Правила - Константин Рогов

Правила

Повар по имени Анатоль, апатично переставляющий с полки на полку банки специй, едва поднял на меня взгляд и вернулся к своему занятию.

— Готов ли завтрак? — пробормотал он и продолжил, повысив голос, — ты спрашиваешь меня, готов ли завтрак?!

— Именно так я и спросил.

— Конечно, завтрак готов!

— Хорошо, Анатоль, — одобрительно кивнул я и, привстав на цыпочки, похлопал повара по плечу. — Восемь тридцать. Ты, как всегда, безупречно точен.

— Отчего бы ему не быть готовым? — продолжал тот, не обратив никакого внимания на похвалу. — Разве есть что-нибудь сложное в том, чтобы приготовить бифштекс с кровью? Бифштекс с кровью на завтрак, бифштекс с кровью на обед, бифштекс с кровью на ужин и «Кровавая Мэри» в постель перед сном. При таком меню — je jure! — нет ничего странного в том, что я безупречно точен. Было бы странно, если бы я не был точен.

Усы француза сердито топорщились. Похоже было, что он пребывает в скверном расположении духа. То есть, в более скверном, чем обычно, а это означает — лишь в нескольких шагах от того, чтобы наложить на себя руки. Ведь обычно веревка и кусок мыла не лежат на кухонном столе. Книга Л.Сибирициуса "Еще 101 модный способ совершить самоубийство" торчащая из кармана поварского фартука также наводила на некоторые мысли.

Я решил, что этот случай заслуживает того, чтобы проявить внимание. В конце концов все мы в одной лодке, как говорится. Или в одной упряжке. Или в одном окопе. В общем где-нибудь там, где люди собираются в одном месте и вынуждены общаться друг с другом. В таких обстоятельствах лучше позаботиться о том, чтобы ближний твой был, по крайней мере, достаточно вменяем и не попытался подвесить на заготовленной веревке тебя самого.

— Мне послышались в твоем голосе нотки некоего напряжения, Анатоль. Тебя что-то беспокоит? Плохие сны, быть может?

— Беспокоит? Еще как беспокоит, Фритц! Меня беспокоит диета нашего хозяина. Я не какой-нибудь там заштатный повар, я кулинар, кулинар с мировым именем! Когда меня пригласили на эту работу, я воспринял это как вызов своему мастерству! Угодить человеку…вампиру, который прожил на свете полтысячи лет, гурману, несомненно, пробовавшему все мыслимые и немыслимые яства, обедавшему у лучших кулинаров человечества, — тут есть над чем поработать, и в случае успеха тут есть чем гордиться. Le prйtexte pour le respect de soi!

— Всем очень нравится, как ты готовишь, — успокаивающе сказал я. — И Граф, и Графиня отзываются об искусстве твоем весьма благожелательно. А что касается засахаренных пауков и скорпионов с цукатами, то признаюсь тебе без толики лести, вкуснее десерта не сыщешь во всем мире.

— Засахаренные пауки, о боже мой! Я ведь могу запросто приготовить и что-нибудь другое!

— Зачем другое?

— Луковый суп, «Дюбарри», форель с белыми грибами и щука в белом вине, холодный лосось под зеленым соусом, пирог из цветной капусты… Magnifiquement! Пальчики оближешь! А лягушки? Хоть кто-нибудь когда-нибудь просил меня приготовить лягушечьи окорочка в чесночном соусе? Я готовлю их лучше всех в мире! Но нет, нет всем нужен этот проклятый бифштекс с кровью! Merde!

Что же я мог сказать в ответ на это? Упрек был суров, но ведь желание хозяина — закон.

— Мне пора подавать на стол, дружище, — ответил я. — Бифштекс с кровью не терпит отлагательств, а хозяин не любит ждать. Поговорю с тобой позже.

Это не первый монолог Анатоля на кулинарные темы и, боюсь, не последний. Увы, он не только француз и кулинар, но и художник в душе, а это всегда чревато неврозами и душевными расстройствами. Такова, как заметил когда-то гений, природа творчества. Я и сам люблю побаловаться живописью на досуге и, совсем недавно к своему удивлению обнаружил, что невозможность разок-другой в месяц изобразить полевой цветок или, за неимением лучшего, уточенные черты Страшилы приводит меня в совершенно необъяснимую ярость. Помню, как однажды я пришел в такое расстройство, что на традиционное замечание графа о том как прекрасна гроза за окном ответил, что раз в столетие съездить на тихоокеанский пляж ему бы не повредило. Ужасающе бестактно с моей стороны.

Хозяин уже ожидал меня в обеденном зале, но, как и гласили Правила, не более двух минут, разумеется. Я вошел с подносом, когда часы пробили без четверти девять.

— Да, Фритц?

Как и велит в таких случаях этикет, я втянул голову в плечи, сгорбился и, сверкнув безумно глазами, прокашлялся:

— Завтрак готов, хозяин.

Граф отложил в сторону утреннюю газету, потянулся и широко зевнул, продемонстрировав, не без некой картинности, великолепные клыки. За окном сверкнула молния, проревел невнятную песню гром. Гроза была в самом разгаре, и шум ливня снаружи почти заглушал оперу Вагнера, которую наигрывал патефон.

— Прекрасная ночь, Фритц, не правда ли?

— Превосходная, хозяин, — согласился я.

Лет моему хозяину, по меньшей мере, шестьсот, но больше четырех сотен ему не даст даже недоброжелатель, каковых, вы уж поверьте, немало. Алые шаровары, белоснежная, распахнутая на груди рубаха, веселый взгляд нежно-голубых глаз. Для вампира мой хозяин, безусловно, чертовски привлекателен. Никаких кровавых пятен на одежде, дурного запаха изо рта и прочих отличительных особенностей присущих некоторым неряхам. А видели бы вы, каков он был, когда я только поступил к нему на службу! Потребовалось немалое время, чтобы добиться такого результата, но я нынче я с полным правом мог гордиться тем, что у меня получилось.

— Я хотел бы поговорить с тобой, Фритц.

— Да, хозяин?

— Дело весьма деликатное, знаешь ли. Мне не хотелось, чтобы о содержании нашего разговора стало бы известно… кому-то еще.

— Безусловно, хозяин. Наш разговор строго конфиденциален. Таковы Правила.

— Да-да, те самые правила этикета, которыми ты так дорожишь. Удивительное дело, как простой набор слов, причем, слов, которые складываются, порой, в указания противоречащие здравому смыслу, может оказывать такое влияние на жизнь человека, не правда ли?

— Мой бедный покойный отец, если позволите, хозяин, дал мне перед смертью два совета. Первый: никогда не жениться на женщинах более безумных, чем я сам. Второй: всегда следовать Правилам этикета. «Этикет, сынок, — сказал он, — это то, что отличает нас от животных и игроков в крикет».

— И ты никогда не был женат, Фритц? — с любопытством осведомился хозяин.

— Боюсь, что не припомню такого. Как я заметил, раз в месяц у женщин случаются приступы неконтролируемого безумия, а некоторые из них проводят в таком состоянии большую часть своей жизни.

— Ммм… Но что если бы тебе встретилась та, которую… Давай лучше скажем так — женщина необыкновенных форм и добродетелей?

— На все воля Дьявола, хозяин, — дипломатично ответил я. — Институт брака, безусловно, есть дело рук его, ибо ничто иное в большей степени не доводит человека до безумия, как невозможность спариваться со всем, что попадается на его жизненном пути. Даже самый благочестивый христианин, стоя перед, прошу прощения за эту непристойность, церковным алтарем, нет-нет да и уличит себя в потаенных сомнениях. «И с этой женщиной я должен буду спать всю оставшуюся жизнь? Никаких больше хористок, веселых белошвеек и соседской жены, что заглядывала раз в неделю одолжить щепотку соли?» Подобные размышления, хозяин, есть первые шаги по пути Зла, поворачивающие прихожан на тропу Бытового Насилия и Бессмысленного Нарушения заповеди «Не возжелай жену ближнего своего».

— Стало быть, Фритц, несмотря на свой холостой образ жизни, ты признаешь, что брак, будучи делом рук Дьявола, есть явление достойное похвалы?

— Да, хозяин. Именно так.

Граф взволнованно вскочил со стула и подошел к окну, откуда открывался великолепный вид на утопающие в буйстве грозы горы.

— Я намерен жениться, Фритц.

Молния ударила где-то рядом с замком. Гром оглушил меня на несколько мгновений, а затем вдруг все стало очень тихо — даже дождь поумерил пыл, словно прислушиваясь к разговору. Пластинка закончилась, и патефон лишь тихо шипел.

— Очень хорошо, хозяин, — сказал я. — Смею ли я напомнить вам, что вы уже женаты?

— Смеешь, верный мой Фритц, смеешь. И заверяю тебя, что я не забыл об этом не на секунду, ибо забыть такое вряд ли возможно. Я намерен убить свою жену, дабы без помех вторично сочетаться узами брака с молоденькой американкой, автомобиль которой, как я вижу, прямо сейчас движется по дороге к нашему жилищу. — Хозяин резко развернулся, впившись в меня взглядом. — Что ты об этом думаешь, Фритц?

— Карета, запряженная четверкой испуганных лошадей, была бы более подходящим выбором, хозяин.

— Нет-нет, что ты думаешь о моем намерении убить Графиню?

— Правила этикета не запрещают вам убивать домочадцев, хозяин, хотя и оговаривают, что подобные действия следует проводить с должным уважением. Хорошее предательство и жесткое убийство всегда вызывают одобрение.

— Я рад, что ты так это воспринял, Фритц. По правде говоря, у меня словно камень с души свалился. Не хотелось бы лишиться хорошего слуги из-за несущественных разногласий.

— Благодарю, хозяин, — я поклонился. — Если позволите, я отправлюсь встречать нашу гостью. Устрою ее в одной из гостевых комнат, и прослежу за тем, чтобы она не столкнулась случайно с ныне здравствующей хозяйкой замка.

— Да, Фритц, это хорошая мысль.

Ах, хозяин, хозяин… Признаюсь, что Графиня вызывала у меня чувство искренней симпатии, несмотря на свои странные, хоть и не доставляющие обслуге хлопот, привычки. Правила, однако, с недвусмысленной четкостью описывали ряд ситуаций подобных этой. «Если некто А. решит убить некто Б…» и так далее и тому подобное.

Оставив своего господина и работодателя вкушать плоды кулинарного мастерства Анатоля (бифштекс с кровью на завтрак — что может быть лучше?), я спустился ко входной двери как раз вовремя и распахнул ее прежде чем гостья устроила шум и тарарам, который, откровенно говоря, во мраке нынешних намерений Графа был бы нежелателен.

— Добро пожаловать, мадам, — отчеканил я с самым чопорным видом на который только был способен. — Надеюсь, поездка была приятной.

Белокурая мадам бросила на меня взгляд, который, я, увы, был вынужден расценить, как неодобрительный и даже, более того, весьма раздраженный.

— Приятной? Блин, да ты, что, чувак, издеваешься?

С мадам обильно капало. Капало со спутавшихся волос, промокшей насквозь одежды и с кончика носа, побелевшего то ли от злости, то ли от холода. Со свойственной мне наблюдательностью я отметил, что, скорее всего, столкнулся с сочетанием обеих вышеупомянутых причин.

— Позвольте заметить, мадам, что с вас капает на ковер.

— Я знаю, мать твою! По-твоему, я сама этого не вижу? Гребаная гроза, верти ее за ногу! Блин, а я-то думала что все эти милые фильмы, ну типа где зеленые луга с сочной травой, веселые стада овец и прочей скотины, у вас снимают. А здесь круглый год такой паршивый климат?

— Весной у нас бывает довольно мило, мадам, — дипломатично ответил я. — Признаюсь, я немного увлекаюсь живописью, и в пору, когда расцветают первые подснежники, люблю прогуляться по окрестностям и запечатлеть пару-тройку пасторалей из числа тех, что вы так метко описали — «зеленые луга с сочной травой», «веселые стада овец и прочей скотины».

— Великолепно! — девушка презрительно фыркнула. — Горбатый, уродливый, да еще и художник. Ну и страхолюдина! Это ты — здешний слуга?

— Меня зовут Фритц, мадам. Мой внешний облик и рабочая одежда, которую вы видите, является одобренной Правилами униформой.

— Да-да, Владик упоминал о тебе. Не понимаю, что он в тебе нашел.

— Владик, мадам?

— Твой хозяин. Граф. Мой жених. Ну ты знаешь, — белокурая мадам выразительно постучала ногтем по зубам, — вампир.

— Граф Влад?

— Ну а кто же еще, дурень? Или у вас здесь графьев по три штуки на замок? Нет?.. Я так и думала. Раз с графьями разобрались, перейдем к другому пункту, чувак. Найдется здесь сухая одежда и горячая ванна? Не хотелось бы мне, знаешь ли, стоять перед свадебным алтарем, вооружившись носовым платком.

— Конечно, мадам. Прошу вас пройти за мной, мадам.

Проводив промокшую американку в ванную комнату, я проследовал на кухню, где велел Анатолю немедленно снять петлю с шеи и слезть с табуретки, дабы приготовить горячий чай и отвар из ведьминой травы.

— Наша гостья выразила желание не стоять перед свадебным алтарем с носовым платком в руках.

— Гостья? — повар так оживился, что мигом и думать забыл о своих намерениях. — Как думаешь, Фритц, она захочет попробовать что-то кроме бифштекса с кровью? «По-то-фё» возможно? Чудесные мозговые косточки и…

— Боюсь, она американка, Анатоль.

О боже, нет! — лицо его побледнело. — Гамбургеры? Чизбургеры? Отвратительные сосиски с кетчупом между булочек? Я этого не переживу!

— Мужайся, мой друг, — только и мог посоветовать я. — Девять двадцать пять. Хозяйка вот-вот проснется. «Кровавая Мэри» готова?

— Отчего бы ей не быть готовой? Разве есть что-нибудь сложное в том, чтобы…

Оставив повара декламировать очередной монолог в одиночестве, я вошел в комнату Графини с подносом в руках и, должен признаться, самыми мрачными мыслями в голове. Аккуратно обогнув растянувшегося на пороге Страшилу, я поставил поднос на ночной столик и три раза прозвенел серебряный колокольчик.

— Утро, хозяйка.

Взбитые сливки пухового одеяла зашевелились. Показался кончик усыпанного веснушками носа.

— Утро, Фритц?

— Да, хозяйка. Прекрасная гроза за окном. Молнии так и сверкают.

Белоснежная рука нащупала стакан с коктейлем и уволокла его куда-то под одеяло.

Я приоткрыл тяжелые бархатные шторы и слегка — окна, чтобы впустить в комнату немного воздуха и отсветов молний, которые действительно «так и сверкали». После чего зажег свечи, ожидая пока из-под одеяла прекратят доноситься хлюпающие звуки.

— Это неспроста, Фритц, не так ли?

— Хозяйка?

— Гроза и все такое. Я достаточно пожила на свете и знаю, что подобная погода может быть предвестником множества событий — неожиданных, пугающих и чаще всего весьма драматичных.

— Вы опять читали на ночь… романтические произведения, хозяйка?

— Ах, Фритц! Я вовсе не так глупа, как ты думаешь.

— Я никогда не осмелился бы думать о вас подобным образом.

— Может и нет, а может и да. Ты всегда был себе на уме.

— Хозяйка?

Из-под одеял, наконец, показалась голова, увенчанная хвостиком волос цвета безлунной ночи. Сравнение отвратительное, простите, но не мое. Я тоже прочитал на досуге парочку романтических произведений из библиотеки замка.

— Я хотела бы поговорить с тобой, Фритц.

— И вы тоже, хозяйка?

— А кто еще?

— Э…

— Я догадываюсь, Фритц. О да! В последнее время под безвкусными обложками любовных романов, с которыми тебе довелось меня видеть, скрывались книги куда более глубокие, чем ты можешь представить.

— Хозяйка?..

— Электронная почта, Фритц. Как читать, посылать и принимать электронную почту. Я можно сказать, стала экспертом в этом деле.

— Электронная почта? — Я не сразу справился с удивлением. — Простите, но разве это плебейское занятие…

— Мой муж, чтоб ты знал, Фритц, несколько месяцев назад купил переносную вычислительную машину, но хранил это приобретение в секрете. В секрете как от меня, так и от тебя!

— Я даже не подозревал об этом, хозяйка.

— Он выбрал для покупки день, когда ты взял себе выходной и отправился рисовать свои нарциссы или что ты там обычно рисуешь.

— Первоцветы, хозяйка.

— Какая разница?..

— Первоцветы, если позволите, это…

— Не позволю! — с невиданной доселе решительностью прервала меня Графиня. — Мой муж закрутил интрижку с какой-то американкой. Они обмениваются электронными посланиями и я, изучив соответствующую литературу, без труда прочла их отвратительные, тошнотворные и мерзкие любовные послания.

— Я в ужасе, хозяйка, — сказал я чистую правду.

— Она уже здесь, Фритц?

— Хозяйка?

— Эта американская аферистка уже здесь?

— Здесь, м'дам?

— Только не лги мне, Фритц. Я знаю, что твои Правила это запрещают.