Жозефина Кортес — это я. Это же я, Жозефина Кортес, заработала восемь тысяч двенадцать евро!
Я зажала сумочку под мышкой и решила положить деньги на свой счет в банк. Немедленно. Здравствуйте, мсье Фожерон, угадайте, каким ветром меня принесло? Вот восемь тысяч двенадцать евро! Теперь, мсье Фожерон, вам не придется звонить и любопытствовать, как мадам Кортес будет жить! А вот так, мсье Фожерон! С помощью чудной, изумительной, прелестной, восхитительной Одри Хепберн! А завтра, с такими-то расценками, не заняться ли мне жизнью Лиз Тейлор, или Кэтрин Хепберн, или Джин Тирни, а может, и Гэри Купера и Кэри Гранта, почему нет? Все это мои приятели. Они нашептывают мне на ухо свои секреты. Хотите, я изображу вам деревенский говор Гэри Купера? Нет? Ну, дело ваше. А чек-то, мсье Фожерон, вовремя подоспел, как раз к Рождеству.
Жозефина была ужасно возбуждена. Она шла по улице, продолжая свой внутренний диалог с мсье Фожероном. Она шла, пританцовывая, и вдруг застыла, прижав руку к сердцу, в единый миг обратившись в соляной столб.
Конверт! Вдруг она его потеряла? Остановившись, раскрыла сумку и уставилась на конверт — он лежал, беленький, пухленький, щекастый, довольный, между связкой ключей, пудреницей, пачкой жевательной резинки и перчатками из кожи пекари, которые она никогда не надевала. Восемь тысяч двенадцать евро! «Стоп, — подумала она, — а не взять ли мне такси? Приеду в банк на такси. Страшно таскаться в метро с такими деньгами, вдруг обчистят…»
Обчистят!
Сердце бешено забилось, горло свело в сухом крике, на лбу выступил пот. Пальцы вновь нашли конверт, потрогали его, пощупали; она глубоко вздохнула, погладила конверт. Сердцебиение унялось.
Она поймала такси, назвала адрес банка в Курбевуа. Положить восемь тысяч двенадцать евро в надежное место и потом, потом… скорее баловать девочек! Ура, Рождество! Jingle bells, jingle bells, jingle all the way… Господи, благодарю тебя, Господи, благодарю тебя! Кто бы Ты ни был и каков бы Ты ни был, благодарю за то, что следишь за мной, что дал мне силы и смелость работать, благодарю! В банке она заполнила формуляр вклада, и когда красивым, круглым почерком писала цифру восемь тысяч двенадцать евро, не смогла удержаться и с гордостью улыбнулась. Подойдя к кассиру, она спросила, здесь ли мистер Фожерон. Нет, ответили ей, он уехал к клиенту, но к половине шестого приедет. «Попросите его мне перезвонить, это мадам Кортес», — попросила Жозефина, защелкивая сумку.
Клак! Мадам Жозефина Кортес вызывает мсье Фожерона.
Клак! Мадам Жозефина Кортес больше не боится мсье Фожерона.
Клак! Мадам Жозефина Кортес больше ничего не боится.
Клак! Мадам Жозефина Кортес — это сила!
Издатель был очень доволен, открыл рукопись, потер руки и сказал: «Ну, посмотрим…» Послюнив палец, перевернул страницу, за ней вторую; он читал и удовлетворенно кивал головой. «У вас отличный слог, легкий, элегантный, простой — как платье от Сен-Лорана». «Это все Одри, она меня вдохновила», — покраснела Жозефина, не зная, как отвечать на такой букет комплиментов.
— Не скромничайте, мадам Кортес. У вас настоящий талант! Возьмете еще такую работу?
— Да… конечно же!
— Отлично, вполне возможно, я позвоню вам в ближайшее время. Можете идти в бухгалтерию, это этажом выше, вам выпишут чек.
Он протянул ей руку, за которую она уцепилась, словно утопающий в бурном море — за борт спасательной шлюпки.
— До свидания, мадам Кортес.
— До свидания, мсье…
Она забыла, как его зовут. Помчалась к лифту. В бухгалтерию. И вот…
Она никак не могла прийти в себя.
«А теперь, — подумала она, выходя из банка, — курс на торговый центр Дефанс и водопад подарков для девочек. Мои доченьки любимые теперь получат на Рождество все, что им надо. И подарки будут не хуже, чем у их кузена Александра!»
Восемь тысяч двенадцать евро! Восемь тысяч двенадцать евро!
Она таращилась на витрины бутиков, сжимая в руках кошелек с кредиткой внутри. Баловать Зоэ, баловать Гортензию, завалить их подарками, пусть с их нежных лиц не сходит улыбка в это первое Рождество без папы. «С помощью моей волшебной карточки я стану для них всем: папой, мамой, Санта-Клаусом. Я верну им веру в жизнь. Не хочу, чтобы у них были такие же страхи, как у меня. Хочу, чтобы, засыпая вечером, они знали: мама тут, мама сильная, мама заботится о нас, у нас все будет в порядке. Боже, благодарю Тебя, что дал мне силы! — Жозефина все чаще обращалась к Богу. — Я люблю Тебя, Господи, храни меня, не забывай меня, ту, что так часто о Тебе забывает». Иногда ей казалось, что Он тихо гладит ее по голове.
Кружа по галереям торгового центра, украшенным елками, гирляндами и всевозможными изображениями толстого белобородого деда в красной куртке, она благодарила Бога, звезды, Небо — и не решалась войти ни в один из бутиков. Еще ведь надо оставить на налоги…
Жозефина была не из тех женщин, что теряют голову.
И однако… за полчаса она потратила треть полученной суммы. От этого закружилась голова. Как же приятно получать все эти штуки: опции, гарантию, сервис на дополнительный срок, аксессуары со скидкой… Продавцы роятся вокруг тебя и напевают сладостные мелодии, как сирены, обольщающие Улисса. Она не привыкла к этому, не смела сказать нет, краснела; едва осмеливалась задать вопрос, как продавец живо отмахивался от него и, учуяв легкую добычу, вновь расставлял тенета соблазна.
Еще несколько евро — и вам поставят все необходимые программы, всего несколько евро — и вам настроят DVD, еще несколько евро — и вам доставят покупку на дом, всего несколько евро — и гарантия на пять лет, еще несколько евро… Жозефина, опьяненная перспективами, кивала, говорила: да, да, конечно, с удовольствием, а вы можете доставить днем, я все время дома, понимаете, я работаю дома, лучше всего в то время, когда девочки в школе, я хотела бы сделать им сюрприз на Рождество. Нет проблем, мадам, в утренние часы, если вам так удобно.
Она вышла из магазина со смешанным чувством беззаботности и тревоги и заметила в толпе маленькую девочку, похожую на Зоэ, которая рассматривала витрину горящими глазами. Сердце заколотилось: ведь с таким же выражением девчонки будут открывать подарки, и тогда я стану счастливейшей из женщин.
Она возвращалась домой пешком, навстречу ветру, гуляющему по проспектам вокруг площади Дефанс. Зимой рано темнеет: в половине пятого уже смеркалось. Бледные фонари один за другим зажигались на ее пути. Она подняла воротник пальто, ох ты, могла бы купить пальто потеплее, и опустила голову, прячась от ледяного ветра. Он говорил что-то про следующий перевод, надо будет тогда купить пальто. Тем более, что это Антуан мне купил лет десять назад, шутка ли! Мы тогда только что переехали в Курбевуа…
Он не приедет на Рождество. Это первое Рождество без него…
Недавно в библиотеке она пролистала книгу о Кении. Посмотрела, где находятся Момбаса и Малинди; там пляжи с белым песком, лавочки местных ремесленников, доброжелательный и дружелюбный народ, как утверждал путеводитель. «А Милена? Она тоже дружелюбная?» — проворчала Жозефина, захлопывая книгу.
Мужчина в пальто с капюшоном больше не появлялся. Наверное, он завершил свои исследования. Бродит по улицам Парижа, и красивая блондинка сжимает его руку в кармане пальто…
Приходя в библиотеку, она раскладывала на столе книги и искала его глазами… Потом принималась за работу. Поднимала голову, надеясь его увидеть, уверяя себя, что он пришел и втихомолку наблюдает за ней…
Он больше не появлялся.
В подъезде она столкнулась с мадам Бартийе, которая, задев ее, пробежала мимо. Жозефина отпрянула: вид у нее был странный. Взгляд как у затравленного зверя. Она заметила Жозефину, но опустила глаза и помчалась дальше.
Даже не поздоровалась. Жозефина не рискнула спросить, как дела: она знала, что мсье Бартийе ушел из семьи.
Хорошее настроение куда-то улетучилось. Лишь войдя в квартиру, она услышала телефонный звонок и усталым движением сняла трубку.
Это был мсье Фожерон. Он поздравил ее с чеком, который она положила в банк, а потом сказал что-то странное, она с первого раза даже не поняла и попросила его минуточку подождать. Сняла пальто, поставила сумку, опять взяла трубку.
— Чек пришел как раз вовремя, мадам Кортес. У вас кредит без обеспечения вот уже три месяца…
Жозефина впилась пальцами в телефон, не в силах произнести ни слова пересохшими губами. Кредит без обеспечения! Уже три месяца! Но она же проверяла: у нее все время был положительный баланс!
— Ваш муж открыл счет на свое имя перед отъездом в Кению. Он взял большой заем и не выплачивал положенных взносов с 15 октября…
— Заем? Антуан? Но…
— Это его собственный счет, но вы также несете за него ответственность. Он обещал выплачивать вовремя и… Вы же подписывали бумаги, мадам Кортес! Вспомните…
— Заем? Антуан? Но…
— Это его собственный счет, но вы также несете за него ответственность. Он обещал выплачивать вовремя и… Вы же подписывали бумаги, мадам Кортес! Вспомните…
Жозефина сосредоточилась и вспомнила: действительно, Антуан перед отъездом давал ей на подпись множество банковских формуляров. Он говорил о планах, об инвестициях, об уверенности в будущем, о вызове судьбе. Это было в начале сентября. Она доверяла ему. Она все всегда подписывала с закрытыми глазами.
Объяснения банкира походили на кошмарный сон, она слушала их, дрожащая, бледная в зловещем свете лампы в прихожей. Надо включить батареи, у нас слишком холодно. Сжав зубы, она скорчилась на стуле возле тумбочки с телефоном, уперлась взглядом в потертый коврик…
— Вы ответственны за его кредит, мадам Кортес. Увы, это так. Если хотите, мы можем обсудить с вами рассрочку кредита, в таком случае вам надо будет зайти в банк… Вы также можете попросить вашего отчима помочь вам!
— Никогда, мсье Фожерон, никогда!
— Однако, мадам Кортес, это неразумно.
— Я справлюсь, мсье Фожерон, я справлюсь сама…
— Ну хорошо, выплаты, которые задержал ваш муж, может покрыть этот чек на восемь тысяч двенадцать евро. Размер ежемесячной выплаты составляет тысячу пятьсот евро, так что подсчитайте сами…
— Я сегодня кое-что купила, — выдавила Жозефина. — Для детей, к Рождеству… Компьютер и… Подождите, у меня чеки остались…
Она стала рыться в сумке, рывком вытянула кошелек, поспешно открыла его и достала чеки. Медленно, путаясь, сложила потраченные суммы и сообщила банкиру итог.
— За вычетом этих сумм у вас ничего не останется, мадам Кортес. Если он опять пропустит выплату 15 января… Не хотелось бы вас расстраивать накануне Рождества, но на счету у вас ничего не останется.
Жозефина не знала, что и сказать. Ее взгляд упал на кухонный стол, где царила старенькая пишущая машинка «Ай-Би-Эм», подарок Шефа.
— Я все улажу, мсье Фожерон. Дайте срок. Мне сегодня утром предложили еще одну высокооплачиваемую работу. Буквально нескольких дней, и деньги будут…
Жозефина сама уже не знала, что несет.
— Нет никакой спешки, мадам Кортес. Если у вас получится, увидимся в начале января, может быть, у вас появятся новости…
— Спасибо, мсье Фожерон, спасибо…
— Удачи, мадам Кортес, не переживайте, вы справитесь. А пока хороших вам праздников. Какие у вас планы?
— Я еду к сестре в Межев, — рассеянно ответила Жозефина, как боксер, что лежит, оглушенный, на ринге, пока рефери считает до десяти.
— Вот и славно, что вы не одиноки, что у вас есть семья. Удачи, мадам Кортес, счастливого Рождества.
Жозефина положила трубку и побрела к балкону, своему привычному убежищу. Оттуда она смотрела на звезды. И если какая-то звезда мигала или проносилась вниз, она видела в этом знак, что ее услышали, что небо следит за ней. А сейчас встала на колени, сжала руки и, подняв глаза к небу, принялась молиться:
— Звезды, молю вас, сделайте так, чтобы я не была больше одинока, чтобы я не была больше бедна, чтобы я больше не мучилась… Я устала, я так устала… Звезды, один в поле не воин, а я совсем одна. Дайте мне покоя и сил, а еще дайте мне того, кого я жду украдкой. Мне все равно, будет он высоким или маленьким, богатым или бедным, красивым или уродливым. Дайте мне мужчину, который полюбит меня, и которого я полюблю. Если он будет грустить, я рассмешу его, если он растеряется, я подбодрю его, а если ему придется сражаться, я буду сражаться рядом с ним. Я не прошу невозможного, только мужчину, просто мужчину, потому что, вы же знаете, звезды, что любовь — величайшее из богатств… Любовь, которую можно получать и дарить. Я не могу обходиться без нее… — Она склонила голову к бетонному полу и замерла в бесконечной молитве.
Контора Марселя Гробза располагалась по адресу авеню Ниель, 75, между площадью Этуаль и окружной дорогой. «Район шик-блеск, здесь прямо-таки пахнет деньгами», — говорил Марсель знакомым, а когда оставался наедине с Рене, добавлял: «взято за гроши, а вернется сторицей».
В свое время, много лет назад, он купил это трехэтажное здание с мощеным двориком, прельстившись раскидистой глицинией, которая увивала стены. Еще молодой в те годы Марсель Гробз подыскивал достойное и благовидное помещение для своего предприятия. «Боже милосердный! — воскликнул он, увидев это чудо, предлагавшееся за бесценок. — То, что надо!», и возрадовался, как блоха, впившаяся в шелудивого пса. «Здесь прям как в монастыре кармелиток! Здесь ко мне будут относиться с почтением и подождут, ежели я задержусь! Это место так и пышет гостеприимством, атмосферой загородного дома, честностью и процветанием».
Он купил все: и дом, и мастерскую, и двор с глицинией, и старые конюшни с разбитыми окнами, из которых сделал подсобные помещения.
Именно здесь, на авеню Ниель, 75, его дела пошли в гору.
И здесь же в один прекрасный день 1970 года он впервые увидел Рене Лемарье, совсем юнца, моложе его на десять лет, с тонкой девичьей талией и мощными плечами атланта. Бритый череп, сломанный нос, кирпично-красная физиономия. Парень что надо, думал Марсель, выслушивая соображения Рене, который пришел к нему наниматься на работу. «Не хочу хвастаться, но я умею абсолютно все. И я не из тех, кто бьет баклуши. Фамилия у меня не из благородных, и политехов я не кончал, но я вам пригожусь! Возьмите меня на испытательный срок — сами же потом будете меня просить остаться».
Рене, как оказалось, недавно женился. Его молодая жена Жинетт, маленькая смешливая блондинка, поступила на работу в мастерскую под начало мужа. Она водила микроавтобус, печатала на машинке, считала и пересчитывала контейнеры, проверяла их содержимое, хотя раньше мечтала стать певицей и даже пела на подпевках у Патрисии Карли, но встретив Рене, была вынуждена выбирать между ним и микрофоном. Она выбрала Рене, но порой, не в силах больше терпеть, подвывала: «Постой, постой! Не подходи! Я умоляю, пощади! С дррругой делить тебя не в си-и-лах! Пойми же милый! Она кр-р-расива и богата, а я в одном лишь винова-а-ата: люблю тебя, люблю-у-у!!!», и голос ее звенел под сводами мастерской. Она воображала толпу преданных почитателей у своих ног. Кстати, Жинетт была на подпевках еще и у Сильви Вартан, Роки Волкано и Дика Риверса. Так что по субботам Рене и Жинетт устраивали вечера караоке. Жинетт одевалась в стиле шестидесятых, носила балетки и брючки-корсары, а причесывалась как Сильви в эпоху, когда та носила маленькое синее платье и маргаритку за ухом. У нее была целая коллекция журналов «Привет, друзья» и «Мадемуазель в нежном возрасте», и она любила листать их, когда впадала в ностальгические настроения.
Марсель пустил Рене с Жинетт в помещение над конюшней, которое они переоборудовали в приличное жилье. Они вырастили там троих детей — Эдди, Джонни и Сильви.
Нанимая Рене на работу, Марсель не сразу решил, на какую должность его определить. «Я начинаю, и вы со мной будете начинать!» С тех пор они сплелись воедино, как узловатые ветви глицинии.
Конечно, вне работы они виделись не слишком часто, но дня не проходило, чтобы Марсель не заглянул поприветствовать Рене, который в спецовке и с вечным чинариком в зубах отвечал ему: «А сам-то как, старик?»
Рене вел учет товара, записывал входящие и исходящие грузы, отслеживал распродаваемый и неходовой товар, от которого необходимо было избавиться: «Вот эту штуку надо срочно уценить и объявить товаром месяца. Тогда ты запросто сможешь ее втюхать всяким мажорам и пижонам, которых в твоих магазинах пруд пруди, а я не хочу ее больше видеть. А если ты запустил ее в производство в каком-нибудь Там-Сям-Янге, заканчивай это дело. А не то останешься без штанов, придется тебе в метро чечетку отбивать, чтоб подзаработать. С какого перепугу ты заказал целых тридцать поддонов, у тебя в голове опилки, что ли?»
Марсель подмигивал ему, все выслушивал и почти всегда следовал совету Рене.
Кроме управления складом на авеню Ниель, Рене контролировал поставки товаров в парижские и провинциальные магазины, следил за остатками и дозаказывал недостающую продукцию и ту, запасы которой подходят к концу. Каждый вечер, перед уходом с работы, Марсель заходил на склад, чтобы выпить с Рене бокальчик красного. Рене доставал колбасу, камамбер, багет, соленое масло, и друзья болтали, любуясь глицинией за окнами мастерской. Они помнили ее тоненькой, робкой, несмелой, а сейчас, тридцать лет спустя, она, пышными кольцами благополучия радуя глаз, обвила весь двор.
Вот уже почти месяц Марсель не заходил к Рене.
А если заходил, то только по делу, когда из какого-нибудь магазина поступала жалоба. Зайдет, угрюмый, хмурый, задаст вопрос, гаркнет приказание и выскочит, избегая смотреть Рене в глаза.
Сначала Рене обиделся. Решил тоже игнорировать Марселя. Посылал разговаривать с ним Жинетт. А сам уходил куда-нибудь вглубь склада пересчитывать ящики. Эта комедия длилась три недели. Три недели без копченой колбаски, без красного вина. Без разговоров по душам, без глицинии в окошке. Потом понял, что втянулся в дурацкую игру, а друг явно не сделает первый шаг.