На третий день интерес к моей персоне, пребывающей в полнейшем шоке, поиссяк. Эксперты, работающие на месте пожарища, аккуратно уложили останки моего Незнамова в гроб и, поочередно пожав мне руки, вынесли свое заключение – несчастный случай в результате халатного обращения с газовыми и кислородными баллонами. Следственная бригада, заполучив нужный документ, деятельность свою свернула молниеносно и отбыла раньше, чем пожарные. Те еще немного побыли, настрочив огромное количество актов, прочтя которые данное место отдыха можно было бы смело сметать с лица земли.
Ждать финала этой истории нам было ни к чему. Мы улетели при первой представившейся возможности.
Полностью вверив себя в руки Кротова Николая Филипповича, я позволила ему отправить меня вторым вертолетом. Первым вылетел он с грузом «двести». Находиться в одной кабине с останками моего мужа было выше моих сил, поэтому мне пришлось проваляться на койке в своем коттедже еще пару дней. Я плохо помню, что происходило в эти два дня. Выходила ли я куда или нет, не помню. Все это оказалось размытым в памяти. Запомнилось лишь одно событие, которое произошло перед самым моим вылетом...
Я стояла у ворот пансионата с маленькой сумочкой, потому как все остальное увез Кротов, и пустыми глазами смотрела на озеро, блики которого виднелись сквозь стволы деревьев. Сначала за спиной раздались чьи-то вкрадчивые шаги. Затем покашливание. И только после этого женский голос сочувственно произнес:
– Уезжаете?
– Да, – ответила я, даже не удосужившись повернуть головы. Мне, в принципе, было все равно, кто там.
– Страшно представить, что вы сейчас испытываете. – Тяжелый вздох, шорох гравия под ногами, и меня накрыла удушливая волна аромата давно забытых духов «Красная Москва». – Нам тоже предстоит уехать раньше времени. Хотя и столовую походную нам развернули, и дирекция слезно уговаривает оставаться, думаю, все разъедутся. Им-то что? Им лишь бы не закрыться, а нам...
– А что вам? – скорее по инерции, чем из интереса, спросила я.
– А нам жутко!!! Погиб человек! Погиб, когда ничто не предвещало беды!
– Как патетично, – хмыкнула я и повернулась.
Женщина отступила на шаг и, скорбно опустив уголки бесцветного рта, часто-часто заморгала. Кажется, она сидела в столовой через стол от нас. Я иногда ловила на себе ее проницательный взгляд. Особенно после того, как утренние пробежки моего Незнамова вдруг перестали совершаться в одиночестве. Но ни разу в ее взгляде я не поймала того шкурного интереса, каким бывают движимы такие старые перечницы.
– Вам больно, – спокойно констатировала женщина и прижала сухонькие ручки к впалой груди. – Я представляю! Мой муж обманывал меня на протяжении десяти лет с моей лучшей подругой.
– Вы знали об этом?
Господи, зачем я ее об этом спрашиваю?! Мне-то что до ее мужа?!
– Знала ли я?! – горько усмехнулась она. – Они и не пытались этого скрывать! Они поступали точно по такой же схеме, как ваш мерзавец. Простите... Я знаю, что о покойниках или хорошо, или ничего, но то, как он поступил с вами!.. Ничего, кроме смерти, такие кобели не заслуживают! Страшной смерти! Такой вот геенны огненной, что накрыла вашего супруга!
Если бы на ее месте стоял кто-то другой, я, возможно, послала бы этого человека куда подальше, не желая копаться в том, куда даже своим мыслям не позволяла проникать. Но неожиданная страстность, с которой она произнесла последние слова, меня вдруг тронула.
– А что же стало с вашим супругом?
– С моим? – Женщина округлила глаза в сетке глубоких морщин, затем вдруг коротко хихикнула и, немного помолчав, прошептала: – Я его убила!!!
– ???
Не скажу, что после ее слов мне стало легче дышать, но что-то они вдруг во мне пробудили. Что-то затронули внутри, заставив оглянуться по сторонам и почувствовать внезапный холод, идущий с озера.
Женщина между тем круто развернулась на невысоких каблучках парусиновых туфель. Взбила повыше редкие кудряшки химической завивки и пошла от меня прочь. Потом она вдруг, словно вспомнив что-то, притормозила и оглянулась. Несколько минут пристально меня разглядывала и наконец выдала такое, от чего я еле-еле удержалась на ногах:
– Я очень вас уважаю, милая девочка! Очень!
– За что же?
– Такую смерть, что уготовили вы своему мужу, не смогла бы придумать даже я! Все, на что меня хватило, так это вколоть ему инсулин сверх положенной дозировки. А вы!!! Пух-пух, и его погребла огненная лавина. Это было великолепно!!!
Боже мой! Она безумна! Придумать такое... Как можно?! Чтобы я убила своего Незнамова?!
– Эй, подождите! – окикнула я ее и кинулась следом за ней. – Остановитесь же наконец!
Дама притормозила и, уже нетерпеливо подрыгивая сухонькой ножкой, воззрилась на меня.
– Что вы такое городите?! Сначала следователь пытался меня в чем-то уличить, теперь вы!.. Я никого не убивала! Это несчастный случай – и только.
Женщина презрительно фыркнула и тут же подозрительно прищурилась.
– Это – убийство, моя дорогая. Убийство, и никак не иначе... Я могла бы заподозрить эту сучонку Дашку, слишком уж она настойчиво склоняла вашего супруга к мысли о браке. Она твердила ему об этом денно и нощно...
– Вы что же, за ними подсматривали?! – Воистину день моего отъезда явился днем неожиданных открытий.
– Я умею наблюдать – и только, – недовольно поморщилась дама. – Но Дашка спала в тот момент, когда он пришел к ней. Они долго ругались, выясняли отношения. Потом он ушел, громко стукнув дверью, и прямиком пошел в столовую. Там никого не было. Никого. Сторож в этот момент всегда находится у дальних ворот, запирает их на ночь. И только ваш супруг вошел в столовую, как прогремел взрыв. Прошло минуты три-четыре, не более...
– Я спала в это время, понимаете?
– Вас никто не видел, дорогая. Никто. Даже я. – Дама повторила свой кульбит на каблучках и засеменила в сторону корпусов.
– Что бы вы себе ни напридумывали, я этого не делала! – решила я оставить последнее слово за собой.
Но не тут-то было. Женщина вновь остановилась, повернулась и изрекла:
– Я в это не верю. Да вы и сами в это не верите. Вы, и только вы, убили своего мужа. И я вас за это уважаю!!!
Часть II
Глава 1
Я оттолкнулась от стола, и мое офисное кресло послушно отъехало к окну. Отдернув легкую занавеску, выглянула наружу. Кажется, уже светает. Звезды тускнеют. Чернота небосвода на востоке начала прореживаться, отдавая легким розоватым отсветом. Вот прогорланил чей-то чумовой петух, решивший, что для подъема время самое подходящее. А я еще не ложилась. И, судя по моему настрою, по накалу творческого зуда, лягу еще не скоро.
Мягкий свет ночной лампы выхватывает поверхность компьютерного стола с приветливо светящимся монитором. Клавиатура терпеливо ждет прикосновения моих пальцев, с кончиков которых начнет изливаться очередная история, нашептанная мне моей неуемной фантазией.
Каждый роман я начинала без продуманного сюжета. Все приходило много позже, когда герои начинали совершать поступки, любить, ненавидеть, словом – жить. Порой, что случалось нередко, ситуация выходила из-под контроля, и люди, созданные мною, начинали диктовать мне свою волю. И тут уж приходилось изрядно попотеть, чтобы навести порядок в мыслях и не казаться читателю особой, дерзнувшей посягнуть на доброе, светлое, вечное.
Так было прежде, но не сейчас...
То, что сейчас выскакивало из-под моих пальцев и появилось на экране монитора, было очень личным, очень потаенным и очень смелым.
Бредовая идея – написать историю гибели моего покойного супруга Семена Незнамова – пришла мне в голову с месяц назад. С того страшного дня прошло чуть больше года, но и по сей день я не могла говорить об этом с окружающими. Всякий раз, как только разговор сворачивал на эту тему, я уходила от него. Все попытки моих подруг и Кротова, терпеливо тратившего на меня свое время, оказывались тщетными. Я упорно не желала об этом говорить. Попытаться заставить меня рассказать о том, что я чувствовала, или о том, что я вообще об этом думаю, они не смогли.
И вот теперь...
Видимо, потребность вскрыть эту давно гноившуюся, незаживающую рану, которую я тщательно от всех скрывала, а прежде всего от себя самой, и подтолкнула меня к тому, чтобы я открыла этот новый файл. И как только я это сделала, я совершенно потеряла покой. Мои пальцы не успевали за мозгом, который выплескивал все новые и новые порции эмоциональных откровений. Тех, что мало кому были нужны, тех, что я усиленно душила в себе весь этот год.
Как только возникала потребность отдохнуть, я аккуратно переносила все написанное на дискету. Чистила компьютерный диск, а дискету собственной исповеди прятала за книгами в самом верхнем ряду. Не дай бог, чтобы ее нашел Кротов! Мне даже трудно представить, что тогда может произойти. Он, превратившийся в одночасье из кардиолога с обширной практикой в домашнюю няньку угасающей от непонятной депрессии бабы, не должен быть непосвященным, поскольку больше всего на свете (во всяком случае, он постоянно об этом твердит) его интересует состояние моей души. Там не должно быть ничего потаенного. Ничего! Поскольку он, и только он, способствовал моему теперешнему процветанию и благополучию. Он обязан знать обо мне все! У меня не может быть от него никаких секретов, начиная несварением желудка и кончая желанием напиться и снять молоденького парнишку в баре на соседней улице. Странное дело, но подобные взбрыки, повторяющиеся в последнее время все чаще, он мне с легкостью прощает.
– Развлекись, дорогая, – говорит он мне в таких случаях, целует в лоб и ходко трусит с книгой и любимой трубкой в какой-нибудь дальний угол нашего особняка.
Потом я возвращаюсь домой. Уставшая, хмельная, растрепанная и еще более опустошенная, чем перед отъездом. Кротов тащит меня в ванну. Тщательно купает, словно маленького ребенка, а затем любит до изнеможения. Только после этого мне дозволяется уснуть.
– Ты извращенец, – улыбалась я удовлетворенно, засыпая на его плече.
Он молча хмыкал, а наутро, словно извиняясь, принимался трактовать свою неадекватную реакцию на мои паскудные взбрыкивания.
– Понимаешь, детка, – Николай ласково поглаживал меня по руке, пожирая глазами, – начни я на тебя давить, попытайся удержать силой или, упаси господь, побить, ты тотчас же бросишь меня. Ведь так?
– Ну... да, наверное, – кивала я, хотя не видела в его поведении никакой логической подоплеки.
– У тебя от меня появились бы секреты, а это недопустимо! Абсолютно недопустимо! Ты должна быть для меня открытой книгой, где я знаю каждую страницу, каждую строку. Пока все идет так, как сейчас, я тебя читаю. Но если я возведу для тебя какие-нибудь препятствия, ты начнешь мне лгать. Это убьет меня! В конце концов, физической измены как таковой для меня не существует. Мне плевать на то, что какой-то юнец трогает твою грудь. Страшнее, если ты ему расскажешь нечто такое, о чем я не знаю... У тебя ведь нет от меня секретов, Витуля?! Нет, скажи?!
В такие минуты мне хотелось умереть, если честно. Понять философию Кротова я не могла. Как и сам факт его существования рядом со мной. Я не любила его. Он это знал. И ценил во мне то, что я не скрываю от него этого. Но тем не менее продолжал жить со мной рядом, изо дня в день потакая моим прихотям и снисходительно наблюдая, как я раз за разом ввергаю себя в пучину порока...
Эта дискета, которую я с такой тщательностью оберегала от зорких глаз Николая, могла иметь эффект разорвавшейся бомбы. Трудно представить, что он сделал бы, узнав ее содержимое. Разрешая мне буквально все, Кротов пребывал в твердой уверенности, что прошлое для меня умерло. Если я не стала слушать его объяснений по поводу загадочно брошенной фразы на следующее утро после гибели Незнамова о моем якобы готовящемся убийстве, если я тщательно обхожу эту тему стороной, не давая никакой возможности разговорить себя, то, значит, внутри у меня все мертво. И тут эта дискета...
Это уже нонсенс. Во всяком случае, для него...
Во дворе оглушительно залаял кавказец Кротова, жутко злобная тварь, которую я терпеть не могу. Кстати, он платит мне тем же. Всякий раз при моем приближении он вздыбливает шерсть на загривке, скалит зубы и угрожающе рычит. Сейчас его лай мог означать только одно – вернулся Кротов.
Наши с ним общие коммерческие проблемы я благополучно целиком переложила на него. А поскольку иметь две заправки в нашем городе дело весьма и весьма хлопотное, то и приходилось Кротову выкладываться порой по полной программе: частенько разъезжать по делам фирмы, встречаться с представителями как силовых структур, так и структур криминальных. Мне это все было без надобности, и я добросовестно отлынивала.
– Витка, ну что ты за корова, ей-богу! – возмущалась моя подруга Лариска, обхаживая в сауне мои бока березовым веничком. – Что ты ему так беспредельно доверилась?! Так и будут тебя мужики до гроба за нос водить?!
– Николаю я верю! – строгим голосом парировала я, хотя, водит меня Кротов за нос в наших делах или нет, мне было безразлично. – Он честно все сделал! Так, как ему завещал Аркаша.
– Хорошо, пускай. У них были акции этих чертовых заправок, то есть долевое участие обоих в намечающемся строительстве. Да, он выдержал положенное время, которое ему завещал твой предусмотрительный покойничек... – Здесь Лариска, не удержавшись, все же съязвила: – Надо же... Любить любил, а доверия никакого.
– Почему? – сонно интересовалась с другого полка Лидка, сумевшая сбросить за год аж двадцать килограммов и от этого постоянно находившаяся в состоянии нездоровой сонливости.
– Потому! – Лариска обливалась потом, но перестать сквернословить в адрес мужиков не могла. – Оставить после себя указание: ввести супругу в курс дела лишь по истечении стольких-то лет после смерти. Чего он, спрашивается, хотел? Чтобы она после него жила монашкой?! Три ха-ха!
– Лариска, заткнись! – пыталась я на нее прикрикнуть. – Ему нужны были гарантии, что его мечта воплотилась-таки наконец в действительность и что тот человек, который будет рядом со мной, не пустит меня по миру. А Семен...
Я мгновенно умолкала. Но Лариска всегда обрадованно подхватывала в этом месте:
– А твой Семен оказался как раз таким, какого опасался Аркашка, по месту светлому им обоим на том свете. Кольке пришлось понаблюдать, пособирать сведений, даже поехать, бедному, следом за вами в эту чащобу. Словно сердце его чувствовало, что не все чисто...
Все, это был предел. Я поднималась и, пошатываясь от жара парной, вываливалась наружу. Отдуваясь, шла в бассейн, мысленно приказывая себе не думать о Ларискиных словах, в которых, возможно, заключалась истинная правда.
Три круга по пятьдесят метров – туда-обратно – и из головы все выскакивало, словно из лопнувшего воздушного шарика. Решила жить настоящим, значит, живи. Нечего ворошить прошлое, нечего пытаться терзать себя вопросами: «А что было бы, если?..»
Сейчас я – это я. Рядом надежный, верный Кротов. Незнамова больше не существует. От него остался холмик на кладбище в чужом городе, куда родственники увезли гроб с его останками. Кстати, я ни разу не воспылала желанием посетить его могилу. С чего бы это?..
– Витуля, ты не спишь, маленькая? – металлически прожурчал Кротов из холла, куда выходила дверь моего кабинета на первом этаже особняка.
Я плотнее запахнула на груди шелковый халат и, сонно щурясь, вышла из комнаты, вскинув руки ему навстречу.
– Привет, – как можно ласковее пропела я, потершись о его бороду.
– Опять работаешь? Я же просил, – укорил он меня, мгновенно ощупав руками всю разом. – Ночь на дворе, тебе нужно спать.
– Мне не спится без тебя, – капризно изогнула я губы, поражаясь тому, как легко мне дается ложь, и самое главное – с каким удовольствием я это делаю.
– Да? Ну сейчас, сейчас. – Он принялся суетливо стаскивать с себя пиджак. – Иди ложись, я только душ приму...
Кажется, пронесло. Может, действительно устал и на сегодня не будет пытливых взглядов, достающих до печенок? И этих вопросов, изнуряющих мою душу: «Милая, а что такие глазки невеселые? Ты тосковала? Нет, Витуля, ты тосковала! Нет, я же вижу! Давай сейчас же рассказывай папочке, а то он рассердится!»
Иногда в такие моменты мне хотелось его задушить. Он и об этом знал, но все равно оставался рядом.
На сей раз Кротову, видимо, действительно досталось. Он уронил себя на кровать, дежурно поцеловал меня в лоб и спустя несколько минут затих.
– Эй, ты спишь? – слегка потормошила я его за плечо.
В ответ никакой реакции. Что же, оно и к лучшему. Я тяжело вздохнула, устраиваясь поудобнее. К задушевному разговору я совершенно не была готова. Непременно чем-нибудь да выдала бы себя. Он бы зацепился и принялся вытягивать из меня признание каплю за каплей. А я не хочу ему об этом рассказывать. Не хочу. Это только мое, и ничье более...
– Витуля, – вдруг раздалось над моим ухом вкрадчивое, заставившее меня вздрогнуть. – Как ты провела день без меня?
Начинается, мать его!
– Обычно, – промямлила я словно в полусне. – Ела, гуляла по саду. Ходила в магазин. Смотрела телевизор. Пыталась работать, ничего не вышло. Потом приехал ты. Все...
– Угу, – Кротов неожиданно легко для смертельно уставшего мужчины поднялся с кровати и включил верхний свет. – И все?
– Коля, – я зажмурила глаза, – прекрати. Если бы я куда-то сорвалась, я бы не лежала сейчас подле тебя. К тому же не была бы трезвой. Ты понимаешь, о чем я говорю.
Он понимал, но ему этого было мало. Пометавшись по спальне в одних трусах, Кротов уселся у меня в ногах и жалко улыбнулся. Он знал, паразит, что такая его улыбка действует на меня угнетающе. Я мгновенно начинала мучиться от сознания того, что я просто невыносима, что вгоняю такого великолепного человека в состояние душевного дискомфорта. Обычно это заканчивалось тем, что я просила извинения, обещала кучу неосуществимых вещей и, прижавшись к его сердцу, засыпала с умиротворенной улыбкой на устах. Его это всегда устраивало.
– Витуля, – с самым нежным клекотом в горле, на который только был способен влюбленный мужчина, позвал меня Кротов, – посмотри на меня.
Я распахнула глаза и неожиданно для самой себя спросила:
– Коля, а почему Аркаша так доверял тебе?
Это был даже не удар ниже пояса. Это для моего бедного Кротова был смертельный удар. На то, чтобы прийти в себя, у него ушло минуты три-четыре, никак не меньше. За этот период времени он успел несколько раз смениться в лице: покраснеть, побледнеть, покрыться крупными каплями пота и снова покраснеть.