Как только зашелестели купюры в ее руке, на конопатом лице появилось скучающее выражение. «А ведь я была права», – сказала она себе. На кой хрен аборигену деньги? Хотя с такими аборигенами ей еще не приходилось встречаться. Этот был в своей стихии, на своей территории. И вел себя соответственно.
На всякий случай девушка все-таки подняла перед собой веер из денежных знаков и слегка им помахала. В ответ получила кислую мину и отрицательное движение головой. Она спрятала деньги.
– Больше у меня ничего нет.
Хозяин расплылся в улыбке, которая, видимо, означала: «Ошибаешься, деточка. У тебя есть…» Его рука с отставленным указательным пальцем медленно поднялась. Палец был короткий и толстый, обильно усаженный рыжими волосками, с вырванным ногтем. Она успела разглядеть его во всех подробностях, потому что палец оказался направленным в ее левый глаз.
– Что? – спросила она.
– Один, – произнес толстяк. – За пушку и пятьдесят патронов. У тебя останется еще один. И все довольны.
Она медлила, борясь с искушением врезать кастетом ему по переносице. Чтобы обязательно увидеть то, что посыплется из разбитого носа.
– Нет, – сказала она наконец. – Не все довольны. Мне нужны оба. Я пойду.
– Иди, – равнодушно согласился толстяк. – Только далеко ли ты уйдешь без пушки?
Она настороженно оглянулась на дверь, словно опасалась, что доказательство его слов может появиться немедленно, затем снова впилась взглядом в его рожу, пытаясь понять, где заканчиваются дурацкие шутки и начинаются проблемы. Но лицо аборигена осталось непроницаемым.
– Я попробую еще раз, – сказал он, когда она начала пятиться.
Теперь палец был направлен куда-то чуть повыше середины ее лба.
– Хочешь снять с меня скальп?
– Нет, всего лишь волосы. Как насчет твоих волос – за пушку с полной обоймой?
Через месяц-другой отрастут, прикинула девушка. И он все еще не заикнулся о разрешении на оружие. Предложение звучало хотя и странно, но уж больно заманчиво. Что она теряла, кроме волос? Лишь бы только все этим и ограничивалось.
Она кивнула.
Толстяк ненадолго удалился в заднюю комнату и вынес оттуда машинку для стрижки и пакет из черного мягкого пластика, принимающего любую форму. За витриной обнаружился табурет, на который девушка уселась с некоторой опаской.
Самым трудным было выдержать первое прикосновение холодной насадки… И еще этот пакет на плечах, словно черное блюдо для головы. Потом на него посыпались ее волосы…
Когда процедура закончилась и толстяк аккуратно свернул пакет, следя за тем, чтобы не потерялся ни один волосок, она провела ладонью по непривычно гладкой голове, которую холодил воздух, и мысленно произнесла: «Ну вот, теперь назад дороги нет».
Ей пришлось еще немного поволноваться, прежде чем она ощутила в руке тяжесть и твердость «беретты». Толстяк любезно провел с ней небольшой инструктаж. Она несколько раз перезарядила оружие, вынула и вставила обойму, получила некоторое представление о том, как чистить пистолет. Напоследок он даже разрешил ей выстрелить вверх, чтобы окончательно развеять ее сомнения («Один патрон – за счет заведения»). В крыше, зиявшей разнокалиберными дырами, появилось еще одно отверстие. От грохота заложило уши, и на некоторое время в них поселился тихий свист.
Девушка была почти довольна и чувствовала себя неплохо, если не считать легкого свербежа в голове и холодка где-то в области желудка.
– Для парика? – спросила она, глядя на пакет, хотя думала, что волосы явно коротковаты.
И услышала в ответ:
– Для ритуальной магии.
4
Когда ни во что не веришь и стоишь на общей молитве, пытаясь выдавить из себя хоть одно искреннее слово, то кажешься себе голодной собакой, начисто лишенной обоняния. Подопытной собакой, для которой где-то в лабиринте спрятана приманка. Другие животные легко находят ее и получают еду; крысы и свиньи дают тебе сто очков вперед. Ты никогда не найдешь пищу сама и можешь рассчитывать только на подачку, если не хочешь сдохнуть с голоду.
Но есть иной способ выживать.
* * *С того места, где она остановилась, выйдя из оружейного магазина, еще была видна часть лестницы. И бледный свет туннеля, будто взятый из черно-белых снов лунатика. Девушка поискала в себе желание вернуться или желание идти дальше, но нашла только необъяснимую уверенность в том, что ее путь заранее предрешен. Она не смогла бы сказать даже, когда у нее появилась эта уверенность – сегодня утром, вчера, давно или минуту назад, – как будто она приобрела вместе с пистолетом что-то нематериальное и в то же время вполне ощутимое.
Ей самой не нравилась охватившая ее апатия – не покорность и не слабость, а безразличие к неизбежности, к тому, что обязательно случится независимо от ее намерений. Она будто забрела в незнакомый, но уже полностью отснятый фильм – где-то ближе к началу ленты. Ей нашлось место в каждом кадре, однако никто не собирался ничего менять из-за ее появления или ради нее. Ни единой детали.
Она считала себя достаточно здравомыслящей, чтобы прекратить это сразу, пока не станет поздно. Требовалось определенное усилие, но она отогнала наваждение или как там называлась иррациональная бурда, которая слишком назойливо пыталась забраться под черепную коробку. Безобидная игра закончилась для девушки в тот момент, когда она увидела продырявленный пулями потолок. Она пощекотала себе нервы и бесплатно постриглась. Пора двигать к выходу.
Она прошла между шатром и прилавком с колесами, которые все еще вращались. Сквозняки, гулявшие над платформой, холодили кожу; голова будто стала теперь уязвимой вдвойне, но поднять капюшон означало бы существенно уменьшить поле зрения, а она по-прежнему ждала чего-то непредвиденного. «Готовься к худшему», – долбил внутри неугомонный бес. Не думала же она в самом деле, что пушка обойдется ей так дешево?..
Лестницу она одолела почти бегом, только на самом верху оглянулась. Станция была погружена в летаргию, которую ей не удалось нарушить – возможно, для этого она не проявила достаточно самонадеянной глупости. Сейчас ей казалось, что никто и ничем не смог бы заманить ее в сверкающие чернотой зевы туннелей.
Она перевела дух и ускоренным шагом миновала турникет. Обратный путь занял бы не больше пяти минут, если бы время не было иллюзией, которая всегда побеждает – как и положено одной из трех главных иллюзий. Но в реальности происходящего она не усомнилась ни на секунду. Появилось и кое-что новенькое – клаустрофобия, ощущение ватных ног и шипящей пены в ушах. При этом – ни единой чужой тени, никаких подозрительных движений или звуков. Лампы не мигали и не гасли, препятствий не возникло, никто не звал из темноты. Каждый пройденный поворот, кроме последнего, не оправдал ее худших ожиданий. И только когда остался позади Z-образный участок туннеля и должно было появиться пятно дневного света впереди и наледь под ногами, девушка обнаружила, что выхода наверх больше не существует.
Это открытие, сделанное не мгновенно, а все с тем же отвратительным подкрадывающимся предчувствием неизбежного, она повертела так и этак, но без претензий к своему рассудку. У нее не было других вариантов.
Если пройти дважды, туда и обратно, одной и той же дорогой, на которой нет развилок, и не вернуться на прежнее место, то остается в конце концов принять как должное простой факт: она оказалась в западне, которая была выше ее понимания. Небольшая истерика уже не повредит, но и не поможет, поэтому девушка просто замерла в ступоре на несколько секунд (а может, и на дольше), а потом начала двигаться по облицованной камнем кишке, которая выглядела в точности как зеркальное отражение той, другой, уже более или менее ей известной. Она даже догадывалась, куда придет. Ее представления о возможном претерпели кое-какие изменения, но правила игры остались прежними. И, конечно, она всегда могла воспользоваться аварийным выходом – аж четырнадцать раз, учитывая количество патронов в магазине «беретты».
Там, где раньше находилась заметенная снегом лестница, теперь была глухая стена, которая ничем не отличалась от противоположной. И никакой линии раздела между частью туннеля, существовавшей прежде, и его продолжением, возникшим в результате аккуратного, не оставляющего следов, искажения пространства. То, что можно чего-то не заметить, абсолютно исключалось. Конечно, она странная девушка, но не идиотка. В конце концов, этот «лабиринт» был слишком прост даже для подопытной крысы.
Она продолжала идти как заведенная. Клаустрофобия взялась за нее всерьез. Чернильные кляксы расплывались перед глазами; тошнота имела привкус гари, словно в животе пылали сухие листья; каждый вдох и выдох отдавались в ушах колючим шорохом. Счетчик в мозгу отсчитывал шаги с педантичностью механизма. Когда их число перевалило за две сотни, девушка немного успокоилась и привела в порядок мыслишки, которые до этого вдоволь покрутились на муторной карусели сознания. Их было немного, и все они были тенями самых простых желаний. Выполнимым на данную минуту оказалось только одно. Она присела под стеной туннеля (как будто место имело значение) и помочилась. Моча стекала в том направлении, куда она шла, – наклон туннеля был едва заметен.
Еще пара сотен шагов. Она оставила позади два поворота, турникет и отключенные автоматы. С верхней площадки лестницы был виден прилавок с неумолимо вращавшимися колесами и шатер, а чуть дальше – оружейный магазин. На платформе все осталось неизменным, словно запечатленное на снимке ее последним, брошенным через плечо, взглядом.
Она остановилась на несколько секунд, прикидывая, сколько человек из десяти попытались бы вернуться сейчас «обратно», чтобы лишний раз убедиться в отсутствии выхода. Такая попытка казалась ей бессмысленной, с другой стороны, у нее теперь куча времени, а кроме того, иногда что-то срабатывает, иногда – нет. Шестеренки непонятного замысла тоже ведь могут оказаться плохо смазанными…
Она решила проверить, не изменяет ли ей хотя бы чувство времени. По ее ощущениям, прошло не более полутора часов с тех пор, как она спустилась в подземку. С помощью мобильника она выяснила две вещи. Сначала плохая новость: связи с внешним миром у нее не было. Другая новость: она ошиблась не более чем на восемь минут.
Ее по-прежнему мутило, и потому она не могла определить, действительно здесь стало теплее или это ей лишь казалось. Липкие объятия собственного белья – вот что сильнее всего остального напоминало о несуразности случившегося. Как будто ее кожа знала то, чего еще не знала сама девушка. Но скоро узнает.
Она развернулась и проделала весь путь еще раз. Это отняло двенадцать минут и стоило ей определенного добавочного количества пота. Зато она убедилась в отсутствии выхода, а хиленькая надежда сосредоточилась где-то там, внизу, и при этом отчаянно нуждалась в инъекции какого-нибудь стимулятора, чтобы не сдохнуть окончательно.
* * *Она надеялась, что кто-нибудь из аборигенов объяснит ей, что происходит. Правда, Желтый Халат не внушал доверия, а мысль о новой встрече с хозяином оружейного магазина, наоборот, внушала непреодолимое отвращение. Не исключено, что оба дурачили ее просто потому, что для них она была непрошеной гостьей и должна поплатиться за это.
Она решила все-таки разыскать Ноя, который, возможно, еще не передумал возвращаться на поверхность. Хотя кто знает, что у аборигена на уме?
В этот раз она начала с крайнего прохода, примыкавшего к рельсовому пути. В углу платформы стоял барак, на боковой стене которого висело большое белое полотнище с красным крестом. Возле единственной двери были уложены штабелями тускло-серые ящики, оказавшиеся при ближайшем рассмотрении цинковыми гробами. Верхние находились слишком высоко, чтобы девушка смогла заглянуть внутрь через окошко или по крайней мере увидеть это самое окошко. Проходя мимо, она постучала по металлической стенке. Звук не сообщил ей ничего определенного – жестянка и есть жестянка. Во всяком случае, никто не отозвался. К счастью.
Поколебавшись некоторое время, она взялась за ручку двери, однако ее колебания оказались напрасными – дверь была заперта. Испытывая не вполне уместное в ее положении облегчение, она двинулась дальше, к мерцающему сооружению, которое напоминало абстрактную скульптуру со множеством ячеек, причем на каждой имелась миниатюрная клавиатура с цифрами. В другом ракурсе эта «камера хранения» уже смахивала на человеческий торс, а ячейки, если приглядеться, располагались так, словно имели некое отношение к жизненно важным внутренним органам.
Девушка не ломала себе голову над очередной загадкой; просто убедилась в том, что кодовые замки ячеек заперты, и направилась к телефонной будке – из тех, что лет пятьдесят назад, судя по старым фильмам, стояли в городе на каждом углу. Будка была ярко-желтой, с торчавшей над крышей металлической трубой, от которой тянулся провод к сплетению несущих тросов. Почти все стекла в двери и боковых стенках были выбиты, но допотопный аппарат с диском и щелью для монет как будто сохранился в целости до этого дня. Стенка вокруг него была покрыта похабными надписями и рисунками.
Не заходя в будку, девушка протянула руку и сняла трубку с рычага. Услышала непрерывный гудок и набрала бесплатный номер, который с детства вдалбливали ей в голову и который, как она прежде надеялась, никогда не пригодится. После нескольких секунд тишины и треска помех она услышала чье-то тихое хихиканье. Трудно было разобрать даже, кому принадлежал голос – взрослому или подростку, мужчине или женщине. Смех звучал как издевка, во всяком случае, девушка снова почувствовала себя втянутой по собственной глупости в дурацкую и небезопасную игру.
Она дала отбой и набрала номер вторично, но на этот раз в трубке не раздалось ни звука. С тем же результатом она пыталась дозвониться по четырем другим номерам. Бросив трубку на рычаг, она повернулась, чтобы продолжить обход. В этот момент зазвонил телефон. Пронзительный сигнал вызова заставил ее вздрогнуть. Звук исходил из черной коробочки, прикрепленной под аппаратом. Увидеть ее можно было только нагнувшись. После третьего звонка девушка сняла трубку и произнесла: «Алло».
– Кто это? – спросил спокойный мужской голос. Молодой и веселый.
Она была не из тех, кто легко идет на контакт. И не испытывала особой охоты называть себя.
– Вы меня не знаете. Я тут случайно. Не могу найти выход наверх.
– Нет, я тебя знаю, – возразил неизвестный собеседник. Его голос сделался почти ласковым. – Я знаю тебя очень хорошо, негодная девчонка. Не можешь найти выход, бедняжечка? А не надо было убегать от папочки. Хотела погулять? Вот видишь, теперь папочка тебя накажет. Может быть, папочка тебя поимеет… Но не сегодня. Сегодня папочка добрый. Погуляй еще, сучка, – хрипло закончил он.
Раздались короткие гудки.
«Иди в задницу», – сказала девушка в трубку и оставила ее болтаться на проводе.
Слова незнакомца ничего не объясняли, а за шутку их принял бы только очень большой оптимист. Скорее (если считать, что разговор с «папочкой» ей почудился) их можно было принять за внезапное проявление комплекса Электры. Испытывала ли она влечение к папочке, которого у нее не было? М-да, мысли об этом могли завести слишком далеко…
Страх, словно слабая кислота, медленно разъедал девушку изнутри. Тяжесть и твердость «беретты» казались куда более реальными, чем составляющие ее личности, которым она уже позволила исчезнуть. Все, что она могла противопоставить враждебному окружению, годилось только для обычных условий. Даже злу полагалось иметь имя под солнцем, иначе это не зло, а нечто другое, гораздо более страшное, атавистическое, – из мира, где у смерти еще не было ни названия, ни лица, ни масок.
5
Если в твоем удостоверении личности в графе «место рождения» стоит «нет данных», ты начинаешь сомневаться в том, что некоторые имеющиеся данные соответствуют действительности. Дата рождения – первого мая 20** года – почти наверняка выбрана от фонаря кем-то, кто позаботился, чтобы ты вообще могла праздновать день рождения. Ты ничего не знаешь ни о своем отце, ни о своей матери. Твои воспоминания о раннем детстве обрывочны и крайне фрагментарны, но они неразрывно связаны с монастырем. Там ты безвыездно провела свои первые семнадцать лет и получила «базовое» образование, пригодное для работы, с которой обычно справляются аборигены. Ты человек без роду и племени, и, как выясняется, место твое – нигде. Ты сама считаешь это достаточно справедливым. Просто у тебя был низкий старт, хотя бывает и ниже. И хорошо еще, что старшие подружки в монастыре, знавшие толк в тайных попойках, посещениях рок-концертов и прочих неблагочестивых бдениях, успели подсадить тебя на правильную музыку, иначе жизнь показалась бы полным дерьмом.
Кстати, теперь у тебя нет даже подружек.
А половая и расовая принадлежность указаны верно. Когда у тебя месячные, ты думаешь о том, что предпочла бы через день бриться.
* * *Зеленый павильон был словно перенесен на платформу с лужайки возле какого-нибудь загородного дома. Внутри были полукругом расставлены складные детские стулья. На одном из них сидела кукла – забытая кем-то или подброшенная намеренно. Последнее казалось вполне вероятным – кукла являлась точной копией той единственной, которой девушка играла в детстве.
Это был довольно ощутимый удар по нервам, если учесть, что свою куклу она потеряла во время экскурсии по заповеднику километрах в ста от монастыря и еще дальше от города. Помнится, не меньше недели она оставалась безутешна. И впервые убедилась в том, что молитвы о возвращении утраченного не всегда помогают. Как и любые другие молитвы.
Шорохи отвлекали, растаскивали ее внимание, словно мыши; в жерновах подземелья отдельные звуки сразу же превращались в пыль. Девушка осознала, что ее трясет; дрожь была мелкой, а ощущения напоминали голод и холод одновременно. При обычных обстоятельствах действительно не мешало бы чего-нибудь съесть, но не сейчас, когда желудок был заполнен кислой жвачкой страха.