Филимонов уже открыл рот, чтобы задать умный, но неуместный вопрос – и опомнился.
Вскоре послышались голоса – слов было не различить, но ясно, что кого-то в тумане били. Избиваемый жалобно визжал, обидчики хохотали…
Костя Жихарев дёрнулся, чтобы прийти на помощь неведомому бедолаге, но Колобок погрозил кулачком.
Так и лежали тишком, покуда неизвестные люди не удалились.
– Всё под контролем, – сообщил Кузьма-Демьян, натянул свою маскировку и взмыл вверх, помахав на прощание фальшивым вороньим хвостом.
– Ну, он у вас прямо Бэтмен! – восхищённо сказал ботан. – Даже два Бэтмена!
– Моя школа, – сказал вожатый и потупил бесстыжие изюмные глазки: готовила и учила филина маскировке лично Патрикея Маркидоновна.
– Как-то нехорошо получилось, – сказал Костя. – Несправедливо.
– А разве вы за справедливостью пошли? Вы за деньгами пошли, – сказал Колобок. – Вдруг эти люди вооружены? Да ведь наверняка и вооружены. В окрестностях большого торгового города нередко бродят разбойники. Или стражники – тоже те ещё ребята…
Ну ладно, встали да пошагали!
Туман слегка рассеялся, и впереди замаячило что-то монументальное, а под ногами обозначилась дорога. Не подвело Виссариона Глобального чутьё!
Тут подул ветерок и подразогнал надоевшую мглу.
Сооружение действительно оказалось пьедесталом, на котором высились огромные раззолоченные литеры:
ГОСПОДИН ВЕЛИКИЙ НОВГОРОД
К пьедесталу была кое-как присобачена фанерная или картонная стрелка, указывающая куда-то в сторону. На стрелке корявыми буковками было написано:
«А в вашей ……. Москве ещё и конь не валялся!»
– Гордые люди новгородцы, – восхищённо сказал Колобок. – Правильно себя понимают. Отцы русской вечевой демократии! Вернее, прадедушки. А теперь, господа, вспомните, кого мы в этом самом Новгороде должны найти, а кого обойти… Кстати, теперь можно и обуться: в богатый мегаполис идём!
Кого найти…
Был когда-то город, стоящий на реке Волхов, крепкой и процветающей торговой республикой вроде Венеции, Генуи и ганзейских Любека, Данцига, Бремена. Новгород даже состоял в этой самой Ганзе (торговом союзе) в качестве ассоциированного члена, говоря нынешним языком.
Своим богатством, мощью и независимостью подобные города безмерно гордились. Венеция, например, величала себя «Серениссима» – светлейшая. Её выборный глава – дож – каждый год обручался с морем, бросая в волны золотое кольцо. По идее море должно было теперь ему подчиняться, словно законная супруга. На деле так получалось не всегда – но ведь и в семье всякое бывает! Зато символично!
А новгородцы-то чем хуже? И прибавили гордецы к имени города слова «господин» и «великий». А их державный слоган звучал так: «Кто против Бога и Великого Новгорода?»
И люди здесь жили совсем другие. И герои были другие.
Их нельзя назвать богатырями. Потому что нужды у новгородцев в собственных богатырях не было. Таковых можно было попросту купить. Нанять. Использовать. Потом уволить – не кормить же этих проглотов в мирное время!
У новгородцев даже князь был не более чем военным чиновником на службе народа. Не понравился – пинком прогоняли. В том числе и Александра нашего Невского. Характерами не сошлись с «Господином Великим» – больно гордые оба были.
И степные захватчики сюда не дошли, побоялись застрять в болотах. Правда, по другой версии, новгородцы просто откупились, как привыкли откупаться от любых неприятностей. Недаром в былинах новгородского цикла никаких татар не водится, а Золотая Орда упоминается лишь в качестве торгового партнёра.
Поэтому один из двух новгородских героев былин – гусляр и торговый гость (то есть купец) по имени Садко. Сейчас это имя носят кинофильм Птушко, опера Римского-Корсакова, круглое шоколадное печенье, неплохая фольклорная группа, непристойная народная песня, множество рыбных ресторанов и один глубоководный спускаемый аппарат.
Откуда взялось такое странное имечко, остаётся только гадать. Одни учёные производят его от иудейского Садека или Цадека. Тем более что и на струнном инструменте виртуозно играет, и торгует успешно! Другие возражают – э, слушай, уважаемый, да это же наш правоверный казанский Садык! Есть извод (вариант) былины, в котором герой приходит именно с Волги…
А прославленные академики Платонов и Невтонов вообще считают Садко предком бесстыжего писаки маркиза де Сада. Так-де заезжего французского негоцианта (это нежное слово обозначает опять-таки купчину) ласково величали новгородские красавицы…
В некоторых текстах имя нашего героя пишется как «Сотко Сотинич». Именно так звали торговца, который, согласно летописи, в 1167 году построил в Новгороде каменную церковь в честь первых русских святых Бориса и Глеба. А коли проставлена дата, так это тот самый Садко и есть, который зажигал у Морского царя…
Правда, выйти богатому гусляру из подводного плена пособил, согласно былине, святой Николай-угодник, он же Никола Морской. Водная стихия – именно его сфера влияния. Нестыковочка выходит с каменной церковью…
Впрочем, предания о герое, побывавшем на дне моря и вернувшемся оттуда с сокровищами, есть у многих народов. А в японской сказке эту роль играет и вовсе не человек, а обезьяна с острова Саругасима…
Но каких бы кровей ни был наш музыкальный негоциант, прежде всего он новгородец – человек сильный, решительный, надеющийся только на самого себя. Богатство ему не в наследство досталось. До того, как приподняться, Садко жил тем, что перебирал гусельные струны и пел на тогдашних корпоративах. А когда приглашать перестали, вышел на берег Волхова и растрогал своей игрой местного водяного владыку. И тот помог виртуозу разбогатеть, заключив с новгородской элитой великий спор о рыбке с золотыми перьями и выиграв его…
Былины новгородского цикла более реалистичны, чем сказания о киевских богатырях. По ним можно судить, какие нравы и обычаи царили в тогдашнем городе.
Там, где большие капиталы, – там и азарт великий! Игральных карт и рулетки ещё нету. Мечут кости (зернь), рубятся в шашки и шахматы. Делают ставки на бегущих жеребцов и на кулачных бойцов. Можно мгновенно сколотить состояние и мигом его профукать. Каждому веку свой Лас-Вегас и свой Монте-Карло…
Разбогатевший на рыбке Садко похвастался, что может скупить все товары новгородские. Ударил об заклад (заключил пари, помазал) с той же самой элитой новгородской, что звалась «золотые пояса». Три дня покупал, весь потратился, а товары всё везут и везут…
Почесал гусляр затылок и молвил слово патриотическое:
Не я, видно, купец богат новгородскиий, —
Побогаче меня славный Новгород.
На остатки капитала снарядил бедняга тридцать кораблей и поплыл в далёкие страны:
Поехал Садко по Волхову,
Со Волхова во Ладожско,
А со Ладожска во Неву-реку,
А со Невы-реки во сине море.
Машрут вполне точный и реальный: у тогдашних судов осадка была небольшая, везде проходили.
Зато потом начинаются басни:
Как поехал он по синю морю,
Воротил он в Золоту Орду…
Какая такая Орда на Балтийском море? Или басурмане уже и Швецию с Норвегией… того?
И становится понятно, что хоть сложена былина в Новгороде, но пересказана явно не новгородцем. Этот сказитель другой «загранки», кроме Орды, и представить не может, да ещё и путает Волхов с Волгой…
Потом у нашего Садка (всё верно, имя это склоняется) начались неприятности с погодой, метание жребия, путешествие на дно морское…
Но есть и другой вариант былины: Садко (тот самый, который пришёл с Волги) скупил-таки все новгородские товары вплоть до битых горшков включительно!
Ну, это присочинил явный недоброжелатель вольного города. Московский пропагандист того времени…
Да, в ещё одном изводе былины очень современный финал:
И тут Садко-купец богатый гость
Со всех кораблей в таможню положил
Казны своей сорок тысячей,
По три дни не осматривали.
За три-то дня весь нерастаможенный товар на берег можно перетаскать!
А вы говорите – коррупция, коррупция… Традиция!
Вас вызывает Буслай
…Нил Филимонов по прозвищу Джульверн закончил свои расчёты и отложил в сторону калькулятор на солнечной батарее.
– Для того чтобы заработать необходимую сумму, Косте придётся вкалывать грузчиком на новгородском буяне двадцать восемь лет, семь месяцев и три недели. Ну допустим, что меня, чужака, примут в качестве писаря-счетовода, хотя такие должности только для своих. Срок сократится, но незначительно. Ведь нам придётся платить за ночлег и еду. Даже если мы поселимся в посаде у одинокого бедного старичка и даже при здешней дешевизне контрабандных продуктов. Потом мы обзаведёмся семьями, пустим корни и раздумаем возвращаться…
Костя аж взвился:
– Какие такие корни? Жихаревы своих не бросают! Сто пудов вернёмся! Даже двести!
Ботан грустно улыбнулся.
– Вернёмся не мы, – сказал он. – Вернутся двое неизвестных граждан без документов и определённых занятий, с окающим выговором и с небольшим мешочком золотых монет. Мешочек, ежу понятно, бесследно пропадёт со склада вещественных доказательств. А нам придётся давать признательные показания…
– Какие показания, дурилка? У нас же всё будет по чесноку!
– Нас попросят по чесноку показать, где мы, два бомжа в карнавальных прикидах, закопали тела невинно убиенных несовершеннолетних Жихарева Константина Ивановича и Филимонова Нила Эдуардовича, за которых себя выдаём. Если попадётся хороший адвокат, отделаемся пожизненной психушкой…
Костя подумал-подумал – и в ошеломлении кивнул. Потому что в нашем правовом пространстве по-другому быть просто не могло.
– Мы никакие не попаданцы, – вздохнул он. – Мы пропаданцы!
Друзья сидели друг против друга за столом в небольшой чистенькой гостиничной комнате, которую ботану удалось снять за приемлемую цену.
– Вот ты смеялся, когда я тебя всю мелочь из копилки выгрести попросил, – сказал Филимонов, когда они без проблем поселились. Необычная одежда путников не смутила новгородцев – тут и не таких видали! – Куда, мол, они за рекой годятся! – продолжал Нил. – А вон как хорошо на меняльном дворе пошли!
– Ты и меня удивил, – сказал Колобок. – Ведь ваши монеты не золото и не серебро, а так, не пойми что…
– Э, – сказал Джульверн. – Я исходил из того, что всякий меняла поневоле коллекционер-нумизмат. Должно же быть и у делового человека какое-то увлечение! Наверняка они откладывают для себя редкие экземпляры. А реже монет Российской Федерации здесь быть не может! Чеканка высшего качества, да ещё насечки по ребру!
– Надо вернуться, собрать все оставшиеся в доме деньги и разменять! – воскликнул Костя.
– А вот тогда российским денежкам выйдет полная инфляция, – сказал Филимонов. – Менять их надо небольшими партиями и желательно в разных городах…
– Причём до поры, – мрачно заметил Колобок. – Где-нибудь наверняка подвернётся бдительный изувер и завизжит: «Это дьявольские деньги! Человеческие руки не в силах выполнить такую тонкую работу!» Сами-то менялы, ясное дело, ни во что не верят, но среди их клиентуры…
Во всяком случае, стало понятно, что в былинном Новгороде можно продержаться несколько дней под крышей и с хозяйским столом. А продукты в рюкзаке решили приберечь на всякий случай…
Старшина новгородского буяна (так на Руси ещё в начале прошлого века называлось место разгрузки судов) поглядел, как Костя подбрасывает и ловит две дубовые колоды, – и сказал:
– С дорогой душой беру тебя, отрок! Медную денежку в день уж как-нибудь от себя оторву! Работают у нас от первого света до последнего, а всё остальное время – спи-отдыхай али буянь по кружалам с товарищами!
(Ясно, откуда появился глагол «буянить»?)
– Денежку в день своей кошке будешь платить за мышиную охоту, дядя, – сказал ботан, выступивший в роли продюсера Кости. – Мой клиент в этом… а, во Пскове, чистую гривну серебра подённо получал!
– Так и оставался бы во Пскове, – сказал староста и скривился: Псков был давним соперником Новгорода.
– Прослышали мы, – сказал Филимонов, – что новгородские хозяева не чета псковским скобарям – богатые и щедрые!
– Оно, конечно, верно, – проокал староста, – только гривну в день даже веденецкий дюк никому не платит и сам не получает!
– Это пахан здешний, что ли? – тихонько спросил Костя.
– Это дож Венеции, – так же тихо ответил ботан, а в полный голос потребовал: – Набросить надо бы, хозяин! Детский труд эксплуатируешь – за это по головке не погладят! Да ещё педофилию приплюсуют!
От таких страшных слов староста закатил глаза, пошевелил усами, пятернёй расчесал бороду…
– Ладное дитятко! Добро, по тароватости своей удвою плату: уж больно молодец дороден!
– Я худею! Но мы обдумаем ваше предложение, – с превеликим достоинством сказал Филимонов. – Завтра тоже день будет…
И потащил Костю за собой.
Колобок затаился в богатырском рюкзаке и в собеседовании не участвовал.
– …Вот поэтому в народе и говорят: «От трудов праведных не наживёшь палат каменных»! – сказал Виссарион Глобальный, удобно примостившийся в глиняной миске посреди стола.
– А как же насчёт честных денег? – сказал ботан. – Чтобы они потом в черепки не перекинулись?
– Бывает так, что можно заработать и честно, и много, – сказал Колобок. – Надо только в здешней конъюнктуре разобраться…
– А если в дружину пойти? – с надеждой спросил Костя. – Хлопну об стол богатыристикой – махом примут, обмундирование выдадут, на пайковое довольствие поставят!
– Сразу видно – генеральский сынок, армейская косточка! – сказал Колобок. – Только для князя наёмного твоя богатыристика не документ. Подействовать она может разве что на Садка, поскольку он и сам былинный герой. Вот только где его искать? Вдруг мореплаватель наш в очередной экспедиции?
Тут с шумом распахнулась дверь – не иначе, пинком открытая.
К сожалению, на пороге нарисовался вовсе не Садко, как случилось бы в любой уважающей себя сказке. А у нас-то правдычка суровая!
Там стоял невзрачный шпендик в сером кафтанчике и серой же шапочке. Другую шапку он вертел в руках, явно показывая сей головной убор обитателям комнаты. Эта шапка была нарядная, красная, расшитая золотыми нитями. Примерно в такой Иван-царевич с известной картины рассекает дремучие леса верхом на сером волке и с краденой царевной в охапке.
Некоторое время обе стороны в напряжённом молчании изучали друг друга.
Первым не выдержал шпендик:
– Вы чего мешкаете? А ну – встали да побежали! Он ждать не любит!
И в доказательство потряс красной шапкой.
– Ты кто таков, младой утырок, какого роду-племени? – сказал Костя. Помаленьку возвращался к нему словарь Руси Былинной. – Из какой земли, какой орды?
– Я – Потаня Маленький! – сказал шпендик с такой гордостью, словно представился Карлом Великим.
– Видим, что небольшой, – сказал Нил. – И что тебе нужно, невеличка ты наша?
– А, вы тут новики, – сказал Потаня с пренебрежением. – Порядка покуда не знаете. Требует вас к себе сам Василий свет Буслаевич! Шапку его в Новгороде каждая собака знает и при виде её трепещет и подчиняется!
Вот уж с кем встречаться не хотелось! Хотя…
– Костян, может, мы с этим отморозком Васей договоримся? – прошептал Филимонов. – Тем более он богатый, деньгами швыряется…
– Нет уж, – сказал Костя. – Богатыри с бандюганами не договариваются. Они их до седла рубят!
И обратился к послу:
– Если нужны мы твоему боссу, то пусть он сам сюда явится! Хлеб за брюхом не ходит!
И покосился на дремлющего в миске Колобка: не оскорбится ли?
– Не хотите по-хорошему – по-худому пойдёте! – посулил Потанюшка Маленький, и, не дожидаясь честно заработанного пенделя, вылетел из помещения во двор.
…а кого обойти
Фигура новгородского дебошира и бандита Васьки Буслаева в прошедшем веке распиарена в России была до неимоверности, как надувной богатырь, рекламирующий у кинотеатра известную серию мультфильмов.
Особенно возлюбил этого громилу классик русской и советской литературы Максим Горький.
Он писал: «Василий Буслаев – не выдумка, а одно из величайших и, может быть, самое значительное художественное обобщение в нашем фольклоре».
Классик вообще предпочитал честным труженикам всяких бродяг, бомжей, босяков, уголовников и прочую нечисть. Такая мода была в те времена, накануне череды русских революций. Поэты, художники, композиторы воспевали вольную волюшку и её криминальных носителей. Не умолкает и в нынешнем русском застолье песня о том, как атаман Стенька Разин героически утопил персидскую княжну… А как иначе обезвредить шахидку?
Да и пришедшие к власти большевики считали уголовников «классово близкими»…
А великий режиссёр Сергей Эйзенштейн в великом (но исторически, мягко говоря, некорректном) фильме «Александр Невский» вывел Ваську этаким добродушным силачом, гасящим псов-рыцарей первой подвернувшейся оглоблей. Актёр и режиссёр Николай Охлопков, сам мужик здоровенный, просто купается в этой роли…
Между тем былины умалчивают о каких-либо военных подвигах «дородного доброго молодца» в деле защиты родимого Господина Великого Новгорода. А рисуют они личность малосимпатичную…
Отцом Васьки был некто Буслай, доживший до девяноста годов благодаря покладистому характеру:
С Новым-городом не спаривал,
Со Псковом он не вздоривал,
А со матушкой Москвой не перечился.
Немал-человек, похоже, был старик Буслай! Возможно, даже посадник новгородский, определявший всю политику республики! А кто бы ещё мог «спаривать», «вздориться» и «перечиться» с иными городами?