– Запоздала! Очень просто сказать: запоздала! Ты ведь знала, что сегодня пятница.
– Ну, ну, мама! – Подобно всем мужчинам, Генри Кемп как огня боялся сцен. – Лотти не ребенок. И мы здесь всего несколько минут.
– Все-таки она могла бы… – Его последнее замечание явно игнорировалось. – Скажи Гульде, что все в сборе. Позови тетю Шарлотту.
– Я только забегу на минутку на кухню, чтобы сделать соус. У Гульды он не выходит таким, как нужно… Одну минутку…
– Лотти! – Голос миссис Пейсон стал железным. – Лотти, сначала ты переоденешься, чтобы не испортить костюм!
Генри громко фыркнул. Миссис Пейсон повернулась к нему:
– Что тут смешного?
Кемп спрятался за вечерней газетой. Послышался немножко ленивый, томный голос Беллы:
– Лотти, неужто ты еще носишь зимнюю шляпу?
– Зимнюю? Надеюсь, ты не хочешь сказать, что нужно уже надеть летнюю?
Лотти направилась к лестнице. Ничего не поделаешь – костюм!
– Уже? Да ведь март на дворе! – вдогонку ей крикнула Белла.
– На углу Двадцать девятой я поскользнулась на льду и чуть не упала, – смеясь возразила Лотти, наклонившись над перилами.
– Какой важный вопрос для спора! – усмехнулась Чарли, прыгая следом за теткой по лестнице, как хорошенький жеребенок.
Лотти на ходу расстегивала жакет и юбку быстрыми, уверенными пальцами. Войдя к себе, она швырнула на кровать осмеянную шляпу. Когда Чарли впорхнула в комнату, Лотти переступила через юбку, сползшую к ее ногам, и осталась в коротких панталонах – изящная, хорошо сложенная фигура: узкие бедра, невысокий и крепкий бюст, сильные ноги с мускулистыми, но не слишком выпуклыми икрами. Лотти быстрым движением подхватила юбку, открыла шкаф и сорвала с крючка другую.
Снизу донесся голос миссис Пейсон:
– Лотти, надень синее шелковое платье. К обеду будет Бен Гарц. Он только что звонил.
– О Боже! – вздохнула Лотти, повесила юбку в шкаф и достала шелковое платье.
– Ты хочешь сказать, – спросила Чарли, – что бабушка пригласила для тебя гостя без твоего позволения? (Вы бы послушали рассуждения Чарли о личной свободе!)
– Ну что ты! Ведь это Бен Гарц. Он всегда беседует с мамой о делах и о недвижимости.
– Но приходит он ради тебя.
Чарли легко подтянулась на руках и присела на спинку старой ореховой кровати, собственноручно отполированной Лотти и покрытой светло-коричневым лаком. Тоненькая, гибкая девочка в прямом темно-синем платье. Чарли оставляла ощущение чего-то розового, белого и золотистого, так что сначала вы попросту не замечали ни красивого лба, ни энергичного, несмотря на мягкость линий, подбородка, ни больших, глубоко сидящих глаз. Длинные ноги Чарли свешивались с высокой спинки кровати. Коричневые шелковые чулки были аккуратно и умело свернуты в тугие валики пониже колен, смело обнаженных, как колени шотландца. Она критически разглядывала свою тетку.
– Для чего, скажи на милость, ты носишь корсет, Лотти?
– Очевидно, для того чтобы моя старая плоть имела хоть какой-нибудь вид. Я ведь не такая молоденькая газель, как ты.
– Малость потолстела за зиму?
– Боюсь, что да! – Лотти надевала шелковую юбку и танцевала, чтобы легче натянуть ее. – Я слишком мало хожу, вот в чем горе. Проклятый электромобиль!
Чарли строго посмотрела на нее.
– Что ж, раз ты упорно хочешь быть семейной жертвой, то ничего не поделаешь. Сделала из себя какую-то омнибусную линию: отсюда до рынка, от рынка до парка, от парка до нашего дома. Городу следовало бы взимать с тебя налог за езду.
– Но, Чарли…
– У, ты возмутительный человек, Лотти Пейсон! Да, да, возмутительный! Ты никогда не делаешь того, что тебе действительно хочется. Ты так благородно приносишь себя в жертву, что просто тошнит! Это отвратительно!
– Ну да, конечно, – серьезно произнесла Лотти. – А если вам, молокососам, не позволяют делать все, что взбредет вам в голову, вы сейчас же начинаете вопить о гнете, деспотизме и так далее?
– Знаешь, я предпочитаю сама попробовать всякие штуки и убедиться, что они для меня не годятся, чем совсем их не попробовать. Взгляни на тетю Шарлотту!
Лотти торопливо пудрила нос перед туалетом. Она посмотрела в зеркало на Чарли.
– Тетя Шарлотта лучше… лучше знает жизнь, чем мама.
– Да, но я убеждена, что это знание дорого ей досталось. Я еще спрошу у нее когда-нибудь, почему она не вышла замуж. У прабабушки Трифт тут рыльце в пуху – достаточно посмотреть на ее портрет в кринолине со стальными обручами. Брр!
– Чарли, ты ее не спросишь!
– Спрошу, вот увидишь. Она, наверное, жаждет рассказать о своих романах. Я займусь развитием тети Шарлотты. Экспериментальная работа.
– Ладно, займись, – бросила Лотти, смахивая пудру с платья. – Только сначала дай ей прочитать своих Эллиса и Фрейда. Иначе она, бедняжка, не поймет, к чему ты клонишь.
– Ах ты, язва! – воскликнула Чарли, спрыгнула со своего возвышения и, обняв Лотти сильными молодыми руками, тесно прижалась к ней. Совершенно необычный поступок для Чарли – молодой особы, принадлежащей к современной школе, которая презирает чувствительность и всякие эмоции, для которой бунт – нормальное состояние, которая не знает страха и угрызений совести, лжи и притворства. Глядя на нее, Лотти часто чувствовала себя беспомощным ребенком.
– В тебе слишком мало жизни. Надо встряхнуться. Поступи в балетную студию. Ты будешь отлично танцевать, у тебя такие стройные и сильные ноги. Чудесное занятие!
Чарли вдруг сорвалась с места и на секунду застыла в позе, известной в танцах под названием «первой позиции».
– Па-де-ша с пируэтом? – Она сделала два скользящих па, потом поворот и взлетела высоко и изящно, повторила фигуру еще раз и остановилась у стены, как влитая, дыша ровно и спокойно, словно не двигалась с места.
– Ну-ка, попробуй!
Лотти смотрела на нее с завистью. Чарли с девяти лет брала уроки пластики и танцев. Теперь ее техника отличалась профессиональной завершенностью и красотой. Она с одинаковым блеском и легкостью могла танцевать и чардаш в алых сапожках, и танец Психеи в волнах розового газа и босиком, и вальс бабочек в трико телесного цвета и балетной юбочке. Она вечно угрожала поступить на сцену и всерьез подумывала об этом. Для Чарли было так же невозможно пропустить гастроли новейшего русского балета или Анны Павловой, как для студента-медика – важную клиническую демонстрацию.
Глядя на свою племянницу, Лотти сказала:
– Кажется это очень легким, а на самом деле, вероятно, наоборот. Попробуем… – Она нерешительно приподняла юбку. – Берегись!
– Нет, нет! Не трогай юбку! Руки – свободно. Вот так, смотри! Руки так же необходимы в танцах, как и ноги. Ну, раз! Выше! Так, верно! Еще раз!
– Лотти! – донесся снизу голос миссис Пейсон.
– О Боже! – Все веселье, весь пыл, весь огонь, светившиеся в глазах Лотти, – все разом исчезло. Схватив впопыхах платок из комода, она помчалась к лестнице, бросив на ходу Чарли: – Позови тетю Шарлотту обедать.
– Ладно! Можно мне капнуть твоими духами на лапы?
Пробегая по пути в буфетную мимо гостиной, Лотти слышала, как мать более решительным, чем обычно, тоном давала советы терпеливому зятю:
– Займитесь какой-нибудь побочной торговлей, пока дела не улучшатся. Импорт не поправится до конца войны, это ясно. А когда она окончится? Может быть, пройдут еще годы и годы…
Спокойный, слегка насмешливый голос Генри Кемпа ответил:
– Что же вы мне посоветуете, мама? Запонки… шнурки для ботинок, подтяжки? Вот вещи, всегда необходимые.
– Вы думаете, что очень остроумны, молодой человек, но позвольте вам сказать, что будь я в вашем возрасте…
Дверь буфетной захлопнулась за Лотти. Она склонилась над прованским маслом, уксусом, перцем и прочими припасами для соуса, и на ее лице появилось то же покорное выражение обреченности, которое было у нее на чаепитии у Силии…
Все уже сидели за столом, когда появилась наконец тетя Шарлотта. Вошла она удивительно легкими, быстрыми шагами. Сегодня она казалась моложе сестры, несмотря на то что была десятью годами старше ее. Тетя Шарлотта, несомненно, стала наряжаться – ее последняя прихоть. Достигнув семидесяти лет, она возвестила о своем намерении не шить себе впредь новых туалетов. Ее шкаф, объявила она, и так полон платьями, накопленными за последние десять лет.
– Мы, Трифты, – сказала она, – не отличаемся долговечностью. Надо мне их поскорее сносить.
Туалеты из черного шелка и фая стойко сопротивлялись годами, но к семьдесят пятому дню рождения тети Шарлотты даже самые простые материи забастовали. Матовые шелка стали блестящими, блестящий фай превратился в матовый, тафта начала расползаться по швам. Тогда тетя Шарлотта пересмотрела свои наряды, презрительно потянула носом и решила их выбросить, как бабочка сбрасывает свой кокон, Словно заключив с жизнью договор на новый срок, она заказала себе полный гардероб, отослала в чистку свои старинные массивные драгоценности и отправилась с Лотти выбирать шляпу вместо чепца, с которым она до сих пор не расставалась.
Совсем важной дамой вплыла она в столовую: на ней было одно из ее самых легкомысленных черных шелковых платьев, седые волосы были подвиты, на шее – черная бархатка, большая старомодная бриллиантовая брошь схватывала кружева на груди, глаза из-под резко очерченных черных бровей смотрели внимательно и живо. Белла подошла и почтительно поцеловала морщинистую щеку. Она никогда не была в большой дружбе с тетей Шарлоттой. Генри подставил ей стул и похлопал ее по плечу. Чарли стремительно ее обняла, на что тетя Шарлотта сказала: «Довольно!», но улыбнулась.
– Надеюсь, я не заставила себя ждать?
– Отлично знаешь, что заставила, – отозвалась Керри и опустила ложку в тарелку с дымящимся супом.
Тетя Шарлотта лукаво подмигнула Генри Кемпу.
– Итак, – начала миссис Пейсон застольную беседу, – что вы поделывали? Пожалуй, мы бы с вами никогда и не виделись, если бы не эти обеды.
Чарли быстро вскинула глаза:
– Прости, бабушка, но я больше не могу обедать у тебя по пятницам.
– Почему?
– У меня в это время урок танцев.
Миссис Пейсон положила ложку и откинулась назад, зловеще спокойная.
– Урок танцев! Я полагаю, ты можешь перенести его па другой день. Ты отлично знаешь, что это единственный возможный день для наших обедов. Четверг – выходной день Гульды, по средам твои родители играют в бридж, но…
– Знаю, знаю, но перенести урок нельзя.
– А танцевать тебе необходимо, правда?
Чарли приняла это за чисто риторический вопрос. С таким же успехом можно было ее спросить: «А дышать тебе необходимо?» Миссис Пейсон обратилась к Белле:
– Это делается с твоего ведома? Белла невозмутимо грызла сухарик.
– Да, мы говорили об этом. Но ты ведь знаешь, мама, что в таких вопросах Чарли самостоятельно принимает решения!
Словно сговорившись, тетя Шарлотта и Лотти посмотрели на Чарли. В этом взгляде, независимо от их воли, проглядывало некоторое уважение.
– Но почему именно в пятницу вечером?.. – настаивала миссис Пейсон. – Лотти, позвони!
Лотти послушно позвонила. Вошла Гульда.
– Превкусный суп, мама, – заметил Генри.
Но миссис Пейсон нелегко было задобрить. Она пропустила комплимент мимо ушей.
– Почему именно в пятницу, скажи на милость?
Чарли даже заерзала на месте от удовольствия.
– Я все надеялась, что ты спросишь. Я просто умираю, до того хочу об этом поговорить. Видишь ли, в последних числах марта я заканчиваю слушание курсов по рациональному ведению коммерческих предприятий. Затем университет устроит нас на службу.
– Устроит на службу!
Миссис Пейсон всегда с опаской ждала, какую карьеру выберет внучка. Чарли ни на минуту не позволяла родным усомниться, что карьеру она сделает. Впрочем, слова «карьера» она избегала, предпочитая говорить просто о работе. Что же касается выбора последней, то Чарли колебалась между балетом, с одной стороны (для чего она была вполне подготовлена), и литературой – с другой стороны (к чему у нее совершенно не было таланта). Помимо этих крайних полюсов, ей иногда представлялось крайне соблазнительным стать дипломированной авиаторшей (она ни разу в жизни не летала), личной секретаршей миллионера (влияние подруг) или чемпионкой лаун-тенниса (она довольно удачно справлялась со средними игроками мужского пола, но, подавая мяч, всегда высовывала кончик языка). Чарли никогда не выражала лишь желания сделаться сиделкой.
В разгар своей университетской карьеры это юное парадоксальное существо вдруг объявило, к удивлению своих родственников и знакомых, о своем намерении прослушать новый курс, введенный университетом и имеющий целью подготовить молодых девиц к занятию административных должностей на предприятиях розничной торговли. Внезапно целый ряд университетов и фешенебельных колледжей приступил к тренировке девиц для таких должностей. В перспективе им сулили огромные оклады, как следствие произведенных ими коренных переворотов в способах ведения означенной торговли. До сего времени такие места занимали женщины, медленно и с трудом проходившие все ступени от продавщицы за прилавком до заведующей конторой. Вновь объявленные курсы должны были ввести в торговое дело барышень с университетским образованием.
Бабушка испытывала в отношении сделанного Чарли выбора карьеры смешанное чувство одобрения и одновременно порицания. Ясно, что в Чарли говорит кровь Трифтов. Но представить себе только девицу из рода Трифтов – в лавке! Пусть даже в конце концов она возглавит контору, отделанную красным деревом, будет ворочать огромными делами и командовать целым полком секретарей и подчиненных. Подобает ли это даме? Прилично ли это? Что скажут на Саус-Сайд?
Итак, миссис Пейсон в замешательстве повторила:
– Устроит на службу?
– Ну да, чтобы начать практику. Мы изучаем дело на всех стадиях, как инженеры или врачи. Как я сегодня слышала, меня устроят к Шильду, в отделение блузок.
– Что ты говоришь! – воскликнул Генри; вся эта история с Чарли и ее новой работой не на шутку забавляла его. – Итак, ты начнешь с продавщицы? Представь себе, Чарли, я вхожу в магазин и спрашиваю…
– С продавщицы? – переспросила миссис Пейсон, близкая к обмороку.
Она уже видела себя в магазине Шильда, пытающейся обойти отделение блузок, чтобы внучке не пришлось подойти к ней с заискивающим: «Что прикажете, мадам?»
– Ну конечно, не с продавщицы, – улыбнулась Чарли их невежеству. – Нет, благодарю, – сказала она Гульде, принесшей соус.
Чарли питалась, как атлет в период тренировок, избегая соусов, пирожных и конфет. Ее кожа напоминала лепестки розы.
– В понедельник я начинаю с должности подавальщицы.
Генри запрокинул голову и разразился неудержимым хохотом.
Миссис Пейсон резко отодвинула тарелку.
– Белла! Генри! Перестаньте смеяться. Тут не до смеха! Я не позволю, чтобы моя внучка носилась по магазину Шильда, как девчонка на побегушках! Вообразите себе только!
– Ну, ну, мама, – перебил Генри успокаивающим тоном, – ведь не думали же вы, что для начала ей поручат заграничные закупки?
Белла вставила свое слово:
– То, что задумала Чарли, считается теперь прекрасным тоном, мама! Например, дочь Эмери, только что окончившая Уэссер-колледж, служит у Фарсона в отделении вуалей. А ведь она очень изысканная особа.
– Почему девушки не могут оставаться дома? – спросила миссис Пейсон, – Мне, правда, пришлось работать, но меня ведь постигло несчастье – и хорошо, что у меня хватило силы одолеть невзгоды… Но так, вдруг, ни с того ни с сего! Разве мало работы дома? Посмотри на Лотти! Что бы я делала без нее!
Лотти улыбнулась матери. Миссис Пейсон не часто баловала ее публичными восхвалениями.
Тетя Шарлотта, не принимавшая участия в дебатах, тщательно очистила свою тарелку, доев все до последней крошки. Тут она подняла глаза и ласково взглянула на Чарли.
– Представь себе, что, испробовав это дело, ты вдруг найдешь, когда затрачено столько времени, труда и денег, что оно тебе не по душе? Гм? Что тогда, Чарли?
– Ну, убедившись в этом как следует, я брошу его и займусь чем-нибудь другим, – ответила Чарли.
Тетя Шарлотта со вздохом облегчения откинулась на спинку стула. Она отдыхала душой, глядя на Чарли. Лицо ее сияло.
– Этот век, – провозгласила она, – великий век! Умри я семидесяти лет, как я предполагала, я бы теперь ворочалась в гробу от досады, что прозевала все это. – Она засмеялась высоким фальцетом. – Я, кажется, сама пойду куда-нибудь наниматься.
– Перестань ребячиться, Шарлотта, – немедленно отозвалась сестрица Керри.
Чарли поспешила тете на выручку:
– На вашем месте, тетя Шарлотта, я бы сию же минуту принялась за работу, раз у вас есть такое желание. Взгляните на маму! Вечно возится с массажами, семенит по парку или ездит на концерты, когда можно завоевывать миры.
– Ну, со своим миром я, кажется, справилась, мисс Кемп, – улыбнулась Белла, – я вышла замуж, я веду хозяйство, я… я мать семейства.
– Положим, хозяйство ведет Гесси – и ты это прекрасно знаешь. Быть замужем за папой – это не карьера, это отдых. Ну, а что касается матери семейства, так один ребенок – это не семья, а преступление. А я выйду замуж в двадцать лет, и будет у меня пятеро детей – один за другим…
(Неизбежное «Чарли!» со стороны мисс Пейсон.)
– …и кроме того, буду еще заниматься своим делом. Вот увидите!
– Почему непременно пятеро? – поинтересовался Генри.
– Да потому, что четыре – глупое число, какое-то чересчур аккуратненькое. А шесть – чересчур много: полдюжины. Пять – как раз хорошо. Я люблю нечетные числа. Трое детей слишком рискованно, так как с одним может что-нибудь случиться, а семеро…
– О Боже, – едва выговорил Кемп, заливаясь опять оглушительным смехом.
– Никогда в жизни не слыхала подобных речей, – почти закричала миссис Пейсон. – В твои годы меня выгоняли из комнаты, чтобы я не могла даже слышать таких разговоров, а не то, что…