– А у меня реактор греется, – напомнил командир «Фон Рея», который во время атаки на Марс вынужден был помимо собственных целей обработать еще и квадрат вышедшего из строя «Роканнона». – Давай махнем не глядя, твою посудину на мою. Слушай, кроме шуток! У меня там хорошо. Рабочая зона громадная, коридоры широкие. Опять-таки бассейн. Девчонки красивые… Хотя нет, девчонок не отдам.
– Да иди ты… – огрызнулся «Роканнон».
– Ну и зря, – не унимался язвительный коммандер. – Ты подумай, тормоз, кто тебе еще такой отличный бартер предложит – махнуть твою мандавошку на здоровенный круизер. Вполне пригодный для житья. Правда, с герметичностью проблемы, и вообще ресурс на нуле, но в остальном… Ты, главное, реактор сразу катапультируй – и летай в свое удовольствие.
– Он что у тебя, ремонту уже не поддается? – спросили из первых рядов.
– Только на замену. Рубашка сгнила. Протечки теплоносителя, повышенная радиация, перегрев и все такое прочее. Не соскучишься. В реакторный отсек без скафандра – ни-ни. Технари просто кипятком писают. Уж не знают, как и благодарить тех, кто профилактику делал. Здорово, да – по всем документам судно как новое…
– А что наш доблестный ремонтник?
– Дает полезные советы. Типа водой сверху поливать.
– А как же ты…
– Водой поливаю.
– Водой… Тьфу! Да я серьезно!
– Если серьезно – понятия не имею. На честном слове.
– Ты Заднице докладывал?
«Фон Рей» злобно фыркнул и от ответа воздержался.
– Я, например, докладывал, – пожаловался «Роканнон». – Он говорит – чинись. А как я буду на ходу чиниться, если у меня облом системы?!
– То есть стрелять ты по-прежнему не можешь…
– Почему это не могу? Могу уже. Только плохо и недалеко.
– И кто же это нас так подставил, а, господа офицеры? – сказал горько капитан с целым блоком орденских планок на груди. – Впереди старина Рабинович, позади, мать-перемать, дорогая родина…
– А с боков – республиканцы и нейтралы, – напомнили сокрушающемуся капитану.
– И повсюду трибунал, – заключил он. – Эй, мужики! Ну-ка, тащите сюда эту канистру. Плесните дозу. Ну что вам, жалко?! Я же в терапевтических целях. А то у меня нервишки разыграются, того и гляди буянить начну.
– Закройся, ты… неврастеник! – посоветовали ему. – Сами такие. Видел, Мозер побежал куда-то с начальником связи? Вот и сиди.
– Это, наверное, ультиматум пришел, – авторитетно заявили из угла.
– Да плевал Рашен на их ультиматумы…
– Вот и я говорю. Значит, он сейчас придет и всем нальет для храбрости. Что, сложно вам еще минуту подождать? Алкоголики. Свое бухло все выхлебали, теперь на халяву сбежались…
– Ты чего такой злой, дон Педро?
– Да не злой я! Просто вы тут сидите целой кодлой и херней маетесь, а Рашен там сейчас в одиночку решает что-то!
– Так у него работа такая…
– Вот именно, – отрезал Педро.
* * *– Легок на помине! – воскликнул адмирал.
– Что такое? Неужели Эйб? – обрадовался Эссекс, включая свой интерком.
– Идет декодировка, картинка будет через полчаса, – доложил Мозер. – Но ответ на задачу поиска уже есть. Ответ – «да». Господин адмирал, может быть, задержим начало совещания? Мало ли, что там?
– Нет, – сказал Рашен. – Совещание начнем по плану. Мы сейчас подойдем. А информацию от Файна передай мне немедленно, как только будет раскодирована.
– Будто гора с плеч свалилась, – пропыхтел Боровский. – Неужели он живой, старый черт?
– Это еще необязательно, – заметил Эссекс. – Ты не слышал? Он нашел следы чужих. Как минимум – следы.
– И что самое обидное, – сказал Рашен, – нам от этого ни жарко, ни холодно.
– Какая фигня! – не выдержал Эссекс. – Да это же чистая победа! Если чужие на границе Солнечной, мы, считай, уже выиграли! Нас и пальцем никто не тронет. Кто же будет этих гражданских идиотов защищать?! Кто, если не мы?
– Слушай, Фил, – попросил Рашен. – Помнишь, что я говорил про твое блядское мнение?
– Про наше блядское мнение, сэр, – поправил его Боровский.
– А ты вообще молчи. Целее будешь. Фил, я тебя люблю. Я тебя просто обожаю. Ты лучший в мире начальник штаба и очень хороший человек. Но второго такого кретина… Ты себя послушай! Ты хоть понимаешь, что ты говоришь?!
– Секундочку! – выставил ладонь Эссекс. – А что я не так сказал?
– В чем разница между военными и пиратами? – спросил Рашен.
– Риторический вопрос.
– А все-таки?
– Ну, и в чем? – по старой доброй привычке решил получить готовый ответ Эссекс.
– Пока мы вне закона, нам веры ни на грош, – сказал Рашен. – Допустим, Файн добыл хорошую картинку. Да ты ее хоть по Сети брось – все равно тебя немедленно объявят мистификатором, готовым на все, лишь бы убедить Землю, что ты ей нужен позарез. Это раз.
– Ну, это довод, – кивнул Эссекс. – Ладно, принимается.
– Положим, нам поверили. Но! В случае внешней угрозы пиратов могут взять на военную службу. Но сейчас не пятнадцатый век. И пиратское клеймо никакими подвигами не смоешь. Во-первых, бывшего пирата на войне обязательно подставляют, его ведь не жалко, он не свой. Во-вторых, пусть даже мы свое геройски отвоюем, потом нас все равно заплюют. Понял? Так что не важно, есть чужие или нет их. Прежде чем с ними разбираться, группа F должна восстановить свой легальный статус. Иначе нет гарантий, что мы врага отгоним, а нас на радостях не повесят. Это два.
– Согласен, – вздохнул Эссекс. – А что, аргумент номер «три» будет?
– А «три» – на себя посмотри. Ты сказал: «Кто этих гражданских будет защищать?» А себя ты защищать не собираешься, Фил? До тебя что, не доходит, какая это угроза – чужие, Фил?
– Ох, необязательно! – усомнился Эссекс.
– А я тебе говорю – п…ды они нам дадут, – авторитетно заявил Рашен.
– Это точно, – согласился Боровский.
– Так или иначе, – Рашен снова поднял указующий перст, – избавляйтесь, господа, от сепаратистской психологии. От вас еще только на сутки родина отвернулась, а вы уже рассуждаете, как разбойники какие-то. Противопоставляете себя обществу. Хреновый симптом.
– Слушай, ты, философ! От нас родина отвернулась, когда послала воевать! – заявил Эссекс. – И ничего мы ей не обязаны. Как она с нами обращается, так мы себе и рассуждаем.
– У тебя впереди еще лет двадцать жизни, Фил, – напомнил Рашен. – Где ты их проведешь? В космосе? Мы уже скоро по здоровью не сможем летать даже на грузовиках. Значит, придется спускаться вниз. Ты хочешь там жить как человек или как изгой?
– Вообще, – вступил в разговор Боровский, – мне такие высокие материи не особо доступны, но если бы меня спросили, я бы сказал – ваша правда, драйвер. Мы ведем себя, будто мы и не люди, а так – небожители. А у меня, кстати, жена и дети есть. Я с самого начала печальных нынешних событий о них и не вспоминал. А теперь вот вспомнил, и что-то мне уже не по себе… Слушайте, драйвер, что делать-то, а?
– Для начала – идти на совещание, – сказал Рашен. – Пьянка отменяется. Вместо нее будет постановка задач. Мы работаем, понимаете? Мы снова в деле. Все как обычно. Пошли.
И мягко подтолкнул офицеров вперед по коридору.
Как дети, которых ведут за руки, Боровский и Эссекс шагнули вперед.
* * *Эндрю висел на стене в разгруженной зоне и тоскливо смотрел на блокиратор центрального ствола управления огнем, поставленный его предшественником Скаччи. Сейчас устройство было отключено, но пара несложных операций могла бы возродить его к жизни. И тогда, стоит «Тушканчику» приблизиться к Земле, радиокоманда Адмиралтейства выведет из строя главные лазеры.
Примерно такая же машинка ждала своего часа в реакторном отсеке, тоже пока отключенная. Но не уничтоженная.
Адмиралу Эндрю сказал, что угроза блокировки жизненно важных функций корабля устранена. Так оно, собственно, и было. И будет до того момента, пока Эндрю не решит, что «Тушканчику» пришло время превратиться из грозного крейсера в беспомощную межпланетную баржу.
А сейчас Эндрю висел на стене и боролся с желанием то ли заплакать, то ли заорать дурным голосом, то ли вообще застрелиться. Мастер-техник лейтенант Вернер попал в такой замысловатый переплет, из которого не выбрался бы и человек посильнее, чем он. Год назад, сидя в тюремной камере, Эндрю решил перехитрить судьбу. Тогда ему и в голову не приходило, что судьба – это категория скорее нравственная, чем какая-нибудь другая. Он полагал, что злой рок преследует человека из-за стечения многих несчастливых обстоятельств. И если в кои-то веки повести себя умно и расчетливо, его можно обмануть.
А на поверку вышло, что от судьбы не уйдешь, потому что она сидит в тебе самом.
Когда Эндрю оказался в тюремной камере, он не сломался лишь потому, что не поверил в реальность происходящего. Только вжался плотнее спиной в холодную стену и закрыл глаза, убеждая себя, что все равно сбежит. Урановая каторга на Ганимеде, откуда еще никто не вернулся, была не для него. Поэтому Эндрю отмел такой расклад сразу, как нереальный, и стал прикидывать, когда именно и как ловчее будет удрать.
Трибунал с приговором отчего-то не спешил, времени поразмыслить хватало. И когда умный Эндрю начал склоняться к мысли о том, что побег дело мертвое, и стал потихоньку терять самообладание, к нему в гости заглянул особист с нашивками сухопутного майора.
«Лихо тебя командир базы подставил, – сказал майор сочувственно. – Это ж надо, как ты его довел! Чтобы целый полковник собственной морды не пожалел, лишь бы от тебя избавиться… Н-да. Ладно, сделанного не воротишь. Между нами, тебе светит двадцатник. Урановая каторга на Ганимеде. Жить охота, лейтенант?»
«А то! – сказал Эндрю. – Какие будут предложения?»
«Молодец, – похвалил его майор, раскрывая мобильный терминал. – Люблю иметь дело с русскими. Никаких тебе охов и вздохов, сразу к делу. Вот, смотри, какой документик. Типовое соглашение, ничего особенного. Подпишешься?»
«И что мне это даст?» – спросил Эндрю, уже понимая что.
«Для начала – отсрочку исполнения приговора на неопределенный срок. А там посмотрим, как вести себя будешь».
«Стукач из меня хреновый», – заметил Эндрю.
«Зато техник хороший, – усмехнулся майор. – Не ссы, лейтенант, стучать тебе не придется. И врать тоже… Ну, разве что самую малость. Работать будешь по специальности. Гарантирую. Что я, не понимаю, что ли, к кому пришел? Русского парня в соглядатаи вербовать? Слуга покорный, мне еще жизнь дорога. Ты же всегда на виду, дубина!»
Эндрю неприязненно сморщился. Майор попал в самую точку – немногих оставшихся на свете русских преследовала роль ярмарочных уродов. Их было так мало, а нация их так обросла легендами, что стоило заикнуться о своем происхождении, как к тебе тут же начинали лезть с дурацкими вопросами. Не то что бы русских не любили, скорее наоборот. Но всеобщая снисходительная жалость вперемежку со слегка брезгливым интересом – тоже не подарок. Каждый справлялся с этим, как мог. Например, Олег Успенский бремя своей национальной принадлежности нес гордо, как рыцарский герб, и всюду козырял тем, что он русский. Эндрю в детстве тоже был такой – пока за спиной имелись всеми уважаемые родители. А оставшись сиротой, наоборот, старался не высовываться, быть как все. Но рано или поздно ему все равно напоминали, кто он.
Самым обидным в положении русского на Земле было то, что никто его ни в чем не упрекал. Еврею могли сказать, что это его сородичи устроили страшную Полночь, натравив друг на друга все нации планеты. Американцу – что именно хитрожопые Штаты поимели с этого дела больше всех. Французу – что он жадина. Немцу – что тупой. Итальянцу – что слишком много размахивает руками и вообще макаронник. Этнических британцев презирали за высокомерие, скандинавам говорили, что они все «отмороженные». А на русских просто смотрели косо. И заочно обвиняли в том, что они сами себя угробили. Ах, какая была великая страна, родина лучших поэтов и писателей, гениальных конструкторов и прекрасных артистов. Ах, с каким благоговением мы от нее ждали, что вот-вот она нам что-то скажет такое, от чего мы все резко станем лучше, чище, умнее! Тысячу лет ждали! А Россия вместо того, чтобы сделать нас высокодуховными и донельзя нравственными, опустила в свои несметно богатые закрома атомные мины и взорвала их под ногами китайских полчищ… Ну, не сволочи ли вы после этого, русские, а?
Эндрю сидел в камере и, неприязненно кривясь, переваривал услышанную от майора жестокую правду.
«И вообще, чтобы стучать, у меня американцев навалом, – сказал майор. – Это дело у них в крови. А ты как крутил гениально свои гайки, так и будешь их крутить. Ну что, по рукам?»
Эндрю молча набил на «доске» свой личный номер и приложил ладонь к сканеру отпечатков.
«Умница, – сказал майор. – Теперь слушай внимательно. К тебе на днях зайдет капитан Риз с «Горбовски». Предложит идти с ним в подпространство, или как его там… Короче говоря, ты соглашайся».
«Ты что, майор, ohuel?» – спросил Эндрю.
Майор возвел глаза к потолку, вспоминая русское слово.
«А-а, – сказал он. – Нет, парень, это ты обо мне нехорошо думаешь. Проблемы менталитета как раз у капитана Риза. Например, он действительно собирается опробовать нуль-Т-принцип. А нам это сейчас абсолютно ни к чему. Понимаешь, какое дело, «Горбовски», конечно, аппарат сырой. Но кто его знает, вдруг у Риза получится нуль-транспортировка? Шансы где-то пятьдесят на пятьдесят, что он не только нырнет в подпространство, но еще и вынырнет обратно. Вот в чем беда-то. А сменить этого шизофреника Риза на более или менее нормального мужика, которому помирать неохота, мы уже не можем. Его концерн «Хэви Индастриз» перекупил у военных с потрохами. Этого психа теперь даже пристрелить не получится, сочтут за экономическую диверсию».
«Ничего не понимаю, – сказал Эндрю. – С каких это пор Земле не нужен нуль-Т-звездолет?»
«Эпоха космической экспансии кончена, друг мой, – объяснил майор. – Главное сейчас – возродить Землю. Начать ее копать и возделывать. А если нуль-Т окажется реальной штукой? Каковы шансы, что остатки землян не потребуют срочно отправить их куда-нибудь к едрене матери, где воздух почище и трава растет? Здесь-то интересы Совета Директоров и расходятся с интересами монополий. Компаниям нынешнее положение дел надоело. Им нужна колонизация новых миров, чтобы там собственные государства строить, на свой вкус. Обанкротился народный капитализм, понимаешь? А Совет Директоров хочет сохранить то, что есть. И пока нуль-Т не работает, так и будет. Осознал?»
«Осознал, – кивнул Эндрю. – Короче говоря, вы хотите, чтобы «Горбовски» дальше орбитальных верфей не улетел».
«Пусть летает куда угодно, – улыбнулся майор, – только на обычной ядерной тяге. Как думаешь, это тебе по зубам?»
«Надо схему посмотреть», – сказал Эндрю. Майор достал из кармана диск, зарядил его в терминал и вывел на экран список документации по «Горбовски»
«Изучай пока, – предложил он, отстегивая от терминала полвинчестера, – а я завтра к тебе загляну».
Эндрю от такой щедрости буквально обалдел. То ли майор не понимал до конца, с кем имеет дело. То ли психологи тюремной медкомиссии, не разобравшись в загадочной русской душе, сказали ему, что заключенный Вернер сломлен и готов сотрудничать. Так или иначе, но через два часа ожесточенного стука по контактам Эндрю уже располагал программным обеспечением куда лучшим, чем то, что майор унес в кармане. К рассвету вышел в локальную сеть тюрьмы. И с глубоким огорчением заключил, что бежать – во всяком случае, отсюда – действительно номер дохлый. Тогда он раздраженно глянул на схему «Горбовски» и понял, что капитально испортить это чудо техники сумеет голыми руками и за пять минут.
«Ладно, майор, – сказал он на следующий день особисту. – Тащи сюда этого маньяка».
Через неделю у Эндрю состоялся примечательный разговор с капитаном Ризом, в ходе которого Вернер мучительно сдерживал эмоции, дабы не рассмеяться. Возможно, капитан Риз и был маньяком, но дураком не был точно. Ему хотелось жить, в нуль-Т он не верил совершенно, и главным желанием капитана было не дать кораблю уйти в подпространство. Вслух этого Риз не говорил. Более того, на словах он нес ахинею, доказывая Эндрю, как надежен «Горбовски» и как лихо они прокатятся на нем по неведомым мирам. Но рукой капитан нервно, будто настоящий псих, цеплялся за плечо Эндрю. И вовсю отбивал на нем морзянку. Эндрю в ответ ласково придерживал сумасшедшего за колено, стараясь не слушать его словесный понос. И, в свою очередь, правдоподобно возражал и упирался для успокоения встроенной неизвестно в какой угол скрытой камеры слежения.
Когда довольный Риз ушел, Эндрю даже подумал – а не доказать ли майору свою преданность и не заложить ли этого мужика, благо Риз ничем не рисковал. Но по зрелом размышлении понял, что, во-первых, Риза тогда могут счесть нормальным и все-таки по старой памяти расстрелять за угробленных десантников и сорванную операцию. Во-вторых, фокус с морзянкой еще мог пригодиться. Кроме того, как ни выгодно было начать карьеру секретного агента с качественного доноса, стучать Эндрю все-таки было противно.
Трибунал не поскупился и обрадовал лейтенанта Вернера пожизненной каторгой с лишением наград и звания. Но майор не соврал – вместо этапа на Ганимед Эндрю сменили меру пресечения и до отправки на «Горбовски» послали в закрытый тренировочный лагерь для таких же штрафников. Отличие Вернера от остальных было в том, что его расконвоировали, поселили отдельно и зачислили в обслуживающий персонал.
А вскоре попросили согласиться на предложение зеков поколдовать с охранной системой. Группа недовольных жизнью заключенных собиралась в бега, и особистам надо было, чтобы побег частично удался. Человек пять лишних охранники должны были застрелить, а вот двоим полагалось из лагеря уйти. Эндрю, скрипя зубами, согласился. Договариваться к Эндрю пришел один из будущих трупов, красивый юноша с мягким лицом и приятными манерами. В оплату услуг он предложил Эндрю пистолет с двумя патронами, литр браги и себя. Вернер посмотрел в глаза человеку, который должен со дня на день умереть не без его помощи, и чуть было не сказал ему: «Не ходи». Но вспомнил, что сам тоже очень любит жизнь, взял бутылку, а от пистолета и сексуальных услуг холодно отказался.