чего чувствовать себя счастливым. Шон громко рассмеялся. Может, это потому, что, стоя перед полным уничтожением, он в последнее мгновение сумел ослабить удар – избежав худшего, он превратил поражение в победу. Конечно, жалкую маленькую, но по крайней мере они не беднее, чем когда впервые явились в Рэнд. В этом причина? Шон задумался и понял, что это не вся правда. Он испытывает и чувство освобождения. Вот вторая часть. Он свободен и может отправляться своей дорогой – на север, в новые земли. Им владело будоражащее предчувствие.
– Ни одной шлюхи и ни одного брокера на пятьсот миль вокруг, – сказал он вслух и улыбнулся. Он перестал подыскивать слова для выражения своих чувств. Эмоции очень неопределенны и уклончивы – стоит загнать их в угол, как они меняют форму, и словесная сеть, которой ты собрался их накрыть, больше не подходит. Он отпустил чувства на свободу, принимая их и наслаждаясь ими. Сбежал по лестнице, вышел через кухню и двинулся на конюшню.
– Мбежане, – крикнул он, – где тебя черти носят?!
В помещении для слуг загремел опрокинутый стул, дверь распахнулась.
– Нкози, что случилось?
Голос Шона встревожил Мбежане.
– Какие у нас лучшие шесть лошадей?
Мбежане назвал их, не пытаясь скрыть любопытство.
– Они обработаны солью против нганы?
– Все обработаны, нкози.
– Хорошо, подготовь их к рассвету. Две с седлами, остальные вьючные.
Мбежане улыбался.
– Мы отправимся на охоту, нкози?
– Вполне возможно, – ответил Шон.
Сонная болезнь. Обработка солью включает обязательный укус мухи цеце. Те лошади, что выживают, приобретают иммунитет.
– Надолго ли мы уезжаем, нкози?
– Навсегда – это надолго ли? Попрощайся со своими женщинами, возьми копья и каросс, и посмотрим, куда приведет нас дорога.
Шон вернулся в спальню. На то, чтобы упаковаться, ему потребовалось полчаса. Груда ненужной одежды посреди комнаты росла, а то, что он брал с собой, составляет половину груза одной лошади. Он уложил это в две кожаные сумки.
В глубине одного из шкафов он отыскал овчинную куртку и бросил на стул вместе с кожаными брюками и фетровой шляпой с широкими полями, чтобы надеть утром. Потом спустился в кабинет и выбрал оружие. Оставляя без внимания дорогие двустволки и малораспространенные калибры, он взял пару дробовиков и четыре манлихера.
И пошел попрощаться с Канди. Она была у себя, но сразу отозвалась.
– Слышала? – спросил он ее.
– Да, весь город знает. О Шон, мне очень жаль. Заходи.
Она раскрыла перед ним дверь.
– Как Дафф?
– С ним будет все в порядке. Сейчас он пьян и спит.
– Я пойду к нему, – быстро сказала она. – Сейчас я ему нужна.
Вместо ответа Шон приподнял бровь и смотрел на нее, пока она не опустила глаза.
– Да, вероятно, ты прав. Может, позже, когда он переживет первый шок. – Канди посмотрела на Шона и улыбнулась. – Вероятно, тебе нужно выпить. Тебе тоже досталось.
Она прошла к буфету. На ней было синее платье, оно подчеркивало женственный изгиб бедер и не скрывало ложбинку между грудей.
Шон смотрел, как она наливает и несет ему выпивку. Очень хороша, думал он.
– До новой встречи, Канди, – поднял Шон свой стакан.
Глаза ее распахнулись и стали голубыми.
– Не понимаю. Почему ты так говоришь?
– Мы уходим, Канди, завтра на рассвете.
– Нет, Шон, ты шутишь.
Но она знала, что он не шутит.
После этого говорить было не о чем. Он допил, они еще немного поболтали, и он поцеловал ее.
– Пожалуйста, будь счастлива.
– Постараюсь. Возвращайся когда-нибудь.
– Только если пообещаешь выйти за меня.
Он улыбнулся, и она ухватила его за бороду и стала раскачивать из стороны в сторону.
– Убирайся, прежде чем я не поймала тебя на слове.
Он ушел – знал, что она заплачет, а ему не хотелось смотреть на это.
На следующее утро Дафф под присмотром Шона собрался. Он послушно выполнял все его указания, отвечал на вопросы, но в остальном закутался в защитную оболочку молчания. Когда он закончил, Шон заставил его забрать сумки и повел туда, где в предрассветном холоде ждали лошади. С ними были люди – четыре фигуры в тени. Шон поколебался, прежде чем выйти во двор.
– Мбежане! – крикнул он. – Кто это с тобой?
Они выступили вперед, в полосу света из открытой двери, и Шон засмеялся.
– Хлуби, обладатель благородного живота! Нонга! А это ты, Кандла?
Это были те, кто работал с ним в первых шурфах «Глубокой Канди», кто выкапывал лопатами его богатство, а копьями отгонял хищников. Довольные тем, что он их узнал – ведь прошло много лет, – они окружили его с широкими белозубыми улыбками, какие бывают только у зулусов.
– Что привело вас, троих разбойников, сюда в такую рань? – спросил Шон, и Хлуби ответил за всех: