– Разве танцевать не греховно, Шон?
Шон улыбнулся в темноте.
– Конечно!
– Хочется разок пожить в грехе – ну, не слишком, немного, чтобы понять, каково это.
– Вот и посмотришь, – сказал Шон как можно более алчно.
Глава 29
На следующий день Шон отвел Катрину в самый дорогой женский магазин Претории. Он выбрал материал для полудюжины платьев. Одно из них будет бальным, из шелка желтого канареечного цвета. Экстравагантно, Шон понимал это, но ему было все равно: он видел легкий румянец вины на щеках Катрины и прежний блеск в ее глазах.
Впервые после болезни она снова жила.
Он с благодарной щедростью сорил соверенами. Продавщицы им радовались, они окружили их с подносами, полными женских мелочей.
– Дюжину этих, – говорил Шон, – да, и эти тоже подойдут.
Тут его взгляд выхватил на противоположной полке что-то зеленое-зеленое, как глаза Катрин. Он ткнул пальцем:
– Это что?
Две девушки устроили гонку, едва не сбив друг друга с ног. Победительница принесла ему шаль, и Шон набросил ее на плечи Катрины. Вещь была прекрасная.
– Мы ее берем, – сказал Шон, и вдруг губы Катрины задрожали, она заплакала, жалобно всхлипывая. Волнение оказалось слишком сильным. Продавщицы пришли в ужас – они толклись вокруг Шона, как куры во время кормления. Шон тем временем подхватил Катрину на руки и понес к наемной карете. У двери он остановился и через плечо бросил:
– Платья должны быть готовы к завтрашнему вечеру. Успеете?
– Они будут готовы, мистер Кортни, даже если моим девушкам придется работать всю ночь.
Шон отнес Катрину в фургон и уложил на кровать.
– Прости меня, Шон, со мной такое впервые…
– Все в порядке, милая, я понимаю. Спи.
Следующий день Катрина отдыхала в лагере, а Шон снова отправился к мистеру Гольдбергу и купил у него все, что им понадобится для следующей экспедиции. Еще день ушел на погрузку фургонов, и к этому времени Катрина казалась достаточно здоровой, чтобы поехать в Йоханнесбург.
Выехали в первой половине дня. Мбежане правил, Шон и Катрина сидели на заднем сиденье, держась под пледом за руки, а Дирк прыгал по всей карете, иногда прижимался лицом к окну и отпускал замечания на смеси английского, голландского и зулусского языков; Шон называл такой язык диркским. До Йоханнесбурга доехали гораздо быстрей, чем ожидал Шон. За четыре года Йоханнесбург вырос вдвое и вышел в вельд им навстречу. Они проехали по новым районам и оказались в центре. Здесь тоже произошли перемены, но в целом центр оставался таким, каким Шон его помнил.
Они пробирались через забитую Элофф-стрит, и вокруг, смешиваясь с толпами на тротуарах, возникали призраки прошлого. Шон услышал смех Даффа и быстро повернулся на сиденье, чтобы определить источник звука – денди в шляпе канотье, сверкнув золотыми зубами, снова рассмеялся в проезжающем мимо экипаже, и Шон понял, что это не Дафф. Очень похожий, но другой. И все было так: похоже, но чуть другое, ностальгическое, но печальное, с ощущением потери. Прошлое утрачено, и Шон знал, что назад ему не вернуться. Ничего не остается прежним, реальность может существовать только в одном времени и в одном месте. Потом она умирает, и ты, утратив ее, должен искать в другом времени и в другом месте.
Они заняли в «Гранд-отеле» номер с гостиной, двумя спальнями, большой ванной и балконом, который выходил на улицу и откуда открывался вид на копры и белые шахтные отвалы вдоль хребта. Катрина устала. Они рано поужинали в номере, и Катрина легла, а Шон пошел в бар выпить перед сном. Бар был заполнен. Шон нашел место в углу и молча слушал непрерывные разговоры вокруг. Он больше не был частью всего этого.
Картину на стене над прилавком сменили; раньше здесь висела сцена охоты, а сейчас генерал в красном мундире, выразительно забрызганном кровью, прощался на поле битвы со своим штабом; штабные офицеры казались скучающими.
Шон провел взглядом по стенной панели. Он помнил, он так много помнил! Неожиданно он заморгал.
У бокового выхода в панели стены трещина, напоминающая по форме звезду. Шон заулыбался, поставил стакан и помассировал костяшки правой руки. Если бы Оки Хендерсен не нырнул под его удар, он бы снес ему голову.
Шон сделал знак бармену.
– Еще один бренди, пожалуйста. – И пока тот наливал, спросил: – Что случилось с панелью у двери?
Бармен взглянул на стену и снова стал смотреть на бутылку.
– Когда-то давно какой-то парень саданул кулаком. Хозяин не стал заделывать, оставил на память, знаете ли. Должно быть, парень был силач… Панель здесь в дюйм толщиной.
– А кто он был? – в ожидании спросил Шон.
Бармен пожал плечами.
– Какой-то бродяга. Они приходят и уходят. Зарабатывают несколько фунтов, выливают их на стену и снова уходят туда, откуда пришли. – Он скучающим взглядом посмотрел на Шона. – С вас полдоллара, приятель.
Шон пил медленно, поворачивал между глотками стакан в руках и наблюдал, как бренди налипает на стекло, словно жидкая нефть. Тебя запомнят по треснувшей стене в баре.
«Пойду спать, – решил он, – это больше не мой мир. Мой мир наверху, спит, надеюсь!»
Он чуть улыбнулся про себя и допил бренди.
– Шон? – Кто-то положил руку ему на плечо, когда он уже повернулся, чтобы уйти. – Бог мой, Шон, это действительно ты?
Шон смотрел на стоящего рядом мужчину. Он не узнавал аккуратно подстриженную бородку и большой загорелый нос с облезшей на кончике кожей, но неожиданно узнал глаза.
– Деннис, старый разбойник! Деннис Петерсен из Ледибурга!
– Верно! Ты не узнал меня! – рассмеялся Деннис. – Вот и вся наша дружба. Ты исчез, не сказав ни слова, и десять лет спустя даже не узнаешь меня!
Теперь смеялись оба.
– Я думал, тебя давно повесили.
Шон защищался.
– А что ты делаешь в Йоханнесбурге?
– Продаю говядину, я член Ассоциации скотоводов.
В голосе Денниса звучала гордость.
– Вот приехал возобновить контракт.
– Когда возвращаешься?
– Поезд через час.
– Что ж, успеем выпить перед твоим отъездом. Что будешь?
– Спасибо. Малую порцию бренди.
Шон заказал выпивку, они взяли стаканы и стояли, неожиданно ощутив неловкость – когда-то между ними было полное взяимопонимание, но с тех пор прошло десять лет.
– Так чем же ты занимался? – нарушил молчание Деннис.
– То да сё, знаешь, немного занимался шахтами, а сейчас только вернулся из вельда. Ничем особенным.
– Ну, все равно, приятно тебя видеть. Твое здоровье.
– И твое, – сказал Шон.
Неожиданно он понял, что может узнать новости о своей семье – новости, без которых жил почти десять лет.
– Как Ледибург? Как твои сестры?
– Обе замужем, я тоже женат, и у меня четверо сыновей.
В голосе Денниса снова звучала гордость.
– Кто-нибудь, кого я знаю?
– Одри, помнишь, дочь старого Пая?
– Не может быть! – вырвалось у Шона, но он тут же быстро добавил: – Замечательно, Деннис, я рад за тебя. Она чудесная девушка.
– Лучше всех, – самодовольно согласился Деннис. У него был вид человека, которого хорошо кормят и о котором хорошо заботятся, лицо его пополнело и стал заметен живот.
«Интересно, каким кажусь я», – подумал Шон.
– Конечно, старина Пай умер; смерть – единственный кредитор, которого он не смог перекупить. Банк и магазин перешли к Ронни.
– Крыса с ушами летучей мыши, – заметил Шон и тут же понял, что зря сказал это.
Деннис слегка нахмурился.
– Он теперь мой родственник, Шон. Очень приличный человек – и проницательный бизнесмен.
– Прости, я пошутил. Как моя мать? – задал Шон вопрос, который все время был у него на уме.
Он выбрал правильно. Выражение лица Денниса сразу смягчилось, взгляд потеплел.
– Как всегда. У нее магазин одежды рядом с магазином Пая. Это золотое дно, все хотят покупать одежду у тети Ады.
Она крестная мать двух моих старших; думаю, она крестная мать большинства детей в округе. – Лицо Денниса снова хмурым. – Ты мог бы иногда писать ей, Шон. Ты даже представить себе не можешь, какую боль причинил ей.
– Так сложилось.
Шон опустил глаза к стакану.
– Никаких оправданий. У тебя есть долг, а ты его не исполнил. Этому нет оправданий.
«Мелкий человек. – Шон поднял голову и посмотрел на Денниса, не пытаясь скрыть раздражение. – Напыщенное поучающее ничтожество, которое смотрит на мир через замочную скважину собственного величия».
Деннис не заметил раздражения Шона и продолжал:
– Это урок, который каждый должен усвоить еще ребенком: у нас у всех есть ответственность и долг. Человек растет, когда видит эти обязанности, когда принимает бремя, которое налагает на него общество. Возьми, например, меня: несмотря на всю работу на ферме – а ведь мне теперь принадлежит еще Махобалс-Клуф, – несмотря на все потребности семьи, я еще нахожу время представлять нашу округу в Ассоциации скотоводов, я член церковного совета и совета округа, и у меня есть все основания считать, что меня попросят стать мэром. – Он пристально посмотрел на Шона. – А что ты делал со своей жизнью?
– Никаких оправданий. У тебя есть долг, а ты его не исполнил. Этому нет оправданий.
«Мелкий человек. – Шон поднял голову и посмотрел на Денниса, не пытаясь скрыть раздражение. – Напыщенное поучающее ничтожество, которое смотрит на мир через замочную скважину собственного величия».
Деннис не заметил раздражения Шона и продолжал:
– Это урок, который каждый должен усвоить еще ребенком: у нас у всех есть ответственность и долг. Человек растет, когда видит эти обязанности, когда принимает бремя, которое налагает на него общество. Возьми, например, меня: несмотря на всю работу на ферме – а ведь мне теперь принадлежит еще Махобалс-Клуф, – несмотря на все потребности семьи, я еще нахожу время представлять нашу округу в Ассоциации скотоводов, я член церковного совета и совета округа, и у меня есть все основания считать, что меня попросят стать мэром. – Он пристально посмотрел на Шона. – А что ты делал со своей жизнью?
– Жил, – ответил Шон, и Деннис несколько озадаченно посмотрел на него, потом взял себя в руки.
– Ты женат?
– Был женат, но недавно продал жену арабским работорговцам на севере.
– Что ты сделал?
– Ну, – улыбнулся Шон, – она была старая, а цену мне предложили хорошую!
– Это шутка, да? Ха, ха!
– Разве можно обмануть старого доброго Денниса, – рассмеялся Шон. «Недоверчивый человечек!»
– Выпей со мной еще, Деннис.
– Я свою норму выбрал, Шон, спасибо. – Деннис достал из внутреннего кармана золотые часы и посмотрел на циферблат. – Пора идти. Приятно было повидаться.
Шон остановил его.
– Как мой брат… как Гарри?
– Бедный старина Гарри. – Деннис печально покачал головой.
– Что с ним?
В голосе Шона прозвучал страх.
– Ничего, – быстро успокоил его Деннис. – То есть я хочу сказать, ничего, кроме того, что всегда.
– Почему ты тогда сказал «бедный старина Гарри»?
– Не знаю, просто все его так называют. Должно быть, обычай. Просто он один из тех, о ком всегда говорят «бедный старина».
Шон сдерживал досаду. Он хотел узнать. Он должен был узнать.
– Ты не ответил на мой вопрос. Как он?
Деннис сделал значительный жест правой рукой.
– Часто прикладывается к бутылке. Я не виню его – эта женщина, его жена… Тебе повезло, что ты тогда исчез, Шон.
– Наверно, – признал Шон, – но он здоров? Как дела в Тёнис-краале?
– Мы все пострадали от коровьей чумы, но Гарри потерял больше половины стада. Бедный старина Гарри, с ним всегда что-нибудь происходит.
– Боже мой, пятьдесят процентов!
– Да, но, конечно, Ронни помог ему справиться. Дал ему заем под залог фермы.
– Тёнис-крааль заложен! – застонал Шон. – О, Гарри, Гарри!
– Да. – Деннис неловко кашлянул. – Ну, думаю, мне лучше пойти. Totsiens,[35] Шон. Рассказать им, что я тебя видел?
– Нет, – быстро ответил Шон. – Пусть все остается как сейчас.
– Ну хорошо. – Деннис колебался. – У тебя все в порядке, Шон? Я имею в виду, – он снова кашлянул, – как у тебя с деньгами?
Шон почувствовал, как немного рассеивается его дурное настроение – этот напыщенный человечишко собирается предложить ему взаймы.
– Очень любезно с твоей стороны, Деннис. Но я сэкономил несколько фунтов, так что на пару дней мне хватит, – серьезно ответил он.
– Ну ладно. – Деннис испытывал большое облегчение. – Хорошо. В таком случае totsiens, Шон.
Он повернулся и быстро вышел из бара. Он вышел из бара, и Шон о нем забыл. Он думал о брате.
Неожиданно он принял решение. Когда кончится следующая поездка, я отправлюсь в Ледибург. Ферма, о которой они мечтают, ничего не утратит, переместившись от Паарла в Наталь, а ему вдруг ужасно захотелось снова посидеть в кабинете в Тёнис-краале, почувствовать, как по утрам с откоса наползает холодный туман, увидеть, как ветер разносит белые брызги с водопадов. Он захотел снова услышать голос Ады и все объяснить, зная, что она поймет и простит.
Но прежде всего и больше всего Гарри – бедный старина Гарри. «Я должен вернуться к нему, десять лет – это много, его горечь должна пройти. Я должен вернуться к нему – ради него и ради Тёнис-крааля».
Приняв это решение, Шон допил бренди и поднялся в номер.
Катрина спокойно дышала во сне, темная масса ее волос разметалась по подушке. Раздеваясь, Шон смотрел на нее, и его меланхолия медленно рассеивалась. Он осторожно потянул на себя одеяло, и в это время в соседней комнате захныкал Дирк. Шон прошел к нему.
– В чем дело?
Дирк сонно посмотрел на него, пытаясь найти подходящее объяснение, потом на его лице появилось облегченное выражение, и он назвал причину, которую дети приводят сотни лет.
– Я хочу пить.
Шон пошел за водой, и это позволило Дирку собраться с силами. Когда отец вернулся, сын начал настоящее наступление.
– Папа, расскажи мне историю.
Теперь Дирк сидел, и сна в его глазах не было.
– Расскажу тебе историю Джека и Гарри, – начал Шон.
– Не эту, – возразил Дирк. Сага о Джеке и его брате занимала пять секунд, и Дирк это знал.
Шон сел на край кровати и протянул стакан.
– А как насчет такой? Жил когда-то король, у которого было все на свете… но когда он все потерял, понял, что у него никогда ничего и не было, но что теперь у него есть больше, чем раньше.
Дирк пораженно смотрел на него.
– Плохая история, – высказал он наконец свое мнение.
– Нет, – возразил Шон, – это не так. А может, и так. Но ты должен быть милосердным и признать, что для такой поздней поры она сгодится.
Глава 30
Шон проснулся счастливый. Катрина сидела в постели, разливая по чашкам кофе из оловянного кофейника, а Дирк колотил в дверь, чтобы его впустили. Катрина улыбнулась.
– Доброе утро, минхеер.
Шон сел и поцеловал ее.
– Как спала, милая?
– Хорошо, спасибо.
Но под глазами у нее были темные круги. Шон прошел к двери спальни.
– Готовься к нападению кавалерии, – предупредил он и распахнул дверь.
Натиск Дирка двинул его к кровати, и Шон нырнул вслед за ним. Когда силы равны, решает вес, и через несколько секунд Дирк оседлал Шона, безжалостно прижав его к постели, а Шон запросил пощады.
После завтрака Мбежане подвел карету к дверям гостиницы. Когда все трое уселись, Шон открыл окошко за кучером и сказал Мбежане:
– Сначала в контору. Потом к десяти на биржу.
Мбежане улыбнулся ему.
– Да, нкози. А потом ланч в большом доме.
Мбежане так и не научился произносить «Ксанаду».
Они посетили все прежние места. Шон и Мбежане смеялись и через окошко обменивались воспоминаниями.
На бирже была паника, снаружи собралась толпа. Контору на Элофф-стрит переделали, и на медной табличке у входа значилось несколько дочерних компаний «Сентрал Рэнд Корпорейшн». Шон остановил карету у входа и принялся хвастаться Катрине.
Она молча слушала, чувствуя себя недостойной человека, который столько сделал, и неверно истолковала воодушевление Шона, решив, что он жалеет о прошлом и хочет к нему вернуться.
– Мбежане, отвези нас к «Глубокой Канди», – сказал наконец Шон. – Посмотрим, что стало с ней.
Последние пятьсот ярдов дороги к шахте заросли травой и были покрыты рытвинами – ею давно не пользовались. Административное здание снесли, на его фундаменте густо росла трава. В полумиле дальше по хребту видны были новые здания и копры, но здесь жила была выработана и брошена. Мбежане провел лошадей по круглой подъездной дороге, где когда-то размещалось управление. Он спрыгнул и держал лошадей под уздцы, пока Шон помогал Катрине выйти из кареты. Шон посадил Дирка на плечо, и они пошли в высокой, по пояс, траве мимо груд кирпичей и обломков к третьему стволу «Глубокой Канди».
Голые бетонные блоки, на которых когда-то стояли механизмы, образовали в траве геометрический узор. За ними возвышался белый отвал; какой-то минерал из размельченной руды растворился и покрыл стороны отвала длинными желтыми полосами. Когда-то Дафф определил, что это за минерал, но он не представлял коммерческой ценности. Шон забыл, как он называется. Что-то похожее на название звезды. Кажется, уран.
Наконец они подошли к стволу. Края обрушились, трава свисала с них, как неряшливые усы свешиваются в рот старику. Копер исчез, ствол окружала только ржавая проволочная ограда.
Шон опустился на колени – держа спину прямо, чтобы Дирк удобно сидел на плечах, он взял камень размером с мужской кулак и бросил через ограду. Они стояли молча и слушали, как камень, падая, ударяется о стены. Падал он долго, и когда наконец ударился о дно, с глубины в тысячу футов донеслось эхо.
– Брось еще! – приказал Дирк, но Катрина его остановила.
– Нет, Шон, давай уйдем. Это нехорошее место. – Она слегка вздрогнула. – Похоже на могилу.