— Так что не выйдет из тебя следователя!
Мне было не до того, чтобы обсуждать эти проблемы, взяв документ, вернулся к себе, перечитал допрос Кобульяна, нашел соответствующие места в акте экспертизы:
«...в грудной кости щелевидное отверстие размерами семнадцать на три миллиметра... направление канала перпендикулярно передней стенке грудной клетки...»
Эксперт оказался прав — он описал все, отразил мельчайшие детали. И слабое оправдание, что я не врач и не знаю, какова толщина грудной кости и как обычно располагается раневой канал... Это детский лепет. Должен, обязан был обратить внимание и зацепиться! Нет, торопился избавиться от неприятного текста, запахи всякие мерещились. Вот и проявил непрофессионализм! Стыдно, Юра! Это урок на будущее.
Раздался резкий зуммер внутреннего телефона.
— Слушаю, Павел Порфирьевич.
— Зайдите ко мне! — Голос прокурора не предвещал ничего хорошего.
Выражение лица — тоже.
— Вы знаете Галину Марочникову?
— Конечно. Подруга Вершиковой, свидетельница по делу.
Я понял, что вопрос задан неспроста, вряд ли шеф выборочно утратил феноменальную память.
— И в ресторане вы с ней находились по служебной надобности?
— В ресторане я был с...
Вовремя осекся. Не хватало начать оправдываться, как нашкодивший мальчишка. Я уже догадался, в чем дело. Не разобрал только одного: устраивает ли шеф небольшой спектакль в воспитательных целях или действительно подозревает во всех грехах, описанных, а может, сообщенных по телефону неизвестным «доброжелателем».
— И танцевали-выпивали, конечно, тоже по служебной необходимости, — эту фразу прокурор произнес без вопросительной интонации. — И домой к ней пошли исключительно со служебными целями, — Белов сочувственно склонил голову набок.
Теперь стало очевидно — шеф не верит анонимке, но делает вид, что готов поверить, значит, надо разубеждать его изо всех сил, получая наглядный урок, что процессуальная независимость следователя от прокурора вовсе не равнозначна независимости подчиненного от начальника.
Властный по натуре, Белов любил держать в кулаке свое хозяйство, не терпел возражений, «излишней» самостоятельности сотрудников и использовал каждый удобный случай, чтобы доказать кто есть кто. «Строптивые» дежурили в выходные и праздники, уходили в отпуск зимой, получали больший объем работы и уроки, подобные этому. Лагин и я вели себя независимо и потому относились к категории «строптивых».
— Вы же следователь, представитель государственной власти, ваш моральный облик должен быть безупречным.
Письмо? По почте дойти не успело бы... Можно подбросить в приемную, но почерк, даже чужой — улика, к тому же всегда остается опасность оставить отпечатки пальцев. А вот телефонный звонок отработан.
— Что, по-вашему, я, как руководитель, должен сделать?
Вопрос не требовал ответа, но я ответил:
— Получив по телефону анонимное сообщение, порочащее вашего сотрудника, которого вы хорошо знаете и которому, по логике вещей, должны доверять, вы должны задуматься: «Кому это выгодно?» И спросить у означенного сотрудника, чей моральный облик до сих пор не вызывал нареканий: «Кто заинтересован вас скомпрометировать?»
— И кто же?
Шеф редко позволял себе проявлять эмоции. Лицо его оставалось суровым и неподвижным.
— Наверняка не скажу, но вчера я отказался изменить меру пресечения Вершиковой и тем самым нарушил планы некоего гражданина Золотова. Вдобавок довел до его сведения, что собираюсь заняться им всерьез. Так что выводы напрашиваются сами собой.
— Кстати, — Белов выудил из груды бумаг листок с машинописным текстом и протянул мне. — Вот жалоба адвоката Пшеничкина на отклонение его ходатайства. И доводы довольно убедительны. Почему вы не хотите к ним прислушаться? И что у вас есть против Золотова? Ведь он только свидетель по делу!
— Пока! — Я пересказал показания Кобульяна и телефонный разговор с лже-Чугунцовым.
— Вот видите, — укоризненно произнес прокурор. — Разве можно допускать такие ошибки? Надо внимательно читать акт экспертизы и сразу делать соответствующие выводы.
Шеф прочно и искренне забыл, как торопил, призывал «не мудрить» и скорее заканчивать «простое» дело.
— А теперь разбираться сложнее. Вы что, подозреваете Золотова? Тогда зачем насторожили его раньше времени?
— Он и так насторожен до предела. Да и что он может сделать? Начнет дергаться, метаться, наделает, как водится, глупостей — вот и все.
— Ну-ну, вам решать. И отвечать за исход расследования тоже вам.
Шеф в упор рассматривал меня, глаза одинаково блестели, и я на миг ощутил привычную неловкость, хотя уже знал, какой искусственный, а какой — настоящий.
— А по поводу ресторанов и танцев напишите объяснение. Есть факт, я, как руководитель, должен его проверить. Вы сами заинтересованы очиститься от необоснованных подозрений.
Действительно, я был очень заинтересован, чтобы по анонимному клеветническому доносу шеф перетряхнул мой досуг, выясняя, не переступил ли следователь Зайцев дозволенного в отношениях с глупой куклой, проходящей по делу!
Отсутствие признаков радости Белов расценил как очередное проявление неблагодарности, потому не перешел, как обычно в конце разговора, на отеческий тон, а бросил отрывисто и сухо:
— Идите работайте!
И я пошел, размышляя: а не научена ли глупая кукла подтвердить анонимное сообщение? Тогда события приобретут скандальный характер, придется затратить много усилий, чтобы отмыться.
— Юрий Владимирович! — Голос Крылова остановил меня у двери кабинета.
По лестнице поднимались трое: молоденький милиционер, за ним — аккуратно одетый спортивного вида парень, Александр замыкал процессию. Если бы не напряженное лицо сержанта, сторожкие движения Крылова и отсутствие ремня на модных кремовых брюках парня, которые тот поддерживал руками, вряд ли можно было предположить, что конвоиры ведут задержанного.
— Налево! В угол! Сесть! — резко приказал Крылов, и только когда парень, поддернув, чтобы не измять, брюки, опустился на потертую скамью для посетителей у глухой стены в конце коридора, а сержант стал между ним и ближайшим окном, Александр выверенно сделал несколько шагов в сторону и вполоборота повернулся ко мне.
— За санкцией?
— Да, — кивнул он, не сводя взгляда с задержанного. — Мошенник — терся у магазинов, входил в доверие, брался достать ковер и подменял деньги на «куклу».
В коридор вышли практиканты.
— Молодые люди, у вас не найдется закурить? — с вежливой улыбкой спросил задержанный.
Валек, ощупывая карманы, направился к нему.
— Стой, назад! — явно подражая Крылову, скомандовал милиционер.
Валек как об стену ударился, обернулся вопросительно, я махнул рукой, и он, недоуменно пожав плечами, вернулся в кабинет. Следом поспешно юркнул Петр.
— Твоя Вершикова привлекалась к ответственности за спекуляцию, — сообщил Крылов.
— Дело прекратили за недоказанностью...
— Интересно...
— И Золотов привлекался, только давно, тринадцать лет назад, — продолжал Александр. — За мошенничество, как наш подопечный.
Он кивнул в сторону мирно сидящего парня в кремовых брюках.
— С учетом возраста — шестнадцать только исполнилось — передали в комиссию по делам несовершеннолетних.
— Материалы когда подошлешь?
— Сегодня и передам с кем-нибудь.
Крылов на миг расслабился и стал обычным Сашкой Крыловым.
— Как у тебя дела?
Я чуть замешкался.
— Нормально.
— Ну пока!
В нем опять произошла неуловимая перемена.
«Встать, прямо!» — конвой вел задержанного мошенника к прокурору.
Я заглянул к практикантам. Они о чем-то спорили.
— Это преступник? — спросил Петр. — Совсем не похож!
— А ты думал, у них рога растут?
— Не рога, но... Он же обычный человек — симпатичный, располагающий.
— С его специализацией иначе нельзя. Мошенник и должен вызывать доверие. Доверие — его инструмент, которым извлекаются деньги из кармана потерпевшего.
— Мы составили планы. У меня подробней — пятнадцать пунктов, а у Валька — десять, — похвастал Петр.
Довольно хмуро, в соответствии с настроением, я объяснил, что дело не в количестве планируемых мероприятий, а вспомнив, добавил — и не в умении жевать пирожок — дался мне этот пирожок, — читая акт вскрытия трупа, что главное для следователя — способность вникать в суть событий, отыскивать скрытые закономерности, постигать психологию чужих поступков.
Поймал себя на нравоучительности тона и прервал монолог.
— Давайте ваши планы.
Просмотрел план Петра. Он предлагал сделать на даче обыск, воспроизвести показания обвиняемой на месте происшествия, провести судебно-психиатрическую экспертизу, очную ставку с Золотовым и направить дело в суд. Объяснить целесообразность и необходимость этих следственных действий он не смог, хотя довольно бойко цитировал отрывки из учебника и статьи Уголовно-процессуального кодекса.
— Давайте ваши планы.
Просмотрел план Петра. Он предлагал сделать на даче обыск, воспроизвести показания обвиняемой на месте происшествия, провести судебно-психиатрическую экспертизу, очную ставку с Золотовым и направить дело в суд. Объяснить целесообразность и необходимость этих следственных действий он не смог, хотя довольно бойко цитировал отрывки из учебника и статьи Уголовно-процессуального кодекса.
Валек считал, что следует тщательно изучить личность потерпевшего: допросить его друзей, знакомых, участников трагической вечеринки, выясняя, как Петренко оказался на даче и что связывало его с остальными. Последним пунктом плана он поставил: «Проверить причастность Золотова к преступлению», не указав конкретных мероприятий.
Молодец, парень! Уловил, что Петренко явно не вписывается в эту компанию!
— А как ты собираешься проверять Золотова? И почему?
Валек растерянно потеребил ухо.
— Как — не знаю... Почему...
Он напряженно размышлял несколько секунд, потом махнул рукой.
— Интуиция! Рожа противная, и вообще он какой-то скользкий. Видно, что человек с двойным дном! Псевдос! Уже прочли? Тогда помните — рядом со смертью ищите псевдоса.
— Этак ты дойдешь до произвола! — сурово сказал Петр. — Мало ли у кого какая рожа! Теорию Ломброзо гальванизируешь? И какой такой псевдос?
Я как раз вручил Вальку книжку, и он тут же передал ее приятелю.
— Прочти — узнаешь!
— По лицу судить, конечно, нельзя, — поддержал я Петра. — Но и интуицию со счетов не сбросишь.
Заинтригованные ребята ожидали продолжения.
— Так прав я или нет? — не выдержал Валек.
— Поживем — увидим.
Не то чтобы я не доверял ребятам, но что-то удержало от сообщения о начале работы по новой версии.
В конце дня в кабинет без стука вошел низкорослый полный мужчина с надменным одутловатым лицом. На кого похож?
— Добрый день вам!
Он по-хозяйски осмотрелся, уверенно шагнул к столу.
— Золотов Федор Иванович, — с достоинством отрекомендовался он, протягивая руку.
— Я зашел к прокурору, но Павел Порфирьевич порекомендовал обратиться непосредственно к вам.
Понятно. При теперешнем состоянии дел Белов не стал выслушивать жалобы Золотова на излишнее беспокойство и предоставил мне возможность разбираться с ним самому.
— Очень хорошо. — Я вытащил из ящика стола бланк протокола допроса свидетеля. — У меня как раз есть к вам вопросы.
— Собираетесь допрашивать? — оскорбленно спросил Золотов. — А как же презумпция невиновности?
— Разве вы юрист? — польстил я Федору Ивановичу, и он охотно заглотнул наживку.
— По крайней мере в законах разбираюсь!
— Но недостаточно, — я улыбнулся самым приятным образом. — В качестве свидетеля может быть допрошен любой осведомленный человек. А презумпция невиновности касается подозреваемого или обвиняемого, еще не осужденного судом. Получается, что юридический термин употреблен совершенно не к месту. Хотя на неосведомленных людей мог произвести впечатление.
Он немного смутился. Но лишь на мгновение.
— Я пришел не для того, чтобы производить впечатление! Что за возня вокруг моей дачи, почему без конца таскают в прокуратуру моего сына? Вы понимаете, что компрометируете порядочных людей?
— А вам не кажется, что убийство на даче компрометирует куда сильнее, чем вызовы к следователю? И что в ваших же интересах подробно рассказать о происшедшем?
Атака захлебнулась. Федор Иванович раздумчиво опустил крупную голову, демонстрируя обширную лысину, бледно просвечивающую сквозь старательно зачесанные от ушей волосы.
— Да разве я против?
Он мгновенно перевоплотился в законопослушного гражданина, искренне желающего помочь следствию.
— Но мне-то ничего не известно. Сын часто ездит с друзьями за город, ночуют на даче, отдыхают. А в этот раз такая трагедия! Подробностей и Валерий не знает, а я тем более. Видно, спьяну паренек напоролся!
Он нервно похлопал себя по шее, сдавил затылок.
— Давление, — пояснил. — Особенно когда нервничаю. — Тяжело вздохнул. — А как же не нервничать? Сам в органах работал, всю жизнь ловлю нарушителей...
Я так и застыл над незаполненным протоколом. А Золотов кивнул чуть заметно, поджал многозначительно губы, прижмурился пару раз: мол, правильно поняли, коллега, и не удивляйтесь — никакой ошибки тут нет!
— Кем же, если не секрет? — внутренне замирая, поинтересовался я.
— Вначале в детприемнике, эвакуатором, пока один бандит за руку не укусил. Ну я его немного... Потом контролером — «зайцев» в трамваях отлавливал. А там публика известная — и ножом могут, и под колеса бросить...
— Понятно, — я облегченно перевел дух.
— Да нет, сейчас на руководящей работе, — неверно истолковав мою реплику, поспешил добавить Золотов. — Начальник группы линейного контроля! И вообще... — Он приосанился, так же, как делал его сын. — По юридической части многих консультирую, меня весь город знает! Хоть диплома не имею, могу любой вопрос объяснить!
— Тогда объясните, почему Валерий известен всем как внук адмирала?
Федор Иванович улыбнулся.
— Молва вечно преувеличивает. Отец был красивый, представительный, в семье его звали Адмиралом. В шутку. Кто-то когда-то чего-то недопонял, вот и пошло. Мы-то этому значения не придавали — посмеивались, и все!
Объяснение легкое, изящное и правдоподобное. Надо отдать должное Федору Ивановичу — и произнес он все совершенно непринужденно. Но я ему не поверил.
НОВАЯ ВЕРСИЯ
Петренко
Этот окраинный поселок в просторечии именовался «Нахаловкой», хотя только старожилы помнили времена, когда он оправдывал свое название. Через десяток лет здесь пройдут бульдозеры, расчищая место для нового микрорайона, а пока разномастные домишки, среди которых немало самостроя, бессистемно наезжают один на другой, путают улицы, переулки и тупики.
Минут двадцать блукали мы с Вальком по издолбленным ухабами дорогам, пока не отыскали наконец нужный адрес. Пожилая женщина с добрым усталым лицом осторожно выглянула в дверь, зажимая под горлом ворот цветастого некогда халата.
— Петренко здесь... живет?
Слово «живет» я произнес с усилием.
— А нету Феди, и куда делся, не знаю, — озабоченно сообщила она. — Как ушел пятого дня, так и нету. Может, уехал?
— Следователь прокуратуры Зайцев, — привычным жестом я предъявил удостоверение.
— Нам надо осмотреть его комнату.
Язык не повернулся произнести слово «обыскать».
— Из милиции, что ли? — удивленно спросила она, как бы отстраняя рукой документ. — Я в этих книжках не понимаю... Заходите, коли надо, только платок накину.
Когда хозяйка появилась снова, я опешил, а Валек издал неопределенный звук — настолько неожиданным оказался на ней темно-синий с люрексом платок — последний крик моды, с боем расхватываемый в комиссионных магазинах в первые же полчаса после открытия.
— Федя привез, — пояснила она. — Соседка просила продать, да мне и ни к чему такой красивый, только как можно, ведь обидится...
Хозяйку звали Клавдией Дмитриевной, жила она со старшей сестрой, которая вышла в таком же платке бордового цвета.
— Расфуфырились старые, как на праздник, — прикрывая ладонью улыбку, сказала Клавдия Дмитриевна. — Люди-то к нам редко ходят... Только ключа от комнаты у меня нет, когда убирать, я просила, чтобы он свой оставил.
— Этот? — Я показал на ключ.
— Да, этот... — Она как-то с опаской протянула руку. — А где он сам-то? Неужто подрался? Милиция зря не приходит. — Так же нерешительно она отперла замок.
Маленькая комнатка, стены оклеены желтыми обоями, старинный розовый абажур с бахромой, круглый стол, накрытый плюшевой скатертью. Характерный для такого типа жилья запах сырости.
На столе небольшая стопка книг — учебники. Я полистал «Физику» для десятого класса.
— Готовился в мореходку поступать, — пояснила Клавдия Дмитриевна. — Вдруг загорелся на штурмана выучиться... Так что стряслось-то с ним?
Не вдаваясь в подробности, я сказал, что Федор Петренко погиб, идет расследование, и необходимо сделать обыск в этой комнате. Переждав первую реакцию на печальное сообщение, попросил сестер быть понятыми, объяснил их права и обязанности, дал расписаться в документах, после чего приступил к делу.
Старый платяной шкаф со скрипучей дверцей. Пиджак, брюки, рубашка и плащ. В карманах ничего интересного.
Под кроватью — шикарный импортный чемодан с хромированными замками. Огромный, солидный, матово блестящий натуральной кожей.
— Сколько времени он у вас прожил?
— С годочек, может, поболе. Да какое житье — только когда не плавает. Вот месяца полтора подряд, пока пароход в ремонте. Крышу чинил, бедный... По вечерам, бывало, втроем чай пили, о жизни беседовали.