Сергей Рублев
Король-четверг
В давние времена, когда чудеса еще не перевелись на белом свете, а добрые феи все еще помогали иногда простым смертным, жил на свете король. Он был могущественен и умен, не было равных ему среди других государей ни знатностью, ни богатством. Но не в радость были ему богатство и почет, потому что не знал он любви…
…В переулке дремало лето. В солнечных лучах лениво золотилась пыль, и, казалось, вдохнув ее, можно раствориться в полуденном зное и плыть, плыть, неотрывно глядя в высокое небо… После прохладных мраморных залов щедрое солнце обрушилось сверкающим водопадом, и просторные залы сразу показались маленькими и затхлыми.
— Вот и мы, вот и мы, вот и мы, мы-мы-мы!
Тишину полдня нарушила считалочка, пропетая высоким полудетским голоском. Завершилось она звонкой россыпью смеха:
— Ронька, не щекоти… Как хорошо-то! Так бы здесь и осталась…
— Ничего, я отнесу домой мою маленькую дурочку, — ответил приятный мужской баритон со сдержанным весельем.
— Ах, дурочку? Ну и оставайся… Бука. Бука-бука-бука!
— Дразниться?! — последовала возня, сопровождающаяся хихиканьем.
— Ну, Ро-оня, пусти-и… — задыхающийся от смеха голос постепенно замирал, — Пусти… ну… ну… — и звук поцелуя.
Стоявший в тени напротив человек в сером строгом костюме с холодным любопытством взирал на целующуюся парочку. Потом, сойдя с тротуара, направился к ней; звук его шагов четко отдавался в пустоте переулка деревянным эхом. Подойдя, он остановился и сухо, деланно кашлянул.
Высокий парень с синими блестящими глазами поспешно опустил свою подружку на землю. Неловко оступившись в своих туфельках на высоком каблуке, она в смущении принялась поправлять свои белокурые локоны (очень красивые, хотя и растрепанные). Раскрасневшееся личико являло прелестный контраст с цветом волос, а большие голубые глаза придавали ей вид несколько кукольный. Они продолжали держаться за руки. Они выглядели, как брат и сестра — на первый взгляд. Они были на редкость красивой парой.
— Прошу прощения, — извинение прозвучало неизбежной формальностью, почти грубостью. Девушка смешно наморщила носик и уткнулась в богатырское плечо своего спутника (выше ей было не достать).
— Да? — парень внимательно рассматривал собеседника. Глаза его были спокойны и тверды.
— Вы только что поженились? — скорее утверждение, чем вопрос.
— Да.
— У меня к вам деловое предложение.
Парень удивленно моргнул, но промолчал (девушка тихонько водила пальчиком по отвороту его рубашки). Но человеку в сером не требовались поощрительные реплики. Вынув из плоского чемоданчика блеснувший золотом рекламный листок, он с легким поклоном протянул его. Юноша взял, не глядя.
— Я представляю туристическую фирму «Аллардайс Фан», — человек раздельно произносил слова, словно повторял заученный текст, — так же я представляю ряд других организаций, не имеющих прямого отношения к этому предложению. Фирма «Аллардайс Фан» имеет честь предложить вам две бесплатные путевки на острова Тихого океана сроком на один месяц. Условия изложены в буклете.
Юноша бросил взгляд на зажатый в руке листок. Необъяснимым образом тишина в переулке перестала быть дремотной и расслабляющей — теперь она нависала над ними, закладывая уши напряженным ожиданием звука, скрипа… И голос в этой тишине прозвучал слабо и неуместно:
— Почему же бесплатно?
Вопрос был обращен в пустоту… И оттуда, спустя какое-то время, пришло эхо ответа:
— Условия изложены…
Смолоду король равнодушен был к девицам молодым, и к дамам прекрасным. Государственные дела, пиры да охоты занимали его больше прекрасных дам — так и не выбрал он времени жениться. Да и как жениться без любви? Ведь должна жена делить с ним и радость, и горе, и всегда оставаться самой лучшей из женщин — не пристало королю иным довольствоваться. Много думал король, много прочитал книг, но не стала ему понятней природа этого чувства. Спрашивал он совета и у мудрецов придворных, магов и звездочетов — ничего не смогли они ему посоветовать. Любовь сама приходит, и неподвластна она королевской воле — только это и уразумел король из их ответов. Тогда решил он больше времени уделять женщинам и выбрать себе в жены самую достойнейшую. Начались во дворце балы да празднества, собрались во дворце самые знатные и красивые дамы королевства, но нет — все так же холодно сердце короля, не понравилась ему ни одна из них. Разослали приглашения в другие страны — может, там найдется достойная стать королевой? Множество принцесс приезжали ко двору, блистая красотой и любезностью, но и они не зажгли сердце короля. И тоска завладела им — неужели не суждено ему испытать это чувство, сильнее которого и нет, если верить мудрецам? И не стать ему ни мужем, ни отцом… И угаснет древний род его, не оставив наследника…
…Сияющий огнями огромный остров… Снежно-белая громада в черном бархате ночи… Праздничная иллюминация, звуки оркестров, отдаленный шум моря…
Рон крепче сжал руку своей подруги. Жены — с этого дня. Рука была влажной и нервно подрагивала. Лайнер подавлял своими размерами — корма его терялась во тьме.
— Ну, ну, малышка, не бойся, — успокаивающе произнес он, — это только большой теплый дом. И мы отправимся на нем в свадебное путешествие…
— Да-а… Не пустят нас, скажут — ошибка… Вон он какой большой — не для таких бедняков, как мы. А нам даже свадьбу не на что было отпраздновать… — она вздохнула. — Я так хотела покрасоваться в белом платье…
— Ничего, покрасуешься вовсе без платья.
— Гадкий! Ты все смеешься!
…Вблизи лайнера сумрак был окрашен бегущими огнями реклам, сполохами блицев и ровным светом иллюминаторов. Девушка поднимала голову все выше и выше, пытаясь охватить взглядом высокий, как дом, борт, в сень которого они вступили. Рон поддержал ее, когда она покачнулась.
— Ф-ф-у, какой высокий! У меня даже голова закружилась…
— Еще и не так закружится, как сверху посмотришь…
— Ты не забыл приглашение? — перебила она его, мелко семеня рядом на своих каблучках (видимо, это были единственные ее выходные туфли).
Поспешность вопроса рассмешила Рона. Он ласково посмотрел на нее, но ничего не ответил.
— Ах, да… Да-да, ты же ничего не забываешь… Это я забыла. Все-таки странно, за что нам привалило эдакое счастье. Ведь, наверное, все это стоит кучу денег?
— Да, немало… — сдержанно отозвался Рон. Его в глубине души смущала неожиданность и необъяснимость подобного везения. В приглашении написано: «В рекламных целях». Вряд ли это что-нибудь объясняет. А в памяти назойливо возникали безжизненные глаза человека в сером…
И взалкала душа его неведомой любви, и стало желание это таким сильным, что забросил король охоты да пиры, да и государственные дела — ни о чем не мог думать, кроме как об этом. Когда же совсем черной стала его тоска, посоветовали ему придворные мудрецы, маги и звездочеты, обратиться к волшебству — мол, только это средство и осталось по крайности. В их королевстве таких не водилось. В иных краях тоже слыхом не слыхивали — мало их осталось, и не жили они среди людей. Приказал король издать указ — всем, кто сумеет чувство в короле пробудить да сердце его холодное огнем страсти зажечь, немедленно прибыть ко двору и испытать свое искусство, в награду же будет исполнено любое желание, чудодеем высказанное.
Месяц прошел, год проходит — не едут волшебники. Но вот через год пришла во дворец старушка ветхая, в рубище да в лохмотьях — пришла и потребовала, чтобы ее тотчас к королю отвели — знает, мол, она, как горю помочь да тоску изгнать. Подивились придворные — что такая старая карга в любви может смыслить? Но приказ есть приказ — отвели ее к королю. А старушка-то была непростая — фея, что облик свой менять может, захочет — старухой беззубой, а захочет — и молодой красавицей обернется. И увидел перед собой король царственную деву, коих и не думали, что остались они еще. Платье на ней было из тончайших сполохов огня, все усыпанное сверкающими искрами, как звездами, а на голове — сияющая диадема, потому что была то фея огня и лучей.
Долгие, долгие дни, наполненные солнцем и ветром, пронеслись сияющей вереницей… Путешествия по бесконечным палубам корабля, купания в воздушном бассейне, когда сердце ухает вниз от падения в струях пены… Вечерние встречи в уютных ресторанах и барах, новые знакомства, такие же мимолетные, как тающий след за кормой, набившая оскомину от злоупотребления в рекламах, но вечно прекрасная лунная дорожка в ночном океане… Но вот неделя плавания подходит к концу, а в памяти остается до странности мало, лишь чистые цвета — синий, белый, золотой… И звонкий смех, на который отзывается сердце натянутой струной…
…Жестяной голос оборвал тонкую золотую нить:
— Рон Даль, Илка Даль, пройти регистрацию…
Рон вздохнул, очнувшись от полусна, наполненного какими-то неопределенными переливающимися грезами, похожими на мыльные пузыри. Сейчас они с легким треском лопались, оставляя смутное ощущение потери.
— Пойдем, — Илка теребила его за рукав. — Нас уже зовут, слышишь?
— Угу… — неопределенно промычал он в ответ и с удовольствием потянулся. Час сидения в приемной вызвал неудержимую сонливость — неудивительно после бессонной ночи. Лайнер подошел к острову в самую глухую пору — часа в три, и всех высадили сразу же — стоянка здесь не была предусмотрена программой круиза.
Во мраке тропической ночи видны были только площадка причала, освещенная прожекторами, и реденькая цепь огней, уводящая вглубь острова. В сгущениях тьмы угадывались пальмы, еще какие-то деревья — оттуда ветерок доносил незнакомые пряные запахи. В ушах стояло немолчное стрекотание ночных насекомых — скрипы, трели, цвирканья, захлебывающийся свист… И после всего этого — неожиданно ординарная комната с бледными пластиковыми панелями и стандартной мебелью. Илка в конце концов задремала у него на плече, и сейчас, разбуженная, глядела на мир чуть испуганно, как бы еще не принимая его грубой реальности. Рон засмеялся — просто так, от избытка счастья, от вида этих широко распахнутых глаз… Она кинула на него мгновенный взгляд исподлобья.
— Смеешься, да? Смеешься над своей верной женушкой?
Рон, продолжая смеяться, опустил голову ей на колени и блаженно зажмурился:
— Мр-р…
— Брысь! — она шлепнула его по макушке.
— Мр-мяу!
— Ох ты… Гадкий котище! — и с железной последовательностью запустила руки в его буйную шевелюру, приговаривая:
— Ко-отик, мявка…
А из полутемного угла, тускло поблескивая, глядело на них мертвенное око монитора…
Но даже от волшебной красоты не дрогнуло сердце короля — равнодушно взирал он на нее, истомленный бесплодными желаниями и сожалениями. «В самом ли деле хочешь ты любовью загореться? — спросила его фея. — Ведь без любви и жизнь спокойнее, и многие без нее обходятся». «Не о спокойной жизни я забочусь, — гордо ответил король, — а о чести рода нашего — прекратится он без наследника. Да и не пристало королю уступать в чем-то своим подданным». «Хорошо, — сказала фея, — я тебе помогу. Целый год собирала я искры огня сердечного, страсти пылкой, нежности лучистой — все, из чего любовь создается, по крохам собирала, ходила старухой-нищенкой, выискивала по искорке — нелегко найти их среди людского племени! Наговором, заклятием, молитвой — соединила я их в единое целое, поместила в рубин ярко-красный, который и дам тебе. Но сначала выслушай, о чем я тебе поведаю». И увидел король в руке у нее камешек, что светился колдовским светом, притягивая глаз. «Заключи его в оправу, — сказала фея, — и носи на груди, не снимая, день и ночь. И оттает твое сердце — тогда ты смажешь любить». Обрадовался король, и протянул было руку к драгоценности, но остановила его фея:
— Погоди, не все еще я сказала тебе. Запомни — ты должен снять его, как только почувствуешь, что любовь вошла в твое сердце и тебе довольно ее. Смотри же, не забудь! А о плате не беспокойся — в этом и состоит она для меня.
Сказала так и исчезла во вспышке яркого пламени — как и не было ее. Но остался у короля рубин ярко-красный, который грел руку, как теплый уголек. Тотчас призвал он дворцовых ювелиров и приказал оправить рубин в серебро с серебряной же цепочкой, и представить назавтра же, так не терпелось ему испытать действие талисмана.
— Это ваша плата за пребывание в земном раю, — голос, тусклый и невыразительный, казался порождением смутной тишины, стоящей в кабинете. Рон никак не мог понять, всматриваясь в сидящего за столом, где он слышал его. За все время разговора человек так и не поднял головы — серый сумрак скрадывал его черты.
— Я не соглашался носить с собой соглядатая! — со сдержанным пылом возразил Рон, поднимаясь. Он ждал ответного возмущения или хотя бы гневного жеста. Человек не двигался, но в тени, скрывающей его лицо, что-то переменилось. Всмотревшись, Рон понял — человек улыбался.
— Вы ошибаетесь, — все так же монотонно произнес он. И поднял голову. Пустой взгляд притягивал к себе зовущей к падению жутью.
— Вы?! — не удержался от возгласа Рон. Краем глаза он заметил — Илка подняла руки к лицу, как бы защищаясь, по своему обыкновению, от чего-то непонятного или страшного. Этот, такой знакомый, милый жест резанул по сердцу своей беспомощностью.
— Да, я, — человек опустил глаза и теперь они казались покрытыми пылью. — Я провожу этот эксперимент. Эмоциодатчики — он небрежно бросил на стол пачку невесомых лепестков, сверкнувших алым отблеском, — передают только одно — частоту пика эмоций.
— Ну и что?
— Их никто не регистрирует, если это вас волнует.
— Но зачем тогда все это?
Человек не ответил. Некоторое время он глядел перед собой, казалось, забыв о собеседнике (в тишине было слышно, как Илка прерывисто вздохнула). Затем он произнес медленно:
— Вы можете отказаться. — Он помолчал. — Но прошу не отказываться, в эксперименте нет ничего унизительного. Проживете здесь месяц.
Слова сталкивались и скрежетали, насильно пригнанные друг к другу. За ними не чувствовалось ничего — стальная клепаная скорлупа, имитирующая форму человеческой речи. В душе у Рона боролись инстинктивное недоверие и здравый смысл. И, словно прочитав его мысли, человек добавил:
— Эмоциодатчик… должен быть у одного из вас.
И здравый смысл победил. Рон осторожно взял со стола двумя пальцами красноватую блестку. Внимательно рассмотрел — неправильной формы кусочек фольги… Он был упруг — можно было свернуть его в трубочку. И он не нагрелся в руке — Рон чувствовал под пальцами приятную прохладу. Буркнул:
— Куда его?
Человек молча показал себе на левую сторону груди. Расстегнув рубашку, Рон посмотрел на датчик, неловко примерил… Пробормотал растерянно: «Клеить, что ли…» Теплые руки ухватили его за локоть — Илка. Не слышал, как подошла… Дрогнув, блестящий лепесток притянулся к сердцу — и неожиданно вырвался из пальцев… Рон на мгновение почувствовал холод — как будто на грудь упала снежинка. И начала таять, таять… Илка, поднявшись на цыпочки, дышала ему в ухо.
— Теперь, сняв его, вы прервете эксперимент, — ни радости, ни удовлетворения — лишь констатация факта.
Рон вновь испытал странное чувство неестественности всего происходящего… Как будто и он, и все вокруг сделано из папье-маше. Этот кабинет со своими блеклыми красками и болезненно четкими линиями… Вся атмосфера его выталкивала, вытесняла — словно бесконечный, беззвучный вопль — «Чужой!» Кивнув головой на прощанье, Рон увлек жену к выходу несколько более поспешно, чем диктовалось приличиями. Ему показалось, что гулкая пустота за их спинами разразилась издевательским хохотом…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…Дверь захлопнулась, прервав неподвижный молчаливый шабаш.
С той поры носил король на груди подарок феи. И все вокруг заметили перемену в нем — гораздо милостивее стал он к своим подданным, только все смотрел пристально на женщин вокруг, ожидая, не поразит ли его страсть… Но не находил среди придворных дам ту, единственную…
И вот однажды, проезжая после охоты берегом речки, увидел девушку простую, что белье полоскала поутру — и дрогнуло его сердце, забилось бешено, так что голова закружилась и не смог он более в седле держаться. Увидя ту беду, подбежала девушка, помогла сойти с коня, но тут… Ай! Обожгла обо что-то руку. А на груди у короля, как уголь, пылает талисман! Поцеловал король ее руку и предложил стать его женой. Смутилась красавица, как так — она ведь не знатного рода! Но опьяненный незнакомым доселе чувством, король отмел все возражения — только одно было важно — мил ли он ей? А как не понравиться такому кавалеру — девушка и глаза опустила, и заалела, как маков цвет.
Скоро сладили свадьбу — и недели не прошло. В воскресенье съехались гости, и пир был такой, каких уже нет сейчас…
Время остановилось. Земной рай для трехсот влюбленных пар вбирал в себя прозрачный свет солнца и пульсировал огромным горячим сердцем в лазури океана, среди белой пены и взбаламученных волн. Казалось возможным, что кто-то нарочно собрал их здесь, чтобы только полюбоваться — так гармонично было это сочетание ликующей природы и ликующих людей. Смех и плеск, тонкое пение пальм на ветру, стеклянный перезвон белых песчинок — над островом словно звучала песня, легкая и бездумная. Любовь царила здесь — открытая, доверчивая, всегда готовая разделить счастье со всеми — ничего, кроме счастья, не знала она в упоении первых дней…Прогулки, купание, долгие ночные разговоры и шутливые споры, порывы страсти, радость молчания вдвоем… Сборища с музыкой и танцами, улыбки встреч и расставаний, всеобщая эйфория беззаботности — казалось, сам воздух пьянит в этой обители любви.