И потом — её похождения не были только её делом, это все же нас двоих касалось. И не в морали дело — эти понятия здесь неприложимы. Но, видишь ли, все же мы с ней образовали какую-то связку, какой-то — не знаю — союз, какое-то вместе, а она с этим не считалась. А по мне-то отдавалось. Скажем, после такого вот бара я силой за руку притащил её на квартиру. Сдал соседке и уехал. Потом зашел к приятелю, посидел и часов в час вернулся домой. И узнаю, что Елена заявлялась и исчезла неизвестно куда. Время самое глухое, где её искать — фиг знает. Ладно, ложусь спать. А она тем временем три часа колесит с одуревшим таксистом по городу, заголяется перед ним, он, естественно, пытается её трахнуть, она его спрашивает: «За кого вы меня принимаете?» — а я все это время во сне дико стону, потому что мы в связке и происходит это все с нами обоими, а не с ней одной. А между прочим, ничего в жизни просто так не дается, и если у нас в той же постели кое-что получалось, то это потому, что мы оба в это вложились, что-то нашли, раскрыли друг в друге — и это вещь на самом деле очень и очень дорогая, и не затем оно найдено, чтобы бросить на сиденье первому попавшемуся водиле. И опять же, дело не в морали, но это все просто разорительно. Ну, представь, ты с компаньоном пашешь в кооперативчике, а он ваш доход пропивает, причем тебя не спрося — то же самое. И долго ли проживет такой кооперативчик? То есть Ленка двойную ошибку делала: к ошибке редкого свинства добавляла ещё и несусветную глупость.
— Слушай, я все хочу спросить: все, что ты пока расказываешь, это блядство и нимфомания, а в чем магия-то?
— Да как сказать. В этом тоже, кстати. Понимаешь, магично на самом деле многое и многое, самые обыденные вещи. Тот же секс вообще-то без магии не обходится. Какой именно — это уже другой вопрос. Так что не надо ожидать, что какие-то там духи должны являться и из воздуха розы сыпаться. Наоборот, чаще все облекается в такие повседневные, правдоподобные формы.
— Ты лучше примеры какие-нибудь приведи.
— Сейчас, подберу. Ну вот сны, например. Мне и раньше много чего снилось, но с Еленой обострилось. Один сон запомнился особенно — про мертвых львят. Будто ночь, а я превратился в льва. И так мне это понравилось, бегу себе и вижу Ленку. Она сидит у какой-то ямы с Юрой — это прежний её поклонник. Увидела меня, ей это понравилось, и она тоже превратилась в львицу. И мы с ней прыгаем, играем, а потом я подхожу к яме и заглядываю. А там львята, и все мертвые, убитые, и львенок один сверху такой красивый, сильный львенок. И над ямой сеть натянута. И приходят какие-то люди, охотники, и в этой сети всех уносят. А я на них прыгаю, пытаюсь отнять львят обратно — и ничего не получается. Страшный такой сон, а смысл без всякого Фрейда понятен.
Или что-то вроде общего сна — наяву. Лежим с Ленкой, отдыхаем, — то есть я отдыхаю, она не уставала, — и она начинает рассказывать, что ей в это время видится. А я ещё до её слов знаю, что она скажет, хотя сам это вижу очень смутно.
— А видение-то хоть какое?
— Про памятник. Нам двоим, будто лежим вместе — на локте так под голову. Потом прилетел Бог с недовольным лицом, надел на неё нимб и за собой увел. А я отпустил. Да это так, ерунда, важно, что оно видится вместе.
Или гадания. Я тогда и понял, что гадать хоть на чем можно — было бы что узнать, а знаки и самому можно подобрать. Например, я по Овидию гадал, это называется так, — раскрывал наугад один восточный сборник. И что ты скажешь — всю дорогу попадалась «Джатака о Суссонди» — это такая сказка, как царь драконов утащил на необитаемый остров женщину, а она и там ему рога наставила. Правда, не только это попадалось, но романтические такие любовные четверостишия:
В летний полдень после купанья
На груди мужа она рассыпает
Свои влажные волосы,
Пахнущие рекой.
Ну и, хотелось, конечно, верить, что это вот правильно, а то — нет. И наконец, без всякого гаданья знаки даются. Как-то раз, например, лежим с Ленкой у неё на кушетке, даже ещё не совсем лежим, и вдруг в раскрытую форточку влетает пташка — забыл, воробушек, синица ли. На улице холод, но у Елены по-настоящему топили, так что форточка настежь. И вот проходит полчаса или больше, мы уж распустились, а воробушек все летает себе по комнате. И садится на раму ещё и подруга, — Ленка вообще-то спорила, что это как раз воробей, а летает воробьиха, но ясно, что наоборот. И так все он порхает, и ведь не боится нисколько, а она — нет, все на форточке.
— Ну, и что это все означает?
— Смотря для кого. В моем обиходе это плохой знак — знак облома, неудачи, затянувшейся ошибки — примерно так — но это я сейчас знаю. Но ведь сразу можно понять: птичек две, но они врозь; потом — вроде как нашел он теплое место, и не гонят, и даже покормить могут, но это ведь только кажется так — все эфемерно, непрочно — до закрытой форточки. Штукато в том, что ужасно не хочется это понимать.
Что ещё запомнилось — пару раз у меня начинала ци с ладони течь. Знаешь, вроде мурашек — сухое такое электричество.
— Эрос?
— Н-нет, это не одно и то же. Эрос — это больше одушевленное, энергия живого, такое, ещё досексуальное, притяжение живого к живому. Мужское, женское, секс — это уже потом. По крайней мере, я так это понимаю, а я человек неграмотный, может, все и не так.
— Хорошо, и что с ци?
— Да ничего, просто забавно было — водишь у Ленки над животиком, а её разбирает. Я все хотел это — кисоньку — побаловать, но Ленка не дала, побоялась.
Но самое загадочное, что у нас было, я проспал <…>
— Слушай, но ведь это все скорее мистика, чем магия.
— Как посмотреть. Не так и важно. Видишь ли, я ведь говорил — очень часто это дела как бы совсем обыденные. Например, c тетей Надей — ну, выставили мы её, это одно, но ведь она только спустя год, когда уже вся история закончилась, рассказала обо всем маме.
— А что, мама… это…?
— Ну да, она человек совковых понятий на этот счет. Была, по крайней мере. А поскольку капать на мозги все женщины умеют, то для меня существенно было, как она на все взглянет. И взглянула так, что оставляла Ленку ночевать, — уж чего не ожидал, того не ожидал. Или соседка раньше была, умерла уже, пенсионерка, сплетница та еще. Ленка иногда кричала…
— То есть?
— Да то и есть — кричала. Как люди кричат? Между прочим, не особенно в кайф — не в лесу ведь где-нибудь. И вот был у меня магнитофон включен, а там запись — Ленка принесла — с похожей музыкой, женщина стонет, как бы сексуально. Я закрыл все двери и сделал погромче. А Ленка это переорала, и, видимо, в подъезде все равно было слышно. А эта соседка потом позвонила мне, вперила одобряющий взгляд и говорит: «Какой ты молодец!» — я чуть со стыда не сгорел, какое уж там мужское тщеславие. Так вот, эта старуха раз до и раз после выдумывала про меня какие-то совершенно никчемные сплетни будто я там кого-то приводил. Получалось, правда, пальцем в небо, а тут ни единого звука маме, а ведь и выдумывать ничего не надо. И понимаешь, походя заткнуть рот двум старым сплетницам — ей и той же тете Наде — это магия ещё та, не хуже филиппинской какой-нибудь. У Елены вообще дар был заставить работать на себя чужие тени, как это в магии называется. Ей потому и сходило все с рук. Скажем, как-то раз у её сестер на дому мы готовились к зачету. Закрылись в комнате и, конечно, всю ночь — как поизящней выразиться? — предавались дозволенным радостям. К слову, на следующий день одна из сестер повстречала Эллу В. Та поинтересовалась — а что, мол, Лена заболела? Сестричка с простой души отвечала — да нет, они то есть мы с Ленкой — наверно, ещё придут, всю ночь готовились. Элла В. вытаращила глаза и цинично захохотала. Это-то смешно, конечно, но злополучный зачет я вредной бабе сдал с третьего захода. А Ленка через недельку поехала и потихому списала. Получилось так, что она попользовалась моей удачей, и так у ней получалось со многими и по-разному. Другое дело, что все это попусту, вслепую, — Ленка этим, так назову, обладала, но не владела. Она за всякие пустяки хваталась, за кольцо какое-нибудь серебряное, а все это, разумеется, чепуха — все эти карты, амулеты, заговоры, кошки черные и прочее. А по-настоящему, в чем её главная магия была, — это то, что она создавала волшебную историю, приключение. Скажем, такой маг, как Толкин, это очень похоже описывает. Ты как бы оказываешься в опасном краю, где никогда ничего заранее неизвестно: из лужи может вдруг вылезти водяной — или чудище крокодил, птичка превратиться в Вову Юрасова ну и так далее. Нет правил, нет повторений; всегда надо быть начеку, потому что действительно опасно — до смерти, обоюдно. Мужчины её, понятно, бесились и страдали, но на самом-то деле им это очень нравилось.
— Ты вроде бы чуть раньше говорил про редкое свинство?
— Я и повторю. Верно то, верно и это. Она ведь сама не понимала, что делает.
— Ты вроде бы чуть раньше говорил про редкое свинство?
— Я и повторю. Верно то, верно и это. Она ведь сама не понимала, что делает.
— Слушай, а как вы расстались?
— Да даже не знаю. Понимаешь, я на каждую встречу шел с чувством, что она последняя — больше ничего не будет. Можно сказать, что вся эта история была сплошным расставанием. Не знаю — когда. Может быть, когда после одной из ссор я привел её к себе, а она заглянула в дневник и прочитала там что-нибудь вроде — «Нет, не она. Ничего не получится.» И тут же ногой в сапог, рукой в шубу в рукав — и на улицу. Секундами позже я выбегаю — и ни зги не вижу. Обычно фонари не отключают у нас, а тут не горят. И какая-то беспросветность — хожу, высматриваю, но все как в том львином сне — как парализован, и ничего нельзя сделать.
— Ну хорошо, тогда другое — а сколько времени все это тянулось?
— Где-то полгода.
— Так долго?
— Хм, так было же из-за чего и тянуться, не только расстаться. Не всякой женщине в пять утра будешь за чифиром рассказывать о четырех встречах принца Сидхартхи, а потом посмотришь в глаза и скажешь: «Я хочу тебя» — причем, ей и то интересно, и это. Мы и сами под конец стали понимать, что нам не любовниками надо быть, а как-то по-другому — только не знали — как. А как трогательно она меня ревновала! «С кем ты представлял себя из нашей группы?» — почти по Евангелию — с кем ты прелюбодействовал в душе своей? — «Вот с этой и этой». «Ну, и с этой, наверное?» — а я действительно почти всю группу примерил — «Да, и с ней тоже.» — «И с ней?!. Она же мымра, она же некрасивая!» — «Почему, она интересная.» — «Вот гад!» Или пошутить могла: идем по улице, я и вспомню из детской книжки: «Шел Шашка по шошше и шошал шошку» — а в ответ следует: «Шла Ленка по шоссе и сосала Сашкин». И начнет расписывать: тихо едет машина, на капоте Сашка со спущенными штанами, за ним она… Потом, жить не по трафарету — это тоже ведь чего-то стоит. Ну и проникновения у ней были кое-какие, и — Тайна, этого уж не касаюсь. Да и постель — до и после Ленка могла себя безобразно вести, но здесь-то была безупречна. Почти. А у многих женщин наших наоборот — ходят-то вроде гладко, ну, а в постели по-свински, а это показание, между прочим, более надежное.
— Как по-свински?
— А так, низший тип — думает, что если легла и ноги раздвинула, то уже все — она облагодетельствовала. И мужчина обязан стараться — и в постели, и в жизни — отрабатывать, что его к мировому сокровищу допустили.
— Знакомо.
— О чем и речь. Переучить, конечно, можно, но долго, и лучше уж в сторону. Видишь ли, здесь дело даже не в сексе. Главное, человек должен принять вызов своей судьбы, — а этогото все и боятся — и ищут, за кого спрятаться. Вот сейчас американские феминистки у нас толкутся и, конечно, лепят много смехотворного. Но в этом-то они правы — наши женщины слишком зависимы, слишком несамостоятельны, слишком хотят укрытия — на том и попадаются. Пока дело дойдет до мужчины, наша женщина уже сто раз отдалась государству — на простой секс её уже не остается. Это не метафора, кстати, все буквально так. Все эти стереотипы — «хорошо то, плохо это», «в жизни надо так и так» и так далее — это ж не просто так приобретается, — на это тратиться надо — и тратится на это жизненная сила — Эрос. Одна беда поиметь-то её во всех видах поимели, мусором голову забили, но кайфа от этого совершенно нет. Теперь она ждет, что придет мужчина и доставит ей положенное удовольствие, — а мужчине уже просто некуда воткнуться. Ну и что с такой жизни? — конечно, пьянка. Понимаешь, то, что принято считать общественными установлениями, государством, моралью там — это на самом-то деле такое коллективное совокупление — да ещё с таким размахом и с такими извращениями, что куда там какому-то порновидео — это уже так, манная каша. «Пентхаус» сто тысяч народа не сгонит в бараки, а Адольф Гитлер пожалуйста, хоть сто миллионов. И я не великие новости открываю — на Западе это азбучные вещи для любого психолога или, скажем, антрополога.
— Очень интересно, но ты сильно отвлекся. Как вы все-таки разошлись? Ну, внешне-то хоть как все обстояло?
— Я не выдержал. Если кратко, написал письмо — извинился, что я не Бог, что быть вместе без её участия не получается, слов больше было, но суть такая. Приехал, привез письмо, сказал, что ухожу, поцеловал в губы и уехал. Потом умирал несколько дней — не то, что очень её хотел, а просто плохо было, как вот с водки. Может, и умер, не знаю.
И где-то в это время приснился сон. Будто я стою на маленькой такой планетке, и она начинает сдвигаться с места вверх. А напротив на такой же планетке стоит Ленка и растерянно так смотрит на меня. Над ней такая большая радуга — и эта радуга её за мной не пускает. И мы все дальше расходимся.
И примерно в это же время произошла одна важная вещь. Был, кажется, конец марта, все таяло, в небе стояло солнце, и все сверкало. Конечно, это не мировые линии, а все равно — какой-то отблеск в таких случаях есть. И среди этого сверкания я неожиданно понял, почувствовал, что я свободен: я могу пойти, куда захочу, и делать то, что найду нужным, я могу прямо сейчас повернуть к вокзалу и поехать в Ригу или Хабаровск, а могу, если так решу, сесть в этот мокрый снег и умереть прямо здесь, и только моя глупость, а никакой ни Бог, ни женщина, ни страна, — может держать меня на привязи самых больных или самых сладких переживаний. Тогда я, конечно, не знал, а ведь это и было настоящим магическим решением, — таким, которому можно помешать исполниться, но которое нельзя оспорить или отменить — таких сил в мире просто нет. И как знать? — может быть, вся эта путаная история затем и приключилась, чтобы я принял вот это решение свободы.
Потом у меня было разное, такого уже не было. Самое странное, что лет пять я вспоминал Ленку довольно часто, но — никак: ни как хорошее, радостное, ни как больное и плохое — просто — было и было. За это время я прочитал кое-какие тексты, кое-что понял и теперь могу, мне кажется, определить, что у нас было неправильно.
У Ленки главная ошибка была та, что она была «красный демон»: пользовалась тонкими, верхними энергиями, чтобы получать наслаждение, а правильная направленность противоположна. А моей ошибкой было то, что я пытался быть с ней вместе, как с обычной женщиной, рутинно, тогда как мы оба на это не годились. Следовало совсем другое — построить магический союз и помочь друг другу понять в себе чудесное — хотя бы попробовать так. Но мы были слишком нетерпеливы, слишком глупы и невежественны — оно и не получилось.
А может быть, и это неверно, и все бывшее и небывшее — всего лишь эпизод в старой игре Охотника и Дианы.
Примечания
1
имена и конкретные обстоятельства, естественно, изменены