— Ты спраш-ш-шивала, как я о тебе узнала. Как уз-з-знала, что ты появишься. Э-э-э… — Щеки у нее покраснели от напряжения.
— Это «Эрудит»? Как-то связано с «Эрудитом»?
Мэгги кивнула.
— Спасибо, что закончила за меня фразу. Многие з-з-заики терпеть не могут, когда за них заканчивают их ф-ф-фразы. Но, как мы уж-ж-же установили, мне нравится, когда меня ж-ж-жалеют.
Вик почувствовала, что у нее разгорелось лицо, хотя в тоне Мэгги не было ничего саркастического. Почему-то из-за этого было еще хуже.
— Прости.
Мэгги, казалось, не слышала. Она уселась на стул с прямой спинкой рядом со столом.
— Ты приехала по крытому мосту на своем байке, — сказала Мэгги. — А ты можешь добраться до моста без него?
Вик помотала головой.
Мэгги кивнула.
— Так. Значит, с помощью байка ты вызываешь у себя сон о мосте, и он появляется. А потом с помощью моста находишь вещи, верно? Вещи, которые тебе нужны? Типа, независимо от того, как далеко это находится, то, что тебе нужно, всегда оказывается прямо на другой с-с-стороне моста?
— Да. Да. Только не знаю, ни почему у меня это получается, ни как. Иногда у меня такое чувство, будто я только воображаю все свои поездки через мост. Иногда я чувствую, что схожу с ума.
— Ты не сумасшедшая. У тебя творческая натура! Ты с-с-сильна в творчестве. И я тоже. У тебя есть этот велосипед, а у меня — фишки с буквами. Когда мне было двенадцать, я увидела с-с-старую игру «Эрудит» на гаражной распродаже, за доллар. Она лежала на прилавке, и первое слово уже было составлено. Как только я ее увидела, сразу поняла, ч-ч-что она должна быть моей. Мне нужно было ее получить. Я бы отдала за нее что угодно, а если бы она не продавалась, я схватила бы ее и убежала. Одно лишь то, что я впервые оказалась рядом с этой доской для игры в «Эрудит», принесло в реальность какое-то мерцание. Сам собой включился электропоезд и сразу же съехал со своих рельсов. У машины ниже по дороге заработала сигнализация. В гараже был включен телевизор, и, когда я увидела все причиндалы для «Эрудита», он сошел с ума. Начал ш-ш-шипеть с-с-с-с…
— Статическими помехами, — сказала Вик, забыв только что данное себе обещание никогда не заканчивать за Мэгги ее фразы, как бы сильно та ни заикалась.
Мэгги, казалось, не возражала.
— Да.
— У меня что-то вроде этого, — сказала Вик. — Когда еду по мосту, то повсюду вокруг слышны статические помехи.
Мэгги кивнула, словно находила это наименее удивительной вещью на свете.
— Несколько минут назад здесь разом погасли все лампы. Во всей библиотеке пропало электричество. Поэтому я и поняла, что ты уже рядом. Твой мост — это короткое замыкание в реальности. В точности как мои фишки. Ты отыскиваешь вещи, а мои фишки пишут мне их. Они сообщили мне, что сегодня ты приедешь и я найду тебя, если выйду через черный ход. Сказали, что Пацанка переедет через мост. Они болтали о тебе несколько месяцев.
— Можешь мне показать? — спросила Вик.
— Думаю, надо. По-моему, ты здесь отчасти из-за этого. Может, у моих фишек есть что-то такое, что они хотят написать именно для тебя.
Она растянула шнурок, сунула руку в мешок, взяла несколько фишек и с грохотом бросила их на стол.
Вик обернулась, чтобы посмотреть на них, но это была просто путаница букв.
— Тебе это что-нибудь говорит?
— Пока нет.
Мэгги наклонилась к буквам и стала подталкивать их мизинцем.
— Они что-то скажут?
Мэгги кивнула.
— Потому что они волшебные?
— Не думаю, чтобы в них было что-то волшебное. Они больше ни для кого работать не будут. Эти фишки — просто мой нож. Ч-ч-что-то такое, с помощью чего я могу проделать дыру в реальности. Думаю, таким ножом всегда должна быть вещь, которую любишь. Я всегда любила слова, а «Эрудит» дал мне возможность играть с ними. Пригласите меня на турнир по «Эрудиту», и кое-кому придется уйти оттуда с ущемленным самолюбием.
К этому времени она так перетасовала буквы, что они образовали фразу: «У ПАЦАНКИ ЖМОТ КРАДЕТ ПРИЗ АВЬЕ».
— Какой жмот? И что значит А-В-Ь-Е?
— Ни черта не значит. Я еще не разложила, — сказала Мэгги, хмурясь и продолжая передвигать фишки.
Вик отхлебнула чай. Он был горячим и сладким, но не успела она сделать глоток, как почувствовала на лбу покалывание холодного пота. Воображаемые щипцы, сжимавшие ее левое глазное яблоко, слегка усилили давление.
— Все живут в двух мирах, — рассеянно говорила Мэгги, разглядывая свои буквы. — Существует реальный мир, со всеми его раздражающими фактами и правилами. В реальном мире есть вещи, которые являются истинными, и вещи, которые таковыми не являются. По большей части реальный мир — это отс-с-с-стой. Но при этом каждый живет и в мире, который находится внутри его собственной головы. Это инскейп[35], мир мыслей. В мире, состоящем из мыслей, — в инскейпе — каждая идея является фактом. Эмоции так же реальны, как гравитация. Сновидения обладают такой же силой, как история. Творческие люди, например писатели, в том числе Генри Роллинз[36], проводят много времени, подвисая в своих мысленных мирах. Но с-с-сильные творческие личности могут взять нож и разрезать стежки между двумя мирами, могут свести их воедино. Твой байк. Мои фишки. Такие у нас ножи.
Она снова наклонила голову и решительно передвинула фишки. Теперь они гласили:
ТИК ПАЦАНКИ ПРЕДАТЬ ВЗДОР МУЖА
— Какой тик, какой вздор? — спросила Вик.
— Да и выглядишь ты несколько юной, чтобы мужа иметь, — сказала Мэгги. — Сложная штука. Жаль, у меня нет другого «Э-э-эрудита».
— Значит, мой мост воображаемый.
— Но не тогда, когда ты на байке. Тогда он вполне реален. Это инскейп, втянутый в нормальный мир.
— Но вот твой мешочек с фишками. Это же просто мешочек. Он не очень-то похож на мой велосипед. И не делает ничего, что было бы явно невозмож…
Но не успела Вик договорить, как Мэгги взяла мешок, растянула шнурки и сунула руку внутрь. Фишки скрипели, постукивали и щелкали, словно она проталкивала свою ладонь в целое ведро с ними. За ладонью последовали запястье, локоть, плечо. Мешок был, возможно, в шесть дюймов глубиной, но рука Мэгги в один миг исчезла в нем по самое плечо, а на поддельном бархате даже не появилось никакой выпуклости. Вик слышала, как она зарывается глубже и глубже в то, что звучало, словно тысячи фишек.
— А-а-а! — закричала Вик.
По другую сторону аквариума библиотекарша, читавшая детям, огляделась вокруг.
— Большая старая дыра в реальности, — сказала Мэгги. Теперь казалось, будто левую руку ей удалили по самое плечо, а место ампутации зачем-то увенчали мешком «Эрудита». — Я лезу в свой инскейп, чтобы достать нужную мне фишку. Не в мешок. Когда я говорю, что твой велосипед или мои фишки становятся ножом, который прорезает щ-щ-щель в реальности, это вовсе не метафора.
У Вик в левом глазу усилилось тошнотворное давление.
— Не могла бы ты вытащить руку из мешка? Пожалуйста! — попросила Вик.
Свободной рукой Мэгги дернула фиолетовый бархатный мешочек, и другая ее рука выскользнула из него. Мэгги положила мешок на стол, и Вик услышала, как в нем щелкнули фишки.
— Это жутко, я знаю, — сказала Мэгги.
— Как тебе это удается? — спросила Вик.
Мэгги сделала глубокий вдох, скорее походивший на вздох.
— Почему некоторые говорят на дес-с-сятках иностранных языков? Почему Пеле мог исполнять удар ножницами в прыжке через себя? Получаешь, что получаешь, так я думаю. Не находится и одного из миллиона, кто был бы настолько красив, талантлив и удачлив, чтобы стать кинозвездой. Не находится и одного из миллиона, кто бы знал о словах столько же, сколько знает поэт, вроде Джерарда Мэнли Хопкинса. Он знал об инскейпах! Он сам придумал этот термин. Кто-то становится кинозвездой, кто-то — звездой футбола, а у тебя — с-с-сильная творческая натура. Это немного странно, но не страннее, чем родиться с глазами разного цвета. И мы не единственные. Есть и другие вроде нас. Я с такими встречалась. Найти их помогали фишки. — Мэгги снова наклонилась к своим буквам и стала подталкивать их то здесь, то там. — Например, однажды я встретила девушку с инвалидным креслом, красивой старой штуковиной на шинах с белой боковиной. С его помощью она могла исчезать. Ей нужно было только покрутить колеса назад — и она попадала на то, что сама прозвала Скрюченной дорожкой. Это был ее инскейп. Она могла укатываться на эту дорожку и пропадать, но по-преж-ж-жнему видеть, что происходит в нашем мире. На земле нет такой культуры, в которой не рассказывалось бы о людях вроде нас с тобой, людях, которые с помощью тотемов меняют реальность. Навахо… — но голос у нее замирал, теряя громкость.
Вик увидела, что лицо у Мэгги исказилось от горестного понимания. Она не отрывала взгляда от своих фишек. Вик подалась вперед и посмотрела на них. Едва она успела прочесть образованные ими слова, как Мэгги выбросила руку и смела их прочь.
ПАЦАНКА МОЖЕТ УВИДЕТЬ ПРИЗРАК
— Что это значит? Что за Призрак?
Мэгги бросила на Вик взгляд ярких глаз, в котором, казалось, испуг был смешан с просьбой о прощении.
— Ой, страсти-то… — сказала Мэгги.
— Это что-то, что ты потеряла?
— Нет.
— Но ты хочешь, чтобы я его нашла? Что это? Я могла бы тебе помочь…
— Нет. Нет. Вик, пообещай мне, что ты не поедешь его искать.
— Это парень?
— Это беда. Худшая беда, какую только можно себе представить. Тебе типа сколько? Двенадцать?
— Тринадцать. Практически.
— Пусть так. З-з-з… — На этом Мэгги застряла, не в силах продолжать. Она сделала глубокий, прерывистый вдох, втянула в рот нижнюю губу и прикусила ее… вонзила зубы в собственную губу с такой яростью, что Вик едва не вскрикнула. Мэгги выдохнула и продолжила вообще без каких-либо следов заикания: — Значит, обещай.
— Но почему твой «Эрудит» хочет сообщить тебе, что я могу его увидеть? Зачем ему это говорить?
Мэгги помотала головой.
— Это совсем не так действует. Фишки ничего не хотят — так же как нож ничего не хочет. С помощью фишек я могу добираться до фактов, которые вне досягаемости, как с помощью ножа для писем вскрывают свою почту. А это — это — все равно что получить письмо от Унабомбера[37]. Способ взорвать свое собственное маленькое «я».
Мэгги облизывала свою нижнюю губу, водя по ней языком.
— Но почему бы мне его не увидеть? Ты же сама сказала, что я, может, оказалась здесь только затем, чтобы твои фишки могли мне что-то рассказать. Зачем им упоминать об этом Призраке, если мне нельзя его видеть?
Но не успела Мэгги ответить, как Вик наклонилась вперед, прижимая руку к левому глазу. Воображаемые щипцы давили так сильно, что глаз, казалось, вот-вот лопнет, как перезрелая виноградина. Она не смогла сдержать тихого стона боли.
— Ты ужасно выглядишь. Что-то болит?
— Да, глаз. Вот так же паршиво бывает, когда я еду через мост. Может, потому, что я здесь с тобой засиделась. Обычно мои поездки заканчиваются быстро.
Если принять во внимание ее глаз и губу Мэгги, то разговор оказывался вредоносным для них обеих.
Мэгги сказала:
— Помнишь, эта девушка, о которой я тебе рассказывала? С инвалидным креслом? Она, когда только начинала им пользоваться, была вполне здорова. Кресло было бабушкино, и ей просто нравилось с ним играть. Но если она засиживалась на Скрюченной дорожке, то у нее немели ноги. К тому времени, как я с ней познакомилась, ее уже полностью парализовало до пояса. Такие вещи даром не даются. Удерживая мост на месте, ты можешь поплатиться прямо сейчас. Пользоваться мостом надо оч-ч-чень экономно.
— А чего тебе стоит пользоваться своими фишками? — спросила Вик.
— Скажу тебе по секрету: я не всегда з-з-з-за-за-за-заикалась!
И она снова улыбнулась, причем рот у нее был заметно окровавлен. Вик потребовалось лишь мгновение, чтобы понять: на этот раз заикание Мэгги было притворным.
— Пошевеливайся, — сказала Мэгги. — Надо тебя вернуть. Если просидим здесь слишком долго, у тебя голова взорвется.
— Тогда быстрей расскажи мне о Призраке, а то у тебя весь стол в мозгах будет! Никуда не пойду, пока не расскажешь.
Мэгги открыла ящик, бросила туда мешочек с фишками «Эрудита», а затем захлопнула его с излишней силой. Когда она заговорила, то у нее в голосе впервые не было и следа дружелюбия.
— Не будь чертовой… — она замялась, то ли не находя слов, то ли поперхнувшись на каком-то из них.
— Пацанкой? — подсказала Вик. — Что, теперь это прозвище лучше мне подходит, да?
Мэгги медленно выдохнула, раздувая ноздри.
— Я не морочу тебе голову, Вик. От Призрака надо держаться подальше. Из тех людей, кто может делать то же, что мы с тобой, не все хороши. Я об этом Призраке знаю только одно: это старик со старым автомобилем. И этот автомобиль — его нож. Только вот он с помощью своего ножа режет глотки. Он приглашает в машину детей, чтобы прокатиться, и она с ними что-то делает. Он пользуется ими — как вампир, — чтобы оставаться в живых. Он увозит их в свой инскейп, дурное место, которое ему пригрезилось, и там оставляет. Они, когда выходят из машины, уже не дети. И даже не люди. Они становятся существами, которые могут жить только в холодном прос-с-странстве воображения Призрака.
— Откуда ты это знаешь?
— От фишек. Они начали рассказывать мне о Призраке пару лет назад, после того как он умыкнул ребенка из Лос-Анджелеса. Тогда он работал на западном побережье, но все изменилось, и он перенес свое внимание на восток. Видела с-с-сообщения о русской девочке, которая ис-с-с-счезла из Бостона? Всего несколько недель назад? Испарилась вместе со своей матерью?
Вик видела. В их захолустье это было ведущей новостью на протяжении нескольких дней. Мать Вик смотрела каждый репортаж с этакой зачарованностью, смешанной с ужасом; пропавшая девочка была того же возраста, что и Вик, темноволосой, костистой, с неловкой, но привлекательной улыбкой. Милый гадкий утенок. Как ты думаешь, она мертва? — спросила мать Вик у Криса МакКуина, и отец Вик ответил: «Если ей повезло».
— Грегорская — так ее звали, — сказала Вик.
— Точно. Водитель лимузина приехал к отелю, чтобы ее забрать, но кто-то оглушил его и схватил Марту Грегорскую и ее мать. Это был он. Призрак. Высосал все из маленькой Грегорской, а потом бросил ее ко всем остальным детям, которых использовал в каком-то своем фантастическом мире. Инскейп никуда и ни к никому на свете не захотело больше наведываться. Он вроде твоего моста, только размерами гораздо больше. Много больше.
— А как насчет матери? Из нее он тоже все высосал?
— По-моему, от взрослых он питаться не может. Только от детей. У него есть кто-то, кто работает с ним, как Ренфилд, — помогает похищать детей и сбагривает взрослых. Знаешь, кто такой Ренфилд?
— Приспешник Дракулы, что ли?
— Ну да, примерно. Я знаю, что Призрак очень старый и что у него была уже куча Ренфилдов. Он им врет, вешает всякую лапшу, может убедить их, что они герои, а не похитители. В конце концов он всегда приносит их в ж-ж-ж-жертву. Так они для него полезнее всего. Пока его не разоблачили, он может сваливать вину на кого-нибудь из сподручных тупиц. Он давно уже забирает детей и хорошо прячется в тени. Я собрала о Призраке все подробности, но пока не смогла узнать о нем что-то такое, что реально помогло бы мне его определить.
— Почему ты не можешь просто спросить у фишек, как его зовут?
Мэгги моргнула, а потом с печалью, смешанной с некоторым недоумением, сказала:
— Правила такие. В «Эрудите» настоящие имена не допускаются. Вот почему фишки сказали мне ждать Пацанку, а не Вик.
— Если бы я его нашла, узнала, как его зовут или как он выглядит, — сказала Вик, — тогда мы смогли бы его остановить?
Мэгги так сильно хлопнула ладонью по столешнице, что подпрыгнули чайные чашки. Глаза у нее были разъяренными… и напуганными.
— Ой, Вик! Ты что, совсем меня не слушаешь? Если ты его найдешь, то можешь умереть, и тогда это будет по моей вине! Думаешь, я хочу, чтобы это было на моей совести?
— Но как же все те дети, которых он заберет, если мы ничего не сделаем? Разве это не то же самое, что обречь их на… — но, увидев выражение лица Мэгги, Вик мало-помалу умолкла.
Черты лица Мэгги были искажены страданием и болью. Но она протянула руку, достала из коробки бумажный носовой платок и передала его Вик.
— Левый глаз у тебя… — сказала она, вручая ей увлажненную ткань. — Ты плачешь, Вик.
* * *— Надо тебя вернуть, — сказала Мэгги. — Как можно быстрее.
Вик не стала спорить, когда Мэгги взяла ее за руку и повела из библиотеки, вниз по тропе, в тень дубов.
Из стеклянных колбочек, висевших на одном из деревьев, пил нектар колибри, крылья у которого жужжали, как маленькие моторчики. На восходящих воздушных потоках поднимались стрекозы, крылья которых под солнцем Среднего Запада сияли как золото.
«Роли» стоял, прислоненный к скамье, там, где они его и оставили. За ней шла однополосная асфальтированная дорога, огибавшая библиотеку с тыла, а затем травянистая кайма над рекой. И мост.
Вик потянулась за рулем, но не успела она его взять, как Мэгги стиснула ее запястье.
— Тебе не опасно туда въезжать? Уверена, что сможешь?
— До сих пор ничего плохого не случалось, — сказала Вик.