– Ну что же ты, сынок? Совесть у тебя есть?
– Надеюсь, что да, сэр. – Теда смутило это явление из прошлого, и он ответил мягче, чем собирался, хотя под ложечкой еще болело.
– Так это неправда, что ты продал «Олимпии» свою ДНК?
– Правда, сэр. Но есть обстоятельства…
– Хотел бы я знать, что это за обстоятельства могут заставить человека предать родину. Ты понимаешь, что теперь этот племенной скот, который на Земле называют спортсменами, будет платить за твои гены?
– Раньше скупали титулы и земельные наделы, теперь они приобретают участки ДНК, – проворчал сосед Оголы. – Введение векторов взрослым приравняли к допингу, так они начинают с эмбрионами, заключают генетически выгодные браки между династиями, манипулируют кроссинговером… Это здесь называется честной борьбой.
– Уже ничего не поправить, как я понимаю, – сказал третий. – Но коптеры иногда падают, когда спускаются слишком низко над лесом.
– Да, несчастные случаи бывают, – согласился Огола. – А у полиции свои методы сбора ДНК.
Тед не был уверен, что они не всерьез, и в любом случае шутка зашла слишком далеко.
– Что вас волнует в моей девятнадцатой хромосоме? – обратился он к тому, кто ворчал про титулы и земли, у этого человека был наименее атлетический вид, и он знал слово «кроссинговер». – Конкретно? Вы полагаете, там есть что-то важное?
– Смеетесь?
– Нет.
– Рецептор эритропоэтина. Миозин. Фактор биогенеза пероксисом. Черт подери, вполне достаточно, чтобы отнять у нас фору!
– Знаете, – доверительным тоном сказал Тед, – в младшей школе я был отвратительным бегуном. Всегда худший. И то же самое в колледже – худший на весь год выпуска. Меня никогда не хотели брать в команду. Ни в регби, ни в футбол – Вайнайна ужасен, Вайнайна спотыкается о свои ноги, только не Вайнайна!
– Что ты плетешь? – холодно поинтересовался Огола. – Плохой спортсмен или хороший, генетически ты наш!
– Я ваш. Но совсем невезучий. И в спорте мне не везло, и в азартные игры.
– И что? Решил отомстить за невезение?
– Я просто пытаюсь объяснить. Вы дослушайте, это важно. Когда мне исполнилось пятнадцать, родители мне перевели кучу денег – подразумевалось, что я поеду на континентальную олимпиаду, заодно погуляю по столице, прикоснусь к ее древним камням и все такое. Но в пятнадцать лет все идиоты. Знаете, что сделал я?.. Ох, ну хорошо, не хотите отгадывать – скажу сам: отправился в FutureInGene и промотал все на прогноз моих спортивных возможностей.
Тед сделал еще одну паузу. На сей раз реакция слушателей его вполне вознаградила.
– Ты намекаешь…
– Ага. По всем генам, которые тогда представлялись вовлеченными. Я присяду, хорошо? (Он придвинул себе свободное кресло и налил воды в стаканчик.) Понимаете, это мне казалось дико важным. Я был практичным парнем и хотел знать, в какой области мне имеет смысл напрягаться, а где нечего ловить. На регбистов я плевал, но когда девчонки…
– Или ты кончаешь трепаться, – Огола поднялся из кресла и выпрямился во весь свой рост, – или я тебе что-нибудь сломаю, и свидетели подтвердят, что я был не в себе.
– А, вас интересуют результаты? Все равно что бросить двадцать игральных костей и получить двадцать очков, на каждой по единице. Ровно та же вероятность, что у любого другого исхода, но впечатляет. Самые плохие из существующих на Саойре аллельные варианты для всех генов, завязанных на силу и скорость! Или почти для всех, но девятнадцатая хромосома сплошь была красная, ни желтой полоски, ни зеленой. Я даже не расстроился, я хохотал в голос! Потом напился и выяснил, что с метаболизмом алкоголя мне тоже не повезло. А потом занялся стрельбой из лука и метанием на точность. С неподвижными мишенями нормально получалось.
– Хочешь сказать, что ты кинул «Олимпию»? – спросил Огола.
– Зачем такие слова? – Тед обиженно поднял брови. – Они покупали саойрийскую хромосому, я продал ее. Они спросили о моих спортивных успехах, я сказал им правду – что спортом не занимаюсь. Это как золотая лихорадка: богатый инвестор может положиться на удачу и слухи, если нельзя провести анализы, а бедный продавец может блефовать. Закон о конфиденциальности генетической информации никто не отменял, докопаться до результатов частного обследования в провинциальной инопланетной клинике у них не было шансов. Да я сам бы про него забыл, если б вы не напомнили. – Тед отхлебнул из стакана и задумчиво улыбнулся. – Жаль, мой па тогда не знал, какое это было выгодное вложение. Он год со мной не разговаривал, а если бы не мама, вообще убил бы.
– Ну ты и трепло, доктор. А где гарантия, что ты нам не морочишь голову? Доктор Нееман, что вы скажете?
Тед Вайнайна второй раз за день активировал медико-биологический раздел своего паспорта.
– Тебя дома не будут осуждать? – спросила Анна. В первый раз после скачка они вышли на прогулочную палубу и увидели звезды.
– Дома никто не читает земные новости. Коллеги, специалисты, наверное, узнают. Но коллегам я смогу объяснить, что сделал.
– А почему ты сказал Кингу, что был капитаном команды?
– Что значит «почему сказал»? – картинно возмутился Тед. – Сказал, потому что это правда. Конечно, не в бейсболе и не в регби, они меня не брали даже запасным. У нас есть такая игра – там битой не бьют по мячу, а бросают ее в цель.
– Да ладно!
– Честное слово. Называется «городки». У меня хорошо получалось, даже лучше, чем с луком. Хочешь, научу, когда прилетим? В нее и девушки играют. Правую руку отводишь назад…
– Пусти! Сюда кто-то идет! И кстати, я хотела спросить… как у вас относятся к полукровкам? Ну, то есть к детям саойрианов и землян?
– А… Анна, – Тедди сейчас же отпустил ее и так захлопал глазами, что она рассмеялась. – Это же теоретический вопрос, да?
– Итак, мы вытянули пустышку. Эксперименты in silico дают нулевой результат. Что скажешь, Пит?
– Джим, мы оба знаем, что это моя вина. Я был за покупку.
– Есть идеи, как компенсировать убытки?
– Ну, для начала – в контракте был пункт о розничной перепродаже небольших объемов генетической информации.
– Хочешь сказать, найдется другой идиот, который это купит?
– Не это. Помнишь, во время обсуждения я говорил о цвете его глаз? Гены пигментов волос, глаз и кожи в квоту укладываются, они тоже в девятнадцатой. Насколько я понял, в земных базах их нет. И это уже верняк, есть фенотипическое подтверждение. Красивый, оригинальный цвет, для шоу-бизнеса то, что нужно. Я свяжусь с Casting Laboratories?
– Вперед.
Ужасы нашего городка
Андрей Дашков
Реальность страха
…Она была абсолютно уверена в реальности мира и в реальности страха, и что же теперь реально?[1]
Джек КеруакМы упразднили истинный мир – какой же мир остался? быть может, кажущийся?.. Но нет! вместе с истинным миром мы упразднили также и кажущийся![2]
Фридрих Ницше1
Когда сидишь ночью на заправочной станции одна (старый хромой абориген не в счет), разные мысли лезут в голову. Вспоминаешь прошлое – приятные вещи и не очень; в будущее заглядываешь как в колодец и думаешь, что бы такого принять, чтобы не тошнило от настоящего и от тебя самой. Твое обычное противорвотное средство – музыка из старых времен, хотя и с нею часто выходит явная передозировка, но ты все равно включаешь потяжелее, чтобы к стенке прижало, помассировало края витальной дырки, через которую жизнь влетает и вылетает, когда ей вздумается, – вдруг откроется и впустит какое-нибудь лекарство от тоски.
А спустя некоторое время выключаешь, потому что музыка вызывает у тебя болезненное ощущение ущербности: она вся, как назло, о том, чего здесь нет и, ты уверена, никогда не будет. Можно, конечно, надеяться на чудо, но ты уже слишком взрослая для дешевых чудес, да и для дорогих, честно говоря, тоже. Скепсис у тебя в крови, а кровь – она как фреон в холодильнике. Это даже нельзя назвать тотальным разочарованием, потому что ты ни разу не была никем и ничем очарована, ты незаметно проехала станцию, на которой надо было выглянуть в окно и воскликнуть: «О!!!»
Может быть, ты хочешь от жизни слишком многого? Но ты даже не знаешь – чего. Сидишь и перебираешь все, на что способно твое воображение. Оно у тебя буйное, способно на многое, уводит далеко, дай бог вернуться, только в конце каждой дорожки – тупик, и ничего ты там не находишь. Себя ты ощущаешь черствой и жесткой. И думаешь: может, надо было стать наемником, этакой солдаткой удачи – из тех, что не задают вопросов. Кстати, еще не поздно. Ты молода и находишься в хорошей физической форме. Даже в отличной форме для девушки. «Девушка» в данном случае – термин вполне медицинский. Вроде давно положено иметь мужика, но тебе до лампочки.
То, что ты видишь в зеркале, тебя устраивает, даже в таком виде – с немытыми, коротко стриженными волосами, в спецовке, от которой несет табаком, в джинсах и армейских ботинках. В кармане спецовки лежит пачка презервативов. Ты не выбрасываешь их только потому, что срок годности – пять лет, так что спешить некуда. Витрина придорожного магазинчика, между прочим, набита всевозможными резинками, но ты держишь пачку при себе… Позволь спросить, на какой такой случай, мать твою?
И вообще, твои карманы набиты ненужным барахлом. Сигареты, хотя ты не куришь. Ключ от сортира, хотя дверь никогда не запирается. Свисток, в который ты не собираешься свистеть ни при каких обстоятельствах, чтобы не насмешить дьявола, – он и так наверняка ухмыляется, глядя на твое убожество. Что там еще в карманах? Монеты на сдачу. Брошюра «Сторожевой башни» – «Конец ложной религии близок!». Но для тебя и это слишком далеко… Вот пушку ты носила бы с удовольствием. Но у тебя нет ни разрешения на оружие, ни денег на него, ни мыслей о том, где все это взять.
Да и что бы ты делала с пушкой? Стреляла бы по бутылкам? Ощущала бы себя в большей безопасности? Ну, пожалуй, да. Только сейчас и это не имеет особого значения. Никто всерьез не пытался тебя изнасиловать, но ты хочешь быть готовой к тому, что однажды это может случиться. И ты держишь в одном кармане баллончик со слезоточивым газом, в другом – нож, а в третьем – кастет. Подруга, да ты вооружена до зубов!
Тут ты перескакиваешь на воспоминания обо всех предложениях члена и сердца, которые ты когда-либо получала. Надо признать, в достаточно вежливой форме. Надо признать, кое-кто пытался за тобой ухаживать. Надо признать, кое-кого оттолкнула твоя хмурая морда, черный юмор, ядовитый язык и упрямое нежелание идти на компромиссы. Кое-кто упрекал тебя в неумении «договариваться с людьми». А тебе просто лень с ними договариваться. Проще договориться с аборигеном. Люди несут околесицу; они хотят того, на что тебе плевать; они жрут дерьмо, которое им скармливают Те, Что Взобрались На Самый Верх; они рвутся к кормушке, от одного запаха которой тебе хочется блевать. Так что у тебя может быть общего с ними?
Только жизнь, которую нужно как-то прожить.
* * *Девушка порылась в своем личном несгораемом ящике, выискивая, что бы такого еще послушать. Всякий раз, выбираясь в город выходным днем, она забредала на барахолку и покупала за бесценок все старые диски с музыкой и фильмами, что попадались на глаза. Так у нее постепенно собралась большая и разнообразная коллекция. Рок, джаз, этно, блюз, трип-хоп, электроника, классика, авангард. В любом виде. Для любого состояния души – только душа, сволочь, не ценила, воротила нос, кайфовала с каждым днем и с каждой ночью все реже и реже, уже и не вспомнить, когда по-настоящему. Впору задать себе вопрос: может, потому у тебя и работа такая дерьмовая, для которой в Прекрасном Новом Мире есть аборигены и прочий деклассированный элемент, что радоваться разучилась, да, собственно, никогда и не умела? Чему радоваться, спрашиваешь? Выбирай: жратве повкуснее, дому попросторнее, тряпкам и шкуркам убитых животных, побрякушкам, железу на колесах, статусу гражданина, семейному гнездышку, мужниной любви, собственной пригодности к деторождению. Просто тому, что еще коптишь…
Девушка знала ответы. В них не было ничего утешительного. Но у нее не осталось ни капли жалости к себе. Она испытывала неудобство, когда при ней распускали слюни. Себе лично она могла бы вынести любой приговор, но вряд ли согласилась бы с приговором, вынесенным другими.
Она поставила джазовый диск – тихий неназойливый «cool» – и смотрела на пургу за окном, которая заносила снегом забытую богом станцию.
2
Иногда ты думаешь, на что обрекает человека имя, если это вообще имеет какое-то значение. Например, ни одно из известных имен тебе не нравится. Значит, повод для внутреннего конфликта уже имеется. Как правило, имя получаешь в таком возрасте, когда никто не интересуется твоим мнением по этому поводу, да ты его и не имеешь. Не говоря о тех случаях, когда родители решают, как назовут тебя, еще до твоего рождения. Давайте будем снисходительны. Пусть в пятнадцать-шестнадцать-семнадцать лет (у каждого своя пора) человек выберет себе другое имя – какое сам захочет. А лет этак в сорок, сорок пять пусть сделает это сознательно и возьмет, наконец, имя, с которым можно доживать свой век.
Когда собака находит другого хозяина, она получает новую кличку.
* * *Иногда девушка входила в Сеть и подключалась к каналу «Ретрожизнь» (слоган и лейтмотив: «Ценно лишь то, что мы потеряли»). Других пользователей было совсем мало, и все они находились очень далеко от нее. Она не вступала с ними в разговоры. Зачем? Они казались ей такими же ничтожными и полустертыми, такими же потерянными и непонятыми, как она. Слыша их призрачные голоса, она сама чувствовала себя призраком. Что они могли ей дать, кроме своего неведения, своей призрачности, своего бездоказательного полусуществования? А так, во внутренней тишине и одиночестве, она впитывала все, «что мы потеряли», и – да, постепенно поняла: только это имело хоть какую-то ценность.
У нее появились странные привязанности, о которых другим лучше было не рассказывать. Да и кому она могла рассказать? Аборигенам?.. Это были привязанности к старым, забытым, воистину потерянным вещам. Конечно, их нельзя было потрогать. Сейчас даже память об этих вещах ускользала от нее. Она могла только пытаться уловить то призрачное сияние, что исходило от них.
Ясными ночами – особенно летом – девушка часто смотрела на звезды. Пара глубоких проваленных кресел стояла возле задней стены магазина. Многие часы она проводила в одном из них, потягивая пиво, лениво уставившись в медленную карусель неба и слушая что-нибудь старое, почти забытое. Перед ней была вся южная сторона купола, от края крыши вверху до каймы далекого черного леса внизу. Порой ей казалось, что куда-то туда переселилась ее душа, и с тех пор дом из мяса и костей остался пустым. Правда, есть еще приходящий ночной сторож – подслеповатая и глуховатая старая дева. От нее мало толку, но и ворам здесь делать нечего.
Для пасмурных ночей у девушки тоже было припасено кое-что: атлас звездного неба, несколько книг по астрономии. Все это старое, изданное в середине прошлого века, настоящее. Уйма бесполезных сведений. Зачем, например, она знала, что центр Галактики, ее невидимое ядро, находится примерно в направлении границы созвездий Стрельца и Скорпиона, что недалеко от звезды Кси Геркулеса расположена точка пространства, куда движется Солнце, унося с собой Землю и другие тела системы, что «Антарес» означает «соперник Марса» или что Тритон, мать его так, – единственный внутренний спутник с обратным орбитальным движением?
Одно время она собиралась купить себе любительский телескоп, потом поняла, что ей вовсе не хочется рассматривать кратеры на Луне, или спутники Юпитера, или Плеяды, или любой другой «объект», преподнесенный на черном блюдечке, через окуляр, или даже изображения с орбитальных телескопов на экране компьютера, что тоже не проблема. Ей нравилось видеть огромный циферблат вселенских часов в целом, а не отдельные его части, причем без посредников. В какой-то момент усеянная светящимися точками чернота начинала засасывать, что-то происходило с небесной линзой – девушка вдруг оказывалась в ее фокусе, а звезды и туманности приближались без всякой оптики, и единственное, что избавляло от головокружительного ощущения падения в бездну и опускало на землю, – это резь в мочевом пузыре.
* * *Зачем аборигенам деньги?
Она неоднократно задавала себе этот вопрос, особенно двадцать пятого числа каждого месяца, когда на станции останавливался фургон из города. Кроме водителя, в фургоне находились человек в деловом костюме и двое охранников-аборигенов в форменных комбинезонах и с автоматами.
Девушка всегда подходила к фургону первой. Деловой хлыщ спрашивал у нее, в каком виде она желает получить оговоренную в контракте сумму и продлевает ли контракт на следующий срок. Она брала небольшую часть наличными, остальное хлыщ тут же сбрасывал на ее личный счет нажатием нескольких клавиш на компьютере. Она получала квитанцию и проверяла остаток – катастрофически малый для того, что она задумала. Деньги прирастали слишком медленно, и ждать ей оставалось в лучшем случае еще несколько долгих лет. Если, конечно, у дьявола хватит терпения.
А абориген, ее хромой напарник, из которого сыпался не только песок, неизменно выгребал все положенные ему бабки, и вот тут девушка спрашивала себя, зачем ему столько хрустящей бумаги. И отвечала: не твое собачье дело.
Она действительно была нелюбопытна, и прошло больше года, прежде чем она решила от нечего делать проследить за аборигеном. То, что для этого надо было спуститься в подземку, ее не слишком напрягало, хотя о подземке старые (настоящие) люди, которых она изредка еще встречала во время своих вылазок в город, рассказывали всякое. Будь у нее в тот день настроение получше, может, она и предпочла бы не таскаться за аборигеном, а подключиться к «Ретрожизни» («Ценно лишь то, что мы потеряли») и «посетить» недавно обнаруженное кладбище кораблей на побережье мертвого океана…