Он остановился, лишь натолкнувшись на груди своих товарищей по команде. Переходя из одних объятий в другие, он обернулся глянуть, какое теперь лицо у этого белого, но белый уже не стоял у ряда деревьев. Нет, он был уже почти на второй базе, бежал через поле к Лютеру! Его младенческое лицо озарялось улыбкой, и глаза его плясали, словно у пятилетнего ребенка, которому пообещали подарить пони, и вот он дергается, прыгает, носится в порыве восторга.
Лютер как следует вгляделся ему в лицо и подумал: «Ух ты, не может быть».
Но тут Рэнсом Бойнтон встал рядом с ним и объявил:
— Верьте не верьте, да только к нам сюда шлепает сам толстяга Бейб Рут, несется, что твой товарняк.
— Можно мне сыграть?
Им не верилось, что Бейб Рут это сказал. Сначала он подлетел к Лютеру, приподнял его и произнес:
— Ну, парень, видел я перебежки на своем веку, но таких — никогда в жизни. — Потом он стал обнимать Лютера, хлопать его по спине: — Вот это да, ну и зрелище!
Потом он подтвердил, что он и вправду Бейб Рут, и даже удивился, что столько ребят вообще про него слыхали. Но Клещ Джо однажды видел его в Чикаго, а Рэнсому удалось пару раз глянуть на него в Кливленде. А остальные читали о нем в спортивных разделах газет и в «Бейсбол мэгэзин», и тут Рут даже брови задрал, словно не мог поверить, что на Земле проживают черные, умеющие читать.
— Наверно, вы автограф хотите? — спросил Рут.
Похоже, никого особо не заинтересовало такое предложение, и у Рута вытянулось лицо, когда он увидел, что при этих словах каждый нашел веские причины уставиться на свои башмаки или в небеса.
Лютера так и подмывало сказать ему, что тут перед ним стоят тоже довольно серьезные игроки. Взять хотя бы человека-осьминога. Или Энди Хьюза. И потом, только белые любят автографы. Да и какого черта, автограф — это ж просто чьи-то каракули на клочке бумаги, нет?
Лютер уж и рот открыл, чтоб ему это растолковать, но хорошенько всмотрелся в его лицо и понял: он же сущий ребенок. Размером с бегемота, весь колышется, но все равно — дитя, да и только. Лютер никогда не видал таких широко раскрытых глаз. Потом он много лет следил по газетам, как они меняются, но в тот день у Рута были глаза маленького толстого мальчишки на школьном дворе, глаза, полные надежды, и страха, и отчаянной решимости.
— Можно мне сыграть? — Он поднял свои лапищи сенбернара. — С вами, а?
Они так и покатились со смеху, но Лютер и бровью не повел, нет.
— Вот уж не знаю… — Он нарочно тянул время. Окинул взглядом остальных, снова уставился на Рута. — Подумать надо. Вы как, хорошо в игре-то разбираетесь, сэр?
Регги Полк так и рухнул на землю. Прочие зареготали, хлопая друг друга по рукам. Но этот самый Рут удивил Лютера. Глаза у парня сощурились, сделались прозрачными, как небо. Лютер живо смекнул: с битой в руке он не мальчишка, а взрослый, такой же, как они.
Рут сунул в рот незажженную сигару и распустил галстук:
— Да так, кое-чего нахватался в поездках, мистер…
— Лоуренс, сэр. Лютер Лоуренс. — Он сохранял полное бесстрастие.
Рут обнял его своей ручищей размером с Лютерову кровать:
— Ты на какой позиции играешь, Лютер?
— Центровым, сэр.
— Тогда тебе не о чем беспокоиться, просто вовремя пригибай голову.
— Пригибать голову, сэр?
— И смотри, как мой мяч будет над ней пролетать.
Лютер не смог сдержаться и расплылся в улыбке:
— И хватит называть меня сэром, ладно, Лютер? Мы же тут все бейсболисты.
Да уж, это было что-то, когда Клещ Джо в первый раз его обвел! Три роскошных гладких страйка, просто как по ниточке, и толстяк ни разу не коснулся мяча перчаткой.
После третьего он рассмеялся, указал битой на Клеща и от души кивнул ему:
— Тебя учить — только портить, старик.
Его не хотели ставить питчером, так что каждый иннинг он заменял кого-нибудь из полевых игроков. Ничего, можно и посидеть один иннинг, думали они. Все-таки Бейб Рут, не кто-нибудь. Без дурацкого автографа обойдемся, зато потом можно будет долго рассказывать про эту игру, и тебе будут выставлять выпивку.
В одном иннинге он играл слева, Лютер — в центре, а Регги Полк стоял у них питчером, прохлаждаясь между бросками, как обычно. Тут-то Рут и спросил:
— Лютер, а чем ты занимаешься, когда не играешь?
Лютер немного рассказал ему о том, как вкалывает на военном заводе под Колумбусом, о том, что война — жуткая штука, но помогает набить карман, и Рут ответил: «Точно», хотя Лютеру показалось, что он это просто так брякнул, чтоб что-нибудь сказать, а не потому, что действительно понял, и тут Рут спросил Лютера, что у него такое с лицом.
— Кактус, мистер Рут.
Послышался треск биты, и Рут, засеменив на цыпочках, как балерина на своих тупорылых носочках, подхватил и перебросил на вторую базу мяч.
— Что, в Огайо так уж много кактуса? Никогда не слышал.
Лютер улыбнулся:
— Вообще-то, у нас говорят «много кактусов», ежели их больше одного, мистер Рут, сэр. У нас они по всему штату, здоровенные поля этой дряни. Целые бушели кактусов.
— И ты что же, свалился на такое поле?
— Да, сэр. Еще как свалился.
— Похоже, выпал из аэроплана.
Лютер очень медленно помотал головой:
— С дирижабля, сэр.
Оба посмеялись, и Лютер еще улыбался, когда поднял перчатку и прямо-таки взял из воздуха мяч Руба Грея.
В следующем иннинге из-за деревьев появились новые белые люди, и кое-кого они сразу узнали: Стаффи Макиннис собственной персоной; Эверетт Скотт, господи помилуй; и еще парочка «кабсов», боже ты мой, Флэк, Манн и еще третий, которого никто не знал в лицо, но он, видно, играл либо за тех, либо за других. Они прошли вдоль правого края и скоро уже стояли за шаткой деревянной скамейкой у линии первой базы, все в костюмчиках, при галстуках и в шляпах, в такую-то жару, покуривали сигары, время от времени окликали какую-то Милашку, и сначала Лютер, черт дери, не мог взять в толк, кто это, но потом сообразил, что так они зовут Рута. А когда Лютер снова глянул в их сторону, то увидел, что к ним присоединились еще трое: Уайтмен из «Сокс», Холлохер из «Кабс» да еще какой-то никому не известный костлявый краснолицый мальчишка с выступающим подбородком. Лютеру не понравилось, что их восемь. Вместе с Рутом получается целая команда.
Прошел еще иннинг, и все шло отлично, белые общались по большей части между собой, время от времени некоторые вопили что-нибудь вроде: «А ну, не зевай, чернявый!» или «Далеко встал, чернорожий!» — ну и пес с ними, Лютеру доводилось слышать выраженьица и покрепче.
А потом, между иннингами, один из них спросил:
— Может, разрешите кому-нибудь из нас попробовать?
Лютер заметил, что у Рута сделался такой вид, словно он пытается найти в земле нору и провалиться в нее.
— Ну, что скажешь, Милашка? Твои новые друзья не обидятся, если кто-нибудь из нас немного поиграет? А то кругом слышишь, какие молодчаги эти негры. Бегут быстрее, чем молоко из кастрюльки, такие ходят слухи.
Говоривший был как раз из тех, кого никто не опознал: видно, запасной, играет редко. Но ладони здоровенные, нос сплющенный, плечи широченные, весь из каких-то твердых углов. Такие глаза Лютер встречал у белых бедняков: всю жизнь жрут собственную злость взамен еды. И так к этому приохотились, что нипочем не проиграют, и не важно, часто ли им удается в жизни питаться как следует.
Он улыбнулся Лютеру, словно прочел его мысли:
— Что скажешь, приятель? Позволишь парню из наших сделать удар-другой?
Руб Грей сам вызвался посидеть на скамейке, и белые выбрали Стаффи Макинниса, «свежее приобретение Негритянской лиги Южного Огайо», как они выразились, заходясь визгливым ослиным смехом, каким смеются, похоже, все крупные белые мужики, но Лютеру волей-неволей пришлось признать, что ему по вкусу такой расклад: Стаффи Макиннис умеет играть, что ни говори. С тех пор как в девятом году он триумфально вернулся на площадку, выступая за «Филадельфию», Лютер старался следить за ним по газетам.
Только вот после финального аута в этом иннинге Лютер побежал от центра на край и обнаружил, что остальные белые все выстроились вдоль пластины домашней базы, и их главный, Флэк из «Чикаго», держит на плече биту.
Лютер видел: Бейб, по крайней мере, попытался их отговорить, что да, то да. Он сказал так:
— Да ладно вам, ребята, мы уже поиграли.
В ответ Флэк так и просиял улыбкой:
— А теперь еще лучше поиграем, Рут. Поглядим, чего стоят эти ребята против верхушки Американской и Национальной лиги.
— Это ты про белые лиги? — подал голос Клещ Джо. — Ты про них толкуешь?
Все так и уставились на него.
— Что ты сказал, парень?
Клещу Джо Биму было сорок два, и выглядел он как один большой кусок пережаренного бекона. Он поджал губы, посмотрел вниз, на площадку, и потом на цепочку белых людей, так что Лютер подумал: «Ну, будет драка».
Он улыбнулся Лютеру, словно прочел его мысли:
— Что скажешь, приятель? Позволишь парню из наших сделать удар-другой?
Руб Грей сам вызвался посидеть на скамейке, и белые выбрали Стаффи Макинниса, «свежее приобретение Негритянской лиги Южного Огайо», как они выразились, заходясь визгливым ослиным смехом, каким смеются, похоже, все крупные белые мужики, но Лютеру волей-неволей пришлось признать, что ему по вкусу такой расклад: Стаффи Макиннис умеет играть, что ни говори. С тех пор как в девятом году он триумфально вернулся на площадку, выступая за «Филадельфию», Лютер старался следить за ним по газетам.
Только вот после финального аута в этом иннинге Лютер побежал от центра на край и обнаружил, что остальные белые все выстроились вдоль пластины домашней базы, и их главный, Флэк из «Чикаго», держит на плече биту.
Лютер видел: Бейб, по крайней мере, попытался их отговорить, что да, то да. Он сказал так:
— Да ладно вам, ребята, мы уже поиграли.
В ответ Флэк так и просиял улыбкой:
— А теперь еще лучше поиграем, Рут. Поглядим, чего стоят эти ребята против верхушки Американской и Национальной лиги.
— Это ты про белые лиги? — подал голос Клещ Джо. — Ты про них толкуешь?
Все так и уставились на него.
— Что ты сказал, парень?
Клещу Джо Биму было сорок два, и выглядел он как один большой кусок пережаренного бекона. Он поджал губы, посмотрел вниз, на площадку, и потом на цепочку белых людей, так что Лютер подумал: «Ну, будет драка».
— Сказал, давайте поглядим, из какого вы теста. — Он смерил их взглядом. — Да-да, сэр.
Лютер посмотрел на Рута, поймал его взгляд, и громадный толстяк с мальчишеской физиономией кисло ему улыбнулся. Лютер вспомнил стих из Библии, который в детстве твердила ему бабушка, насчет того, что дух бодр, а плоть немощна .[4]
«И ты туда же, Бейб? — хотелось ему спросить. — И ты туда же?»
Бейб снова принялся пить, как только черные составили свою девятку на матч. Он не понимал, что тут не так: в конце концов, это всего-навсего игра в мяч, но все-таки он чувствовал какую-то грусть, его переполнял стыд, представьте себе. Казалось бы, и причин-то никаких нет. Просто-напросто игра. Однако грусть и стыд не отступали. Поэтому он отвинтил крышечку и сделал хороший глоток.
Он отказался идти питчером, сославшись на то, что после первого матча у него до сих пор болит локоть. Так что встал Эбби Уилсон, злобный трепач из «Озаркс», с июля игравший за Бостон. Когда ему сунули в руки мяч, он осклабился:
— Все в порядке, парни. Размажем этих негритосов, оглянуться не успеете. И они тоже не успеют. — И рассмеялся, хотя его смеха не подхватил никто.
Эбби быстро разогрелся и мгновенно внес смятение в ряды противника. Но потом к питчерской горке вышел Клещ Джо — этому-то негру незачем разогреваться, он и так на полном ходу, и, когда он шевелит своими щупальцами, только держись! Он бросал крученые мячи, у которых словно бы имелись глаза: завидев биту, они ныряли, да еще как будто подмигивали. Он обвел Манна. Он обвел Скотта. Иннинг кончился тем, что он вышиб Макинниса на «свечке» перед второй базой.
Несколько иннингов шла дуэль питчеров, мимо горки мячи почти не пролетали, и Рут начал позевывать, делая все более глубокие глотки из фляжки. Но тут Лютер Лоуренс, рванув от первой базы, так быстро оказался у домашней, что застал Холлохера врасплох: тот пропустил подачу из центра и только проводил взглядом мяч.
Началось все с забавы, но потом удивление, смешанное с восхищением («Никогда не видал, чтобы так управлялись с мячом, как этот старый негритос. Даже ты так не смог бы, Милашка. Этот парень — просто волшебник»), перешло в раздражение («Думаешь, мы заработаем перебежку, прежде чем вернемся в эту, как бишь ее, долбаную Мировую серию?»), а потом — в гнев («Черномазые — на своем поле. Вот в чем штука. Посмотрел бы я на них у нас в Ригли или в Фенуэе. Черт подери»).
На исходе шестого иннинга цветные вели 6:3, и Стаффи Макиннис принял скоростной мяч непосредственно от Клеща Джо, стоявшего питчером, и запустил его вдаль, над деревьями, так высоко, что Лютер Лоуренс даже не стал его искать. Из брезентового мешка, лежавшего за скамейкой, извлекли другой, и Уайтмен, приняв длинную подачу, перебрался на вторую базу, а потом Флэк отразил шесть подач. Счет стал 6:4, игроки стоят на первой и третьей базе, в ауте — никого.
Бейб смаковал эти секунды, вытирая биту платком. Становясь на пластину и ковыряя землю носком ботинка, он чувствовал, как его кровь пульсирует в унисон с кровью его ребят. Это солнце, это небо, этот лес, эти руки, ноги, пальцы, это мучительное ожидание того, что случится, — все это было прекрасно. Куда прекраснее, чем любые женщины, чем любые слова, чем даже смех.
Клещ Джо вывел его из задумчивости. Послал по крутой дуге высокий мяч, который выбил бы Бейбу все зубы, если бы он вовремя не отдернул голову. Он нацелил биту на Клеща Джо, словно готовясь выстрелить в него из ружья. Он видел веселье, вспыхнувшее в темных глазах старины Джо, и улыбнулся, и старина Джо улыбнулся в ответ, и оба кивнули.
— Вот так удар, все видали? — крикнул Бейб и увидел, что даже Лютер смеется, там, у себя в центре поля.
Бог ты мой, это было неплохо. Но вот со скоростью пули на него несется мяч, Бейб видит красную линию шва, она начинает вращаться, и он делает низкий замах, уже зная, где окажется эта штуковина, черт ее дери, если дать ей промчаться мимо! И вот уже мяч, выхваченный из времени и пространства его битой, взмывает в небо, словно вскарабкивается туда по лестнице. Рут побежал вдоль линии, увидел, как Флэк срывается с первой базы, и тогда-то у него появилось стойкое чувство — что-то не так. Не получилось чистого мяча, представьте себе. Он заорал: «Стоп!» — однако Флэк все бежал. Уайтмен был в нескольких шагах от третьей базы, но остался на месте, раскинув руки, а Лютер подался назад, к цепочке деревьев, и Рут увидел, как мяч возник из того самого неба, в котором только что исчез, и улегся прямиком в Лютерову перчатку.
Флэк припустил со второй базы назад. В тот момент, когда Лютер пульнул мяч в сторону первой базы, Уайтмен осалил третью .[5] И Флэк, надо сказать, мчался во все лопатки, но в костлявом теле Лютера таилась пушечная мощь, и мяч просвистел над зеленым полем, в то время как Флэк взрывал землю ногами, как тяжеловоз. В то мгновение, когда мяч стукнулся о перчатку Энея Джеймса, Флэк нырнул вперед рыбкой, и Эней, тот самый здоровяк, которого Рут, только еще выйдя из-за деревьев, застал на месте центрального полевого игрока, плавно опустил свою длинную руку и осалил ползущего по-пластунски Флэка, после чего тот коснулся мешка рукой.
Эней опустил другую руку и протянул ее Флэку, но тот отмахнулся и поднялся сам.
Эней перебросил мяч назад, Клещу Джо.
Флэк отряхнул брюки и встал возле мешка первой базы. Клещ Джо воззрился на него с питчерской горки.
— Что это вы делаете, сэр? — осведомился Эней Джеймс.
— А что такое? — спросил Флэк. Пожалуй, чересчур безмятежно.
— Просто удивляюсь, отчего вы еще здесь, сэр, — заметил Эней Джеймс.
— А где мне еще быть? Я на первой базе, парень, — объяснил Флэк.
У Энея Джеймса вдруг появилось на лице такое выражение, словно он пришел домой после четырнадцатичасовой смены и обнаружил, что кто-то спер у него диван.
«Господи, только не это», — подумал Рут.
— Вы в ауте, сэр.
— Что-что, парень? У меня был сэйф .[6]
— У него был сэйф, черный. — Это произнес Эбби Уилсон, вдруг он оказался рядом с Рутом. — За милю было видать.
Подошли несколько цветных, стали спрашивать, почему задержка.
— Да вот он говорит, что у него сэйф, — сообщил Эней.
— Что? — От второй базы ленивой трусцой прибежал Кэмерон Морган. — Да ты дурочку корчишь!
— Придержи язык, парень.
— Что хочу, то и придерживаю.
— Вот, значит, как?
— Сдается мне, что так.
— У него был сэйф. С запасом.
— Этот парень в ауте, — тихо произнес Клещ Джо. — При всем моем уважении к вам, мистер Флэк, вы в ауте, сэр.
Флэк заложил руки за спину и подошел к Клещу Джо. Наклонив голову, сверху вниз уставился на него. Зачем-то потянул носом воздух.
— Думаешь, я встал на первую базу, потому что напутал? А?
— Нет, сэр, я так не думаю.
— А что же тогда, парень?
— Думаю, что вы в ауте, сэр.
Теперь уже все оказались на первой базе — по девять парней из каждой команды и еще те девять цветных, которые сели, когда началась новая игра.
Рут слышал слово «аут». И слово «сэйф». Опять и опять. «Парень», «черный», «негритос». А потом он услышал свое имя.
Он увидел, что Стаффи Макиннис смотрит на него и указывает на мешок.
— Милашка, ты стоял ближе всех. Скажи-ка нам, как по-твоему, был у Флэка сэйф?