– Эй, Мария! Как уложишь мальчишку, приходи ко мне. Я буду в «Розе и Короне»!
Едва он пропал из виду, ребята решили вернуться на прежнее место. На этом настоял Питер.
– Пусть даже канал принадлежит ему, в чем я сильно сомневаюсь, но мост – общественное достояние. Не смейтесь! Я повторяю то, что сказал мне доктор Форрест. И не собираюсь в угоду этому типу, и вообще кому бы то ни было, уходить с моста!
Уши у него горели и ныли, и эта боль передавалась всем его чувствам.
Сестры пошли за ним, как послушные солдаты следуют за командиром, даже если не питают никаких надежд на победу.
– Может быть, не надо бы… – сказали они в один голос.
– Если боитесь, то ступайте домой. А я не боюсь.
Какое-то время шаги мужчины еще были слышны вдоль тихой дороги, потом они смолкли. Ничто не нарушало вечернего покоя: ни треньканье пичуги в осоке, ни песня, которой женщина с баржи начала убаюкивать младенца. У баллады, которую она пела, были грустные слова: в ней девушка обращалась к человеку по имени Билл, умоляя его вернуться.
Дети стояли на мосту втроем, облокотившись на перила. Им приятно было успокоиться, хотя сердца их по-прежнему бились сильно.
– Не собираюсь я идти на поводу у какого-то старикана с баржи! – обиженно пробубнил Питер.
– На поводу не надо, а домой стоило бы пойти, – попыталась уговорить его Бобби.
– Я сказал «нет» – значит, нет! – твердо ответил Питер.
Больше никто не проронил ни слова, пока женщина с баржи не сошла по мосткам, не поднялась на берег и не вступила на мост.
Увидев, что дети отвернулись, она приблизилась к ним и окликнула:
– Мальчик, девочки…
Питер не захотел отзываться на ее обращение, а девочки повернулись.
– Вы его не бойтесь, моего Билла. Знаете, есть поговорка: бойся не той собаки, которая лает, а той, которая кусает. У нас тут есть озорники. Я недавно испекла пирог к празднику, а они залезли на баржу и все съели. Еще доедали там, под мостом.
– А что за дети, из какого дома?
– Кто теперь узнает? Что было, то прошло. Я вот вам что скажу: его часа два еще не будет, вы успеете за это время наловить много рыбы. Скорее, а то стемнеет, ничего не будет видно.
– Спасибо, – сказала Бобби. – Вы очень добры! А где ваш ребеночек?
– Спит там, в каюте. Я не боюсь его оставлять. До полуночи спит как убитый. А в полночь просыпается. По нему время можно узнавать.
– Простите, но можно мне на него поближе посмотреть. Я так люблю малышей! – попросила Бобби.
– Он у меня хорошенький! – в голосе женщины прозвучала гордость.
– А все-таки вам не страшно оставлять его одного?
– У них Бог заступник. Кто его обидит, крошку? Да я уж скоро и вернусь.
Женщина удалилась.
– Пора и нам домой, – сказала Филлис.
– Идите, вам в самом деле пора, – кивнул Питер. – А я останусь.
– Мы ведь сюда пришли, чтобы поговорить про день рождения Перкса, – напомнила Филлис.
– Мы будем его праздновать! – уверенно сказал Питер.
Девочки снова отошли на тропу, а Питер принялся удить. Но рыба не клевала.
Быстро стало темнеть, девочки очень устали, да и, как говорила Филлис, время было уже «кроватное». Вдруг Филлис закричала:
– Что это там? Что?
Она показывала в сторону лодок. Из трубы баржи над самой каютой валом валил дым, который, постепенно растворялся в вечернем воздухе. Но теперь пряди дыма становились густыми и черными – дым повалил из дверей каюты.
– Я пойду, там горит, – спокойно произнес Питер.
– Собачка, бедная! – воскликнула Филлис.
– Собачка… Там ребенок! Все трое побежали к барже.
Швартовы*[22] у баржи были ослаблены, и бриз, неощутимый поначалу, все же оказался достаточно сильным, чтобы отогнать баржу от берега. Филлис бежала впереди всех, за ней Питер. Но Питер вдруг поскользнулся и упал в воду. Вода была ему сначала по шею, потом он почувствовал, что ноги теряют опору, но в это время он ухватился рукой за палубу. Филлис тут же ухватила его за волосы. Ему было больно – но он был спасен. В следующее мгновение он вспрыгнул на баржу, за ним последовала Филлис.
– Тебе там нечего делать! – закричал Питер Бобби. – Я мокрый, мне не страшно.
У порога кабины между братом и сестрой завязалась борьба. Мальчик оттолкнул Бобби подальше от кабины. Случись такое в игре или прояви Питер в других обстоятельствах подобную грубость, – старшая сестра расплакалась бы от ярости и от боли. Но теперь, хотя у нее был выдран клок волос, а колени и локти покрылись синяками и ссадинами, она лишь закричала:
– Не ты – я пойду!
Она снова хотела вступить в борьбу с Питером, но опоздала. Питер уже успел войти в кабину.
Густое облако дыма окутало его. Мальчик остановился, припоминая все, что знал о пожарах, потом выдернул из нагрудного кармана намокший носовой платок и завязал себе лицо. В какое-то мгновение ему подумалось, что настоящего пожара и нет: так, что-то вспыхнуло и погасло.
Но, пожар все-таки был. И какое счастье, что Питеру удалось справиться с сестрой, не дав ей ринуться в кабину следом за ним.
Вся кабина полыхала багровым пламенем. Вокруг парафиновой лампы образовалось дымное рыжее облако.
– Эй! – крикнул Питер, отодвинув на секунду от лица носовой платок. – Эй, малыш, ты где?
Мальчик чувствовал, что ему нечем дышать.
– Дай, дай мне войти! – умоляла уже наступавшая ему на пятки Бобби. Он толкнул ее еще грубее, чем в первый раз, и сделал шаг вперед.
И если бы ребенок не ответил на зов, неизвестно, чем кончился бы этот день для всех, но малыш закричал. Дым все сгущался, однако Питер теперь знал, в каком направлении ему надо идти. Нащупав маленькое, мягкое, теплое живое тельце, он подхватил его и, разворачиваясь, чуть было не упал, натолкнувшись на Бобби.
Потом собака ухватила его за ногу и хрипло залаяла. Она потеряла голос от дыма.
– Он у меня! – воскликнул Питер, срывая с себя носовой платок, и, шатаясь вышел на палубу.
Бобби, еще с трудом различая предметы, пошла на лай и вдруг ощутила под рукой спину гладкошерстной собаки. Собака вывернулась и схватила зубами руку девочки, но не больно, словно говоря: «Мне положено лаять и кусаться, если чужие люди входят в хозяйскую кабину. Но я знаю, что вы пришли с добрыми намерениями, и я укушу только для вида».
Бобби принялась уговаривать собаку:
– Ну все, душка! Успокойся. Ты славная псина… Питер, давай мне малыша, ты такой мокрый, что можешь его простудить.
Питеру не хотелось расставаться с младенцем. Ему так приятно было держать этот странный сверточек, который корчился и похныкивал в его руках.
– Питер, – скороговоркой наставляла Бобби, – беги скорее туда, в «Розу и Корону», скажи им. А наш драгоценный побудет со мной и с Фил. Ну, мой сладкий, мой утенок, мой голубчик! Успокойся… Вот молодец… А ты беги, Питер, беги!
– Бежать у меня не получится. На мне все мокрое. Я как в доспехах. Ну, хорошо, я пойду.
– Значит, мне надо туда бежать, – сказала Бобби. – Поднимайся на берег, Фил, я передам тебе крошку.
Малыша осторожно передали из рук в руки. Филлис присела на берегу и всеми силами старалась успокоить младенца. Питер выжимал воду из рукавов и сушил башмаки, а тем временем Бобби мчалась быстрее ветра через мост. Потом она стала подниматься по белой, тихой, едва освещенной дороге к «Розе и Короне».
Там, в кабачке, была уютная, старомодно обставленная комната, где лодочники со своими женами сидели вечерами, потягивая пиво или поджаривая бутерброды с сыром на углях жаровни. От этой жаровни, прикрепленной к большой каминной трубе, в комнату шло тепло, и, пожалуй, Бобби не видела в здешних окрестностях другой такой красивой и уютной каминной, как эта.
У огня собралась приятная компания владельцев барж. Вам они, может быть, не показались бы особенно приятными, но они были таковыми, потому что дружили между собой или, по крайней мере, приятельствовали, имели общие привязанности и любимые темы для разговоров. А ведь как раз в этом и состоит тайна приятного общества. Билл с баржи, казавшийся детям таким грубым и недобрым, для его товарищей был самым замечательным компаньоном. Обычно он рассказывал истории о своих неприятностях, а это всегда возбуждает. В этот раз он говорил про свою баржу.
– Все красят в пять цветов, а краска потом остается… Я же свою всю выкрасил зеленым от носа до кормы – и дело с концом.
Шепоток сочувствия пробежал по комнате. И вдруг дверь в комнату широко распахнулась. На пороге стояла Бобби.
– Мне Билла! Лодочника Билла!
Все мигом оцепенели. Пивные кружки застыли в воздухе, не коснувшись губ.
– Ах, – проговорила Бобби, узнав жену лодочника и беря ее за руку, – у вас там загорелось, в кабине баржи. Бежим скорее!
Женщина вскочила с места и схватилась за сердце. Это обычное движение, которое мы делаем, когда нам страшно или мы узнаем о непоправимой беде.
Женщина вскочила с места и схватилась за сердце. Это обычное движение, которое мы делаем, когда нам страшно или мы узнаем о непоправимой беде.
– Реджинальд Гораций! – срывающимся голосом воскликнула бедная женщина. – Мой Реджинальд Гораций!
– Все в порядке, – постаралась успокоить ее Бобби. – Если вы о малыше, то его спасли. И собака жива, – она чувствовала, что больше не может говорить. – Пойдемте скорее, там все увидите.
Женщина опустилась на скамейку и попыталась, что называется, обрести второе дыхание. Но ей казалось, что она не может сделать вдох.
Лодочник Билл поднялся нехотя и тяжело. Его жена уже прошла ярдов сто по дороге, когда он только еще начал соображать, что произошло.
Филлис, дрожа, сидела на берегу канала и едва ли слышала шум приближающихся шагов. Женщина, перевалившись через ограду, скатилась с берега и схватила сына.
– Тише, – умоляюще проговорила Филлис. – Он только сейчас уснул.
Появившийся позже Билл стал что-то говорить так путанно, что дети почти ничего не могли понять. Он прыгнул на баржу и вынес из будки ведра. Вдвоем с Питером они вскоре потушили пожар. А Филлис, женщина с малышом на руках и подсевшая к ним Бобби обнялись и сбились в кучку на берегу.
– Бог спас! Наверное, это я что-нибудь оставила там зажженное, – повторяла женщина.
Но она ни в чем не была виновата. Это Билл оставил непогашенной свою трубку, из нее красный пепел перекинулся на матерчатый абажур лампы, что привело к пожару. Как бы то ни было, он повел себя по-мужски и не стал валить свою вину на жену, что присуще многим лодочникам, и не только лодочникам.
* * *
Мама извелась от беспокойства в ожидании детей. Поздно вечером они, наконец, явились, мокрые, а Питер, что называется, вымок насквозь. Но когда она из их сбивчивого и непоследовательного рассказа уяснила всю правду о случившемся, она признала, что дети поступили правильно, и было бы плохо, если бы они повели себя иначе. И не стала чинить препятствий, когда ребята приняли идущее от сердца приглашение лодочника.
– В семь утра чтобы все были здесь, – сказал Билл. – Прокачу вас до Фэрли и обратно. Не возьму с вас ни гроша. Девятнадцать шлюзов!
Дети не знали, что такое шлюзы. Но ровно в семь они пришли на мост с корзиной, в которой лежали хлеб, сыр, половина содовой лепешки и баранья ножка.
День выдался замечательный. Старая белая лошадь мирно паслась на берегу. Баржа бесшумно скользила по гладкой воде. Над головами синело безоблачное небо. Билл был невероятно обходителен. Никто бы не поверил, что этот самый человек не так давно трепал Питера за ухо. Ну, а его жена всегда была хорошая, как выразилась Филлис, не говоря уже о собаке, которая могла их покусать, но не сделала этого.
– Мама, это было как будто река разрывается, – рассказывал Питер, когда они, счастливые, усталые, грязные, вернулись, наконец, домой, – мы теперь знаем, что такое шлюз. Ты погружаешься под землю, и кажется, что уже никогда не выйдешь из подземелья, вдруг большие черные ворота открываются медленно-медленно, ты в них заходишь, и ты опять на канале, как раньше.
– Я знаю, – отозвалась мама, – на Темзе тоже есть шлюзы. Мы с папой часто плавали по Темзе до Марлоу – перед тем как поженились.
– И наш утеночек с нами плавал – малыш. Он такой славный, и все время просил, чтобы я его нянчила, – вставила Бобби. – Я бы целую вечность с ним возилась! Как жалко, мама, что у нас нет малыша, чтобы мы с ним играли.
– И все были к нам так добры, – продолжала Филлис, – все, кого мы встречали. Теперь мы можем удить везде, где нам захочется! Билл обещал нам показать, как надо удить, чтобы наловить много рыбы. Есть какой-то прием, который знают местные рыболовы. А мы, он говорит, не знаем, как правильно удить.
– Это он тебе сказал, что ты не умеешь удить, – снисходительно заметил Питер. – Знаешь, мама, он обещал всем лодочникам в верховьях и в низовьях канала сказать, что мы свои люди, и чтобы они на нас смотрели как на друзей, потому что мы и есть их друзья.
– А я предложила, – перебила Филлис, – повязывать на удочку красную ленту, когда мы пойдем на канал ловить рыбу. Чтобы они знали, что мы свои, друзья, и чтобы позволяли нам ловить, где захочется.
– Сколько уже вы завели себе друзей, – улыбнулась мама, – сперва на железной дороге, а теперь на канале.
– А как же? – удивленно вскинула брови Бобби. – Любой человек станет твоим другом, если ты ему делом докажешь, что ты не враг.
– Ты, пожалуй, права, – вздохнула мама, – но, к сожалению, уже поздно и пора спать.
– Да, – согласилась Филлис. – Знаешь, мама, зачем мы пошли на канал? У Перкса ведь день рождения. Мы хотели его чем-нибудь порадовать, но ничего не вышло.
– Рыбы мы не наловили, это правда, – сказала Бобби. – Но зато Питер спас жизнь Реджинальду Горацию. Для одного вечера этого достаточно.
– Его могла и Бобби спасти, если бы я ее не толкнул. Я ее два раза отталкивал, – дипломатично заметил Питер.
– Наверное, это правильно, что ты отталкивал. Я бы не сообразила, что делать.
– Да, – сказала мама, – вы все вместе спасли жизнь маленького ребенка. Этого вполне достаточно для одного вечера. И слава Богу, что вы целы и невредимы.
Глава IX
ГОРДОСТЬ ПЕРКСАБыло время завтрака. Мамино лицо светилось радостью, когда она разливала молоко и раскладывала ковшиком овсяную кашу.
– А я, ребятки, пристроила еще один рассказ, – сообщила она, – про Короля Мидий. Поэтому сегодня будут булочки к чаю. Скоро можно будет пойти к булочнику – к одиннадцати он их вынимает из печи.
Питер, Бобби и Филлис переглянулись между собой – было впечатление, что шесть глаз слились в сияющее пятно. Потом Бобби спросила:
– Мама, а можно мы попьем чай с булочками в другой раз? Сегодня же четверг.
– Мне все равно, когда. Но почему?
– Потому что скоро у Перкса день рождения. Нам надо подготовиться… Ему исполняется тридцать два года. Он с некоторых пор перестал отмечать свой день рождения, потому что ему некогда. Тут не что-то секретное – просто «миссис и крошки».
– То есть вы имеете в виду его жену и детей? – улыбнулась мама.
– Да, – сказала Филлис, – это он так выразился, а Бобби повторила.
– Мама, мы решили, – вступил Питер, – сами устроить ему день рождения. Ты ведь знаешь, как он к нам добр. Поэтому отдай нам этот день с булочками!
– Ведь последний раз булочки были на пятнадцатилетие Бобби! – вздохнула мама.
– Мы хотим один раз отказаться от булочек.
– Я понимаю. Надо купить одну большую булку и на ней сахарной пудрой написать поздравление Перксу, – сказала мама.
– Перкс – это его фамилия, – уточнил Питер, – а как его зовут, я даже не знаю.
– Я знаю! – выкрикнула Филлис. – Альберт. Я у него спрашивала.
– Мы напишем: А. П., – предложила мама. – Вы мне напомните, когда день наступит, и я вам помогу.
Хорошо, что они придут к Перксу не с пустыми руками. Но даже если они принесут четырнадцать булочек с розовыми инициалами «А. П.», этого недостаточно для настоящего торжества.
– Конечно, всегда положено дарить цветы, – напомнила Бобби, когда состоялся уже серьезный, решающий совет. Он происходил на сеновале, где валялась сломанная косилка, и в полу проделан был ряд отверстий. Через них сено сваливалось вниз на полки, а оттуда его перекладывали в кормушки для скотины.
– Зачем, – недоуменно пожал плечами Питер, – у него своих цветов вон сколько!
– Это неважно, – возразила Бобби, – все равно на день рождения принято дарить букет. Правда, учитывая, что у него в самом деле много своих цветов, мы просто используем цветы для отделки. Вот только нам пока нечего отделывать, кроме булочек.
– Давайте помолчим и подумаем, – внесла предложение Филлис. – Никто не будем говорить ни слова, пока у него не возникнет какая-нибудь мысль.
Они послушались совета Филлис и сидели молча до тех пор, пока бурая крыса, вероятно, думавшая, что на чердаке никого нет, не прошмыгнула отважно между сидящими. Но, как только Бобби чихнула, крыса смутилась и поспешила назад, решив про себя, что чердак, на котором происходят такие вещи, не предназначен для обитания крыс почтенного возраста, любящих спокойную жизнь.
– Ура! Я придумал, – закричал Питер, подпрыгивая и подбрасывая ногой кверху охапку сена, выпавшую из копны.
– Что? Что придумал? – в нетерпении допытывались сестры.
– Перкс добрый человек, он многим помогал в деревне. И надо, чтобы деревенские жители сообща устроили ему день рождения. Давайте обойдем дома и всем напомним про это. Соберем ему подарки.
– Мама ведь нам запретила просить у людей, – с опаской проговорила Филлис.
– Это она имела в виду, что для себя ни о чем не надо просить… Кстати, старому джентльмену тоже надо сказать!
– Да, но первым делом надо сказать маме, – заявила Бобби.
– Думаю, не стоит беспокоить ее по пустякам, особенно теперь, когда она так занята. Я предлагаю прямо сейчас спуститься в деревню и начать.