— Что? — никак не понимаю я.
— Дело в том… — Коннор багровеет совсем уже угрожающе. — Мы собираемся жить вместе. Что ни говори, а это уже шаг! И я недавно заметил… что мы… мы никогда не говорим друг другу нежных… слов.
Я во все глаза смотрю на него, чувствуя, что попалась.
— Разве?
— Точно.
— Вот как…
Я залпом глотаю кофе. Вообще-то он прав. В самом деле не говорим. Но почему?
— Как по-твоему? Но только если ты сама этого хочешь.
— Ну разумеется, — поспешно киваю я. — То есть ты совершенно прав. Конечно, хочу. — Я откашливаюсь. — Дорогой!
— Спасибо, дорогая, — шепчет он с любящей улыбкой, и я улыбаюсь в ответ, пытаясь не замечать хор протестующих голосов в собственной голове.
До чего же фальшиво звучит!
Я не ощущаю себя «дорогой».
«Дорогая» — это замужняя дама, вся в жемчугах и с полноприводным автомобилем.
— Эмма? — Коннор вопросительно смотрит на меня. — Что-то не так?
— Еще не уверена, — признаюсь я со смущенным смешком. — Просто «дорогая» — это как-то не для меня. Но знаешь, вполне возможно, я со временем привыкну.
— Но мы можем выбрать что-то еще. Как насчет «милая»?
Милая? Он это серьезно?
— Нет, — быстро говорю я. — «Дорогая» — лучше.
— Или «солнышко», «лапочка», «ангел»…
— Может быть. Послушай, давай пока просто забудем об этом.
Лицо Коннора вытягивается, и мне становится стыдно. «Брось, Эмма, ты вполне можешь обращаться к своему бойфренду „дорогой“. В конце концов, ничего в этом особенного нет. Надо лишь привыкнуть».
— Прости. Коннор, — извиняюсь я. — Не знаю, что на меня нашло. Наверное, еще не пришла в себя после полета. — Я беру его руку и сжимаю. — Дорогой.
— Все в порядке, дорогая, — улыбается он, вновь обретая обычное хорошее расположение духа, и целует меня. — До вечера.
Вот видите? Это так легко.
О Боже…
Ладно, у всех парочек бывают моменты неловкости. Совершенно обычное явление… наверное.
Около получаса уходит на то, чтобы добраться из квартиры Коннора в Мейда-Вейл до Айлингтона, где живу я. Открываю дверь и вижу на диване Лиззи. Физиономия у нее сосредоточенная, вокруг валяются бумаги. Она так много трудится, моя Лиззи. Иногда даже слишком.
— Над чем ты работаешь? — сочувственно осведомляюсь я. — Замышляешь очередное мошенничество?
— Нет, читаю статью, — рассеянно отвечает Лиззи, показывая глянцевый журнал. — Здесь говорится, что со времен Клеопатры критерии красоты остались неизменными и есть способ проверить, насколько ты красива. Делаешь кое-какие измерения…
— Правда? — оживляюсь я. — И что там у тебя?
— Еще не закончила. — Она снова хмурится, вглядываясь в страницу.
— Значит, пятьдесят три… минус двадцать… получится… Господи боже, какой кошмар! Всего тридцать три!
— Из?..
— Из ста! Тридцать три из ста!
— О, Лиззи. Какое дерьмо!
— Знаю, — кивает Лиззи серьезно. — Я уродина. И знала это. Понимаешь, знала всю жизнь, в глубине души, но…
— Нет, — отмахиваюсь я, стараясь не смеяться. — Я имею в виду, твой журнал — дерьмо! Нельзя измерить красоту какими-то дурацкими цифрами. Да ты взгляни на себя!
У Лиззи самые большие в мире серые глаза, прекрасная чистая кожа. Абсолютно потрясающее лицо, хотя ее последняя прическа, пожалуй, слишком строга.
— Да кому ты веришь? Зеркалу или идиотской, бессмысленной журнальной статье?
— Идиотской, бессмысленной журнальной статье, — вздыхает Лиззи с таким видом, словно это совершенно очевидно.
Она, конечно, не всерьез. Но с тех пор, как Лиззи бросил Саймон, ее бойфренд, ее самооценка угрожающе снизилась. Поэтому я немного беспокоюсь за нее.
— Это и есть золотые пропорции красоты? — спрашивает наша третья соседка, Джемайма, цокая «кошачьими каблучками».[13] На ней бледно-розовые джинсы, облегающий белый топ, и выглядит она по обыкновению ухоженной и загорелой.
Теоретически Джемайма работает в галерее скульптуры, но практически постоянно пребывает в парикмахерских, массажных салонах и фитнес-центрах, ходит на свидания с банкирами, доходы которых тщательно проверяет, прежде чем сказать «да».
Но мы с Джемаймой ладим. Ну или вроде того. Беда в том, что все предложения она начинает со слов «если хочешь»: «Если хочешь получить обручальное колечко на пальчик…»; «Если хочешь адрес с кодом SW3[14]…»; «если хочешь, чтобы твои вечеринки считали лучшими в городе…».
Конечно, я не против, чтобы мои вечеринки считали лучшими в городе. Просто в данный момент это не самая основная моя забота. Кроме того, по мысли Джемаймы, быть действительно хорошей хозяйкой означает пригласить кучу богатеньких приятелей, обвешать всю квартиру шариками и гирляндами, нанять официантов и поваров и потом хвастаться, что все эти горы еды приготовлены ею собственноручно. Но самое главное — это отослать соседок (меня и Лиззи) в кино, а позже принять оскорбленный вид, если они осмелятся прокрасться обратно в полночь и сварить на кухне шоколад.
— Я тоже проделала этот тест, — сообщает Джемайма, поднимая розовую сумочку от Луи Вюиттона — подарок папочки после того, как она порвала с парнем, сходив на третье свидание. Можно подумать, у бедняжки сердце разбилось!
Заметьте, у него была яхта, так что, вполне возможно, дело действительно дошло до разбитого сердца.
— И сколько у тебя? — спрашивает Лиззи.
— Восемьдесят девять.
Джемайма опрыскивается духами, откидывает за спину длинные светлые волосы и улыбается себе в зеркале.
— Итак, Эмма, значит, это правда, что ты съезжаешься с Коннором?
Я потрясена.
— Откуда ты знаешь?
— Добрые вести не сидят на месте. Сегодня утром Эндрю позвонил Рупсу насчет крикета и все ему рассказал.
— Ты съезжаешься с Коннором? — поражается Лиззи. — Почему же я ничего не знаю?
— Я собиралась сказать, честно, собиралась. Ну разве не здорово?
— Неверный ход, Эмма, — вздыхает Джемайма, покачивая головой. — Очень неразумная тактика.
— Тактика? — Лиззи закатывает глаза. — Тактика?! Джемайма, речь идет о человеческих отношениях. Не об игре в шахматы!
— Любые отношения и есть шахматная партия, — парирует Джемайма, накладывая тушь на ресницы. — Мамочка считает, что необходимо все рассчитывать заранее. Это называется стратегическим планированием. Если делаешь неверный ход, ты в проигрыше.
— Все это чушь! — бросает Лиззи вызывающе. — Отношения — это когда у людей общие интересы и когда две родственные души находят друг друга.
— Родственные души! — иронически усмехается Джемайма. — Помни, Эмма: если хочешь получить обручальное колечко, не съезжайся с Коннором.
Она оглядывается на камин, где почетное место занимает большой снимок. На фотографии запечатлена для истории встреча Джемаймы с принцем Уильямом на благотворительной игре в поло.
— Все еще метишь в королевскую семью? — фыркает Лиззи. — Не напомнишь, на сколько лет он младше тебя?
— Не мели вздор! — рявкает Джемайма, предательски краснея. — Знаешь, иногда ты ведешь себя как дитя малое!
— Так или иначе, а мне колечко на палец ни к чему, — вставляю я.
Джемайма вскидывает идеально выщипанные брови, словно хочет сказать: «Бедная невежественная дурочка», — и закрывает сумочку.
— Кстати! — внезапно восклицает она, угрожающе щурясь. — Кто-то из вас брал мой джемпер от Джозефа?
Следует кратчайшая пауза.
— Нет, — с невинным видом отвечаю я.
— Я даже не знаю, какой он, — пожимает плечами Лиззи.
У меня не хватает духу взглянуть на нее. Уверена, что вчера вечером видела на ней этот чертов джемпер.
Голубые глаза Джемаймы, проницательные, как радарные сканеры, обегают меня и Лиззи. Похоже, она нас насквозь видит.
— У меня очень тонкие руки, — предупреждает она, — и я не хочу, чтобы рукава растянулись. Только не воображайте, будто я не замечу, потому что я вижу все! Чао!
Едва за ней закрывается дверь, мы с Лиззи переглядываемся.
— Черт, — вздыхает Лиззи, — кажется, я оставила его на работе. А, ладно, заберу в понедельник.
Она пожимает плечами и возвращается к журналу.
Честно говоря, мы обе время от времени заимствуем одежду Джемаймы. Без спроса. Но нужно сказать в оправдание, у нее так много шмоток, что она этого часто вообще не замечает. К тому же, по словам Лиззи, одно из основных прав человека заключается в том, что соседи по квартире просто обязаны меняться одеждой. Она утверждает, что это одна из статей неписаной британской конституции.
— И кроме того, — добавляет Лиззи, — она у меня в долгу за то письмо в муниципальный совет насчет ее штрафов за незаконную парковку. Знаешь, она даже спасибо не сказала! — Лиззи отвлекается от статьи о Николь Кидман. — Так что ты делаешь вечером? Пойдем в кино?
— Не могу, — вздыхаю я. — Сегодня у мамы день рождения.
— Ах да, конечно, — сочувствует она. — Удачи. Надеюсь, все пройдет классно.
Лиззи — единственный человек на свете, кто имеет хоть какое-то предстаатение о том, что меня ждет дома. Но даже она не знает всего.
4
Но, сидя в электричке, я решаю, что в этот раз все пройдет лучше. Вчера я смотрела ток-шоу Синди Блейн о воссоединении давно разлученных матерей и дочерей, и это было так трогательно, что я плакала навзрыд. В конце Синди прочла мораль насчет того, что многие относятся к родным как к чему-то само собой разумеющемуся, а ведь родители дали нам жизнь и нам следует ими дорожить. И меня вдруг начинает мучить совесть.
Итак, список моих благих намерений на сегодня.
Я не буду:
разрешать своей семье мотать мне нервы;
завидовать Керри или позволять Неву доводить меня;
смотреть на часы, гадая, когда можно будет благополучно уйти.
Я постараюсь:
оставаться безмятежной, любящей, доброй и помнить, что все мы священные звенья в вечном круге жизни,
(Это я тоже взяла у Синди Блейн.)
Раньше ма и па жили в Туикнеме,[15] где выросла и я. Но теперь перебрались из Лондона в деревушку в Гэмпшире.
Я приезжаю к ним в начале первого и застаю маму в кухне с моей кузиной Керри. Кузина и ее муж Нев тоже переехали в деревню, примерно в пяти минутах езды от ма и па, так что теперь они постоянно встречаются.
Когда вижу эту парочку, сердце знакомо сжимается. Обе орудуют у плиты и выглядят скорее как мать с дочерью, чем тетка с племянницей. У обеих мелированные волосы, хотя у Керри «перышек» больше. На обеих яркие топы, обтягивающие грудь, и обе смеются. Я замечаю полупустую бутылку белого вина на разделочном столе.
— С днем рождения, — говорю я, обнимая маму и украдкой глядя на сверток на кухонном столе. Меня охватывает знакомое с детства предвкушение праздника. Я принесла маме лучший в мире подарок! Просто не терпится вручить поскорее!
— О, привет! — бросает Керри, поворачиваясь и поправляя передник. Ее голубые глаза сильно подведены. На шее висит крестик с бриллиантами, которого я раньше не видела. Каждый раз при очередной встрече на ней новое украшение. — Приятно видеть тебя, Эмма. Последнее время ты редко приезжаешь. Правда, тетя Рейчел?
— Абсолютная, — кивает мама, обнимая меня.
— Взять твое пальто? — спрашивает Керри, когда я ставлю в холодильник принесенную с собой бутылку шампанского. — И как насчет выпивки?
Керри всегда говорит со мной в таком тоне. Словно я посторонняя. Гостья в своем доме.
Ну и ладно. Я не собираюсь комплексовать по этому поводу.
— Не волнуйся, — отвечаю я, стараясь сохранять спокойствие. — Я сама налью.
Открываю сервант, где всегда стояли бокалы, но мой взгляд упирается в банки с томатами.
— Они там, — сообщает Керри. — В другом углу кухни. Мы все переставили! Так удобнее!
— Ну да, верно. Спасибо. — Я беру протянутый бокал и делаю глоток.
— Вам помочь?
— Не стоит, пожалуй… — Керри критически оглядывает кухню. — Все почти готово. Представляешь, тетя, я спросила у Илейн: «Где ты взяла такие туфли?» И она ответила: «У „Маркса и Спенсера“!» Я просто поверить не могла!
— Кто такая Илейн? — спрашиваю я, стараясь вступить в разговор.
— Из гольф-клуба, — туманно отвечает Керри.
Мама никогда не играла в гольф, но после переезда в Гэмпшир они с Керри не вылезают из клуба. И теперь я ни о чем больше не слышу, кроме как о состязаниях, ужинах в гольф-клубе и бесконечных вечеринках с приятельницами из того же гольф-клуба.
Однажды и я туда отправилась — посмотреть, что это такое. Но оказалось, что там завели дурацкие правила насчет одежды, и какой-то пожилой дядечка едва не свалился с инфарктом, потому что я пришла в джинсах. В результате маме и Керри пришлось найти мне юбку и пару жутких туфель с шипами. А когда мы наконец попали на поле, я не смогла ударить по мячу. Поймите меня правильно: не просто неправильно била, нет, я действительно не смогла попасть по мячу. Так что все переглянулись и решили, что мне лучше подождать в помещении клуба.
— Прости, Эмма, я не могу достать… — Керри тянется из-за моего плеча к очередному блюду.
— Извини, — киваю я, отходя. — Ма, мне действительно нечего делать?
— Можешь покормить Сэмми, — отвечает мама, вручая мне банку с кормом для рыб, и озабоченно хмурится. — Знаешь, мне что-то не нравится Сэмми.
— Правда? — лепечу я с замирающим сердцем. — А… почему?
— Он на себя не похож! — Она близоруко щурится на Сэмми, выписывающего круги в аквариуме. — Как по-твоему, он нормально выглядит?
Я смотрю в направлении ее взгляда и задумчиво покачиваю головой, словно изучая черты Сэмми.
О Господи! В жизни не думала, что она заметит! Я из кожи вон лезла, чтобы найти точную копию Сэмми. Эта рыбка тоже оранжевая, с двумя плавниками, плавает, шевеля хвостом… В чем тут разница?
— Может, небольшая депрессия? — предполагаю я. — Ничего, пройдет.
Боже, пожалуйста, не позволь ей отнести новоявленного Сэмми к ветеринару или кому-то в этом роде. Я даже не проверила, того ли рыбка пола. И вообще имеют ли золотые рыбки пол?
— Что еще? — спрашиваю я, щедро насыпав в воду корма в надежде, что маме будет хуже видно.
— Да все под контролем, — добродушно улыбается Керри.
— Почему бы тебе не пойти поздороваться с папой? — предлагает мама, перебирая горошек. — Через минуту-другую сядем за стол.
Папа и Нев смотрят в столовой матч по крикету. Седеющая папина борода, как обычно, аккуратно подстрижена. Рядом стоит серебряная кружка с пивом. Комнату недавно обновляли, но на стене по-прежнему красуются спортивные награды Керри за плавание. Ма полирует их регулярно. Каждую неделю.
Плюс моя парочка розеток за бег на короткие дистанции. Думаю, ма проходится по ним метелкой.
— Привет, па, — говорю я, целуя его.
— Эмма! — Он с деланным удивлением всплескивает руками. — Неужели на этот раз удалось? Никаких отклонений от маршрута? Никаких визитов в исторические города?!
— Не сегодня, — усмехаюсь я.
Однажды, вскоре после того как родители переехали, я села не на ту электричку и очутилась в Солсбери. Теперь отец все время мне это припоминает.
— Привет, Нев.
Я чмокаю его в щеку, стараясь не задохнуться от резкого запаха туалетной воды. Он в легких брюках и белой водолазке. На запястье тяжелый золотой браслет. На пальце блестит обручальное кольцо с бриллиантом. Нев управляет семейной фирмой, поставляющей офисное оборудование по всей стране. Он и Керри встретились на какой-то конференции молодых руководителей. Кажется, разговор начался со взаимного восхищения «Ролексом».
— Привет, Эмма, — кивает Нев. — Видела мой новый мотор?
— Что? — удивляюсь я, но тут же вспоминаю блестящую новую машину во дворе. — О да. Шикарный!
— «Мерседес» пятой серии. — Он жадно тянет пиво. — Сорок две штуки по прайс-листу.
— Вот это да.
— Правда, я заплатил меньше, — сообщает Нев, с хитрым видом постукивая себя по носу. — Угадай, сколько.
— Э… сорок?
— Вторая попытка.
— Тридцать девять?
— Тридцать семь двести пятьдесят, — торжествующе объявляет Нев. — И бесплатный проигрыватель компакт-дисков. За вычетом налогов.
— Правда? Вот это да!
Признаться, я понятия не имею, что еще сказать, поэтому, примостившись на краю дивана, съедаю орешек.
— Вот на что ты должна нацелиться, Эмма, — вмешивается отец. — Как по-твоему, у тебя получится?
— Не знаю… папа, кстати, хорошо что вспомнила… у меня для тебя чек.
Я копаюсь в сумочке и достаю чек на триста фунтов.
— Молодец! — восклицает отец. — Это пойдет на банковский счет. — И глядя на меня, кладет чек в карман.
— Вот что значит ценить деньги! Вот что значит учиться стоять на своих ногах!
— Вы правы. Важный урок, — кивает Нев, не забывая прикладываться к кружке. — Кстати, Эмма, совсем забыл: в какой области ты делаешь карьеру на этой неделе?
Я впервые встретила Нева как раз после того, как ушла из агентства недвижимости, чтобы стать фотографом. Два с половиной года назад. И с тех пор при каждой встрече он повторяет ту же шутку. При каждой чертовой…
«О'кей, успокойся. Цени свою семью. Цени Нева».
— По-прежнему маркетинг, — весело смеюсь я. — Вот уже больше года.
— А, маркетинг. Прекрасно. Прекрасно!
Все смолкают. В комнате тихо, если не считать голоса комментатора. Внезапно отец и Нев хором охают, словно на поле произошла непоправимая трагедия. Впрочем, через минуту вздох повторяется.
— Ладно, — говорю я, — если вы так заняты…
Встаю с дивана и иду к двери. Мужчины даже не оглядываются.