Но здоровяк избавил ее от непосильной в данный момент задачи решить, что следует сказать. Увидев Вик, он сдвинул брови:
— Ну, вот и ты. А я все гадал, увижу ли тебя снова? За ним вернулась, да?
Вик уставилась на здоровяка непонимающим взглядом.
— Вернулась?
— За браслетом. На котором бабочка.
Он повернул ключ кассы, и ящик, где хранились деньги, с лязганьем и звоном выскочил наружу. Браслет матери лежал в дальнем углу ящика.
Стоило Вик увидеть его, и слабая дрожь вновь побежала по ногам. Пацанка порывисто вздохнула: впервые с того момента, как она выехала из «Короткого пути» и каким-то невероятным образом оказалась в Хэмптон-Бич, она ощутила нечто вроде понимания.
Был только один способ объяснить все происшедшее, включая мост, втиснутый в переулок. Все произошло в воображаемом Вик мире, где она отправилась на поиски браслета матери и в итоге нашла его. Или же Вик вообще никуда не ездила на «Роли». Что значит — родители вовсе не ругались. Просто Вик вернулась домой, перегревшись на солнце, сильно устав и выпив слишком много молочного коктейля. Задремала на кровати и теперь видит сон. Поэтому она решила, что лучше выход — забрать браслет матери, пересечь мост в обратном направлении и… проснуться.
В голове вновь встрепенулась тупая пульсация и сменилась сильной и резкой головной болью в области левого глаза. Вик не помнила, чтобы головная боль когда-либо сопутствовала ее сновидениям.
— Спасибо, — сказала Пацанка, когда Пит через прилавок протянул ей браслет. — Моя мама очень из-за него переживает. Он дорого стоит.
— Очень переживает, да? — Пит вставил себе в ухо мизинец и повращал туда-сюда. — Дорог как память, я думаю.
— Нет. То есть да, так и есть, он принадлежал ее бабушке, моей прабабушке. Но я имею в виду, он еще и очень ценный.
— Да уж, — немного странно произнес Пит.
— Он старинный, — заверила его Пацанка, не вполне понимая, почему здоровяка необходимо убедить в ценности браслета.
— Если он чего-то и стоит, то лишь из-за того, что старинный. А так цена ему — пшик. Обычная старая побрякушка.
— Это бриллианты, — сказала Пацанка. — Бриллианты и золото.
Пит издал короткий и язвительный смешок, похожий на лай.
— Так и есть, — настойчиво произнесла Вик.
— Не-а, — возразил Пит. — Бижутерия. Разве это похоже на бриллианты? Цирконий. Видишь, внутри он стал серебристым? Золото не стирается. Классное остается классным, сколько бы его ни били. — Лоб у него вдруг сочувственно сморщился. — Ты в порядке? Выглядишь бледной.
— В полном порядке, — ответила она. — Я от загара не прусь. — Сказать именно так ей показалось очень по-взрослому.
Однако Вик действительно было не по себе. Голова кружилась, и постоянно дрожали ноги. Она хотела на воздух, подальше от смеси ароматов: пота здоровяка, запаха луковых колец и пузырящего фритюра. Вик мечтала, чтобы сон этот закончился.
— Точно не хочешь выпить чего-нибудь холодненького? — спросил Пит.
— Спасибо, но я пила молочный коктейль, когда здесь обедала.
— Если пила молочный коктейль, то, значит, не здесь, — с усмешкой сказал Пит. — Может, в «Макдоналдсе». У нас только фраппе[17].
— Мне надо идти, — сказала она, поворачиваясь и направляясь к двери. Она знала, что загорелый Пит смотрит на нее с искренней озабоченностью, и была благодарна ему за сочувствие. Она надеялась, что он, несмотря на дурной запах и грубые манеры, хороший человек, который обеспокоен болезненным состоянием маленькой девочки, одиноко бредущей по Хэмптон-Бич. Она хотела, но не смогла сказать еще хоть что-то. Пот, как будто Вик внезапно заболела, проступил на висках и верхней губе; девочка с большим трудом подавила новый приступ дрожи в ногах. В левом глазу опять что-то закололо. На сей раз гораздо сильнее, чем в первый раз. Надежду на то, что она лишь воображает свой визит в «Террис» и просто плутает по необычайно правдоподобному сновидению, было невозможно удержать в руках: она выскакивала из ладоней, как скользкая лягушка.
Вик шагнула на улицу и быстро двинулась по раскаленному бетону, мимо припаркованных мотоциклов. Открыв дверь в высоком дощатом заборе, она вернулась в переулок за «Террисом».
Мост никуда не делся. Его наружные стены были вплотную прижаты к зданиям с обеих сторон. Больно было смотреть на его руины. Жжение в левом глазу все усиливалось.
В переулке возле мусорного контейнера стоял то ли повар, то ли мойщик посуды. Одним словом — работник с кухни. На нем был фартук, измазанный жиром и кровью. Любой, кто полюбовался бы этим фартуком, перестал бы обедать в «Террисе». Невысокий небритый парень с татуировками на предплечьях и руках, увитых гнусными рисунками и венами, уставился на мост с выражением возмущения и страха.
— Что это тут за хренотень? — растерянно спросил парень. Он непонимающе посмотрел на Вик. — Ты видишь это, малышка? Я имею в виду… что это за чертова хренотень тут творится?
— Мой мост, — сказала Вик, хотя едва ли соображала, что говорит. — Но вы не волнуйтесь — я заберу его с собой.
Она схватила байк за руль, развернула и толкнула по направлению к мосту. Пробежала рядом несколько шагов, а потом перебросила ногу на педаль.
Переднее колесо ударилось о доски, и Пацанка на своем «Роли» погрузилась в шипящую темноту.
Этот звук — идиотский рев статических помех — усиливался по мере того, как «Роли» уносил ее все глубже внутрь моста. Вик показалось, что она слышит шум реки, но это была не река. Стены «Короткого пути» были сильно изрезаны длинными трещинами; она посмотрела на их мелькание и ощутила, как ни странно, трепет от ярко-белого великолепия. Ей показалось, что возле обратной стороны стены стоит самый большой в мире телевизор, настроенный на канал, по которому ничего не транслируют. В кривобокий и ветхий мост ударила буря, световая метель. Вик чувствовала, как «Краткопутк» слегка изогнулся под напором стихии, порывами налетающей на стены.
Она закрыла глаза, не желая больше ничего видеть, встала на педали и погнала на другую сторону. Она попробовала еще раз воспользоваться своим монотонным заклинанием — почти там, почти там, — но сейчас было слишком тошно подолгу повторять какую-либо одинаковую фразу. Оставались только ее дыхание и ревущая, бушующая статика, этот бездонный звуковой ураган, наращивающий мощность, взлетающий до сводящей с ума интенсивности, а затем усилившийся еще немного и еще, пока ей не захотелось крикнуть ему: «Прекрати!» Слово просилось на язык: «Прекрати, прекрати!» Легкие Пацанки наполнялись воздухом для отчаянного крика, но как раз в этот миг «Роли» влетел обратно в
Хэверхилл, штат МассачусетсЗвук выключился с мягким электрическим хлопком, как если бы она слушала огромное радио, а бог резко выдернул шнур питания. Она почувствовала хлопок у себя в голове, в левом виске, как небольшой, но отчетливо различимый взрыв.
Даже не успев открыть глаза, она поняла, что оказалась дома; или не дома, но, по крайней мере, в своем лесу. Она узнала лес по запаху сосен и кустарника; по воздуху: свежему, чистому и прохладному. Вик была уверена, что так легко дышится только возле реки Мерримак. Она слышала шум воды: отдаленный, нежный, успокаивающий звук потока, совсем не похожего на шум статических помех.
Вик открыла глаза, подняла голову, смахнула волосы с лица. Солнечный свет клонящегося к вечеру дня пробивался сквозь листву беспорядочными отблесками. Она перестала крутить педали и нажала на тормоз; опустила одну ногу на землю.
Вик повернула голову, чтобы сегодня в последний раз посмотреть сквозь мост на Хэмптон-Бич. Ей было интересно, сможет ли она с такого расстояния увидеть повара в грязном фартуке.
Но она не смогла этого сделать, потому что мост «Короткого пути» исчез. Осталось ограждение, за которым должен был следовать въезд на мост… Но дальше начинался крутой, поросший сорняками склон, тянувшийся до места «столкновения» с руслом глубокой синей реки.
Из бурного пенящегося потока торчали три расколотых, напоминавших в верхней части скобы, опоры моста. Ничего другого от «Короткого пути» не осталось.
Вик ничего не понимала. Она только что проехала через мост, вдыхала запах старого, подгнившего, обожженного солнцем дерева, смешенный с отвратительным «привкусом» помета летучих мышей, слышала стук колес о дощатый настил.
В левом глазу у нее запульсировало. Она закрыла его, сильно потерла ладонью и открыла снова… на мгновение ей показалось, что мост на месте. Она видела — или полагала, что видит, — его остаточное изображение, белое сияние, обрисовавшее контуры моста, тянувшегося до противоположного берега.
В левом глазу у нее запульсировало. Она закрыла его, сильно потерла ладонью и открыла снова… на мгновение ей показалось, что мост на месте. Она видела — или полагала, что видит, — его остаточное изображение, белое сияние, обрисовавшее контуры моста, тянувшегося до противоположного берега.
Но остаточное изображение быстро улетучилось, а из глаза потекли слезинки: она слишком устала, чтобы вот так с ходу разобраться, что именно произошло с мостом. Ей никогда в жизни не хотелось так сильно домой, в свою комнату. Прошмыгнуть внутрь, залезть в постель и ощутить хрустящие складки простыней.
Она начала крутить педали, но осилила всего несколько метров и сдалась. Слезла, пошла вперед — голова опущена, волосы растрепаны. Браслет матери свободно болтался на ее потном запястье. Вик ни разу даже не посмотрела на него.
Она протащила байк через задний двор по желтеющей траве, на игровой площадке; она уже здесь больше не играла — так что цепи качелей давно покрылись ржавчиной. Пацанка бросила «Роли» на подъездной дорожке и вошла в дом. Ей хотелось добраться до спальни, хотелось лечь и отдохнуть. Но, услышав из кухни звук открывающейся алюминиевой банки, она свернула с намеченного курса, чтобы посмотреть — кто и что пьет.
Отец стоял спиной к двери, держа в одной руке банку пива «Штро». Другую руку он держал возли струи холодной воды, поочередно подставляя костяшки пальцев.
Вик не знала, как долго она отсутствовала. Часы на тостере вечно показывали всякую ерунду. На них непрерывно мигало 12:00, как будто их только что перезапустили. Свет был выключен, так что кухня здорово смотрелась в предвечерних сумерках.
— Пап, — спросила она усталым голосом, который сама едва узнала. — Сколько сейчас времени?
Он взглянул на тостер и встрянул головой.
— Провалиться мне, если я знаю. Минут пять назад был скачок напряжения. По-моему, вся улица… — начал было оправдываться он, но затем, взглянув на дочь, вопросительно приподнял брови. — В чем дело? Ты в порядке? — Он закрыл воду и взял тряпку, чтобы вытереть руку. — Выглядишь бледной.
Она рассмеялась, но как-то напряженно и невесело.
— Пит сказал то же самое. — Ее голос как будто доносся издалека — с противоположного въезда в длинный туннель.
— Какой еще Пит?
— Пит из Хэмптон-Бич.
— Вик?
— Я в порядке. — Она попыталась сглотнуть и не смогла. Ей ужасно хотелось пить, хотя она не подозревала об этом, пока не увидела отца с холодным напитком в руке. На мгновение закрыв глаза, она представила запотевший стакан охлажденного розового грейпфрутового сока. Этот образ вызвал болезненное ощущение жажды каждой клеточки тела. — Просто пить хочется. У нас есть сок?
— Прости, малышка. В холодильнике шаром покати. Мама в лавку еще не ходила.
— Она прилегла?
— Не знаю, — ответил он, не добавив вслух: «И знать не хочу», хотя эта фраза отчетливо слышалась в интонации его голоса.
— Вот, — сказала Вик, сняла браслет с запястья и положила на кухонный стол. — Когда выйдет из комнаты, скажи ей, что я нашла браслет.
Он захлопнул дверцу холодильника и оглянулся. Скользнул взглядом по браслету и снова посмотрел на дочь.
— Где?..
— В машине. Между сиденьями.
В кухне потемнело, словно солнце скрылось за огромным темным облаком. Вик покачнулась. Отец коснулся ее лица тыльной стороной ладони, той, в которой держал банку пива. Костяшки пальцев он обо что-то ободрал.
— Боже, да ты вся горишь, Пацанка. Эй, Линн?!
— Я в порядке, — произнесла Вик. — Просто хочу прилечь на минутку.
Она не имела в виду, что хочет прилечь прямо там, прямо тогда. Она собиралась пойти к себе в комнату и растянуться под своим восхитительным новым плакатом с Дэвидом Хассельхоффом, но ноги у нее подкосились, и она начала падать. Отец опередил ее. Прежде, чем она рухнула на пол, он подхватил Вик одной рукой под ноги, а другой — под спину, он вынес ее в коридор.
— Линн?! — снова выкрикнул Крис МакКуин.
Линда вышла из спальни, прижимая к углу рта мокрую махровую салфетку. Ее темно-рыжие волосы были растрепаны и напоминали перья, а глаза оставались полуприкрыты, словно она только что проснулась. Когда Линда увидела Пацанку на руках у мужа, взгляд ее стал более сосредоточенным.
Она встретила их у двери в спальню Вик. Тонкими пальцами она смахнула волосы с лица Вик и приложила руку к ее лбу. Ладонь у матери была холодной и гладкой, и от ее прикосновения девочка содрогнулась, одновременно ощущая и тошноту, и удовольствие. Ее родители больше не сердились друг на друга; если бы Пацанка знала, что для их примирения ей надо всего лишь вызвать у себя тошноту, она не стала бы гонять через мост в поисках браслета. Ей просто следовало сунуть себе палец поглубже в рот.
— Что с ней случилось?
— Сознание потеряла, — сказал Крис.
— Ничего я не теряла, — возразила Пацанка.
— У нее температура под сто градусов[18], она падает с ног, но продолжает со мной спорить, — с явным восхищением отметил отец.
Мать опустила мокрую тряпку, которую прижимала к углу рта.
— Тепловой удар. Три часа провела в машине, потом сразу же запрыгнула на велосипед и умчалась со двора. Солнцезащитным кремом не намазалась и весь день ничего не пила, кроме того паршивого молочного коктейля в «Террисе».
— В «Террисе» его называют фраппе, — сказала Вик и подметила: — Мам, ты поранила себе рот.
Мать лизнула уголок припухших губ.
— Сейчас принесу воды и ибупрофен[19]. Нам обеим пойдет на пользу.
— Прихвати с кухни свой браслет, — сказал Крис. — Он лежит на столе.
Линда успела сделать два шага, прежде чем до нее дошли слова мужа. Она оглянулась. Крис МакКуин стоял в дверях в комнату Вик, держа ее на руках. Вик видела над своей кроватью Дэвида Хассельхоффа, который улыбался ей и выглядел так, словно ему едва удавалось подавить желание подмигнуть: Классно управилась, малышка.
— Он был в машине, — объяснил Крис. — Это Пацанка его нашла.
* * *Вик спит.
Ее сны напоминали бессвязное мелькание стоп-кадров: противогаз на цементном полу, лежащая на обочине дороги мертвая собака с размозженной головой, лес из высоких сосен, увешанных слепыми белыми ангелами.
Последний образ был самым ярким и загадочно пугающим. Темные шестидесятифутовые деревья раскачивались на ветру, словно язычники в трансе во время обряда; ангелы же мерцали и проблескивали сквозь их одежды из ветвей. Вик стало страшно, она хотела закричать и даже попыталась, но не смогла выдавить из себя ни звука. Ее завалило удушающей лавиной теней и огромной горой мягкой, душной ветоши. Она упорно продиралась наружу, отчаянно толкаясь, молотя руками по всему вокруг со всей возможной злостью, вкладывая в это все свои силы, всю жилистость, пока вдруг не поняла, что сидит в кровати, а вся ее одежда насквозь пропиталась потом. Отец сидел на краю матраса рядом с ней и держал за запястья.
— Вик, — сказал он. — Вик. Успокойся. Ты меня только что так огрела, что чуть башку не свернула. Уймись. Это я, папа.
— Ой, — пискнула Пацанка
Отец отпустил ее запястья, и она уронила руки на одеяло.
— Прости.
Он взял себя за челюсть большим и указательным пальцами и подвигал туда-сюда.
— Сойдет. Заслужил, наверное.
— Чем это?
— Не знаю. Чем угодно. Никто не без греха.
Она подалась вперед, поцеловала его в небритый подбородок и улыбнулась.
— Жар спал, — отметил отец. — Теперь тебе лучше?
Она пожала плечами, полагая, что чувствует себя хорошо, раз уж смогла вылезти из-под огромной кучи черных одеял и убраться подальше от этого пригрезившегося леса зловещих рождественских сосен.
— Здорово тебя скрутило, — он покачал головой. — Тебе бы услышать, что говорила.
— И что я говорила?
— Например, кричала, что летучие мыши вылетают из моста, — сказал он. — Думаю, ты имела в виду колокольню.
— Да. То есть… То есть нет. Нет, я, наверно, имела в виду мост. — Вик на мгновение забыла о «Коротком пути». — Пап, а что случилось с мостом?
— С мостом?
— Ну, с «Коротким путем». С тем старым крытым мостом. Он буквально исчез.
— А! — вспомнил отец. — Я слышал, что какой-то тупой сукин сын пытался проехать по нему на своей машине и погнал напролом. Сам убился и почти весь мост обрушил. Останки, естественно, демонтировали. Вот почему я говорил тебе и шагу не делать на этот чертов мост. Его надо было разобрать еще лет двадцать назад.
Она содрогнулась.
— Посмотрела бы на себя, — улыбнулся отец. — Просто цуцик какой-то.
Она вспомнила свой бредовый сон о собаке с размозженной головой, и все вокруг сначала стало ярким, а потом потускнело. Когда в глазах у нее прояснилось, отец держал у ее груди резиновое ведерко.