Хусаинов, молча шагавший рядом, внушительно кивнул.
Командир ехидно покосился на Чумака.
Бобров в молодости застал пару локальных конфликтов, и там ему случалось «давить зенитки» – не такие продвинутые, как нынче, но тоже вполне смертоносные. Именно с войны Бобров вынес четкое понимание, что штурмовик вовсе не «летающий танк». А среди операторов зенитных установок попадаются люди, которые спят и видят, как бы тебя убить. И ничего они не боятся. Противоборство зенитки со штурмовиком занимает мгновения, пугаться некогда. Дрожание рук и нервное курение – потом. У тех, кто выиграл. И как раз после этого одни начнут бояться, другие вообще страх потеряют, а самые опасные – «почувствуют грань».
– Ну вы же рассказывали… – объяснил Чумак.
– Я не думал, куда отворачивать, я хотел их дожать, – попытался оправдаться Стас.
– И напрасно, – сказал Бобров. – Здесь тебе не Вторая мировая. Ты добился лишь того, что подставил врагу брюхо в самом выгодном ракурсе. И не надо мне объяснять, что враг был сбит с толку, растерян, напуган и так далее. Сегодня в зенитке сидит оператор, через пять лет она будет на полном автомате. Да и у оператора черт знает чего на уме… Наша задача – не оставить ему ни единого шанса. И завтра ты это сделаешь. Хорошо?
Стас кивнул. Он понимал, что поступил неправильно. Но очень хотелось. И ведь эта железная коробка действительно не успела довернуть башню! В ту самую лишнюю секунду Стас упивался абсолютной властью над врагом. Он его переиграл! А вот Бобров считает, что ничего подобного. И как ни грустно это признать, командир прав. Опять прав. Всегда он прав. Иногда это злило, иногда вообще бесило. Временами летать с Бобровым становилось просто невыносимо. Чертов педант! Чума и Хус находились с ним в состоянии перманентного интеллектуального противоборства, и их это, похоже, забавляло. Стас пока что мог только кивать и соглашаться.
Монстры воздуха, трам-тарарам. Чудовища. Трое из ларца, одинаковых с лица. Без единого изъяна! У них было полно человеческих слабостей, но не было слабых мест в небе над целью. Каждый божий день Стас объяснял себе, как ему повезло летать в этом звене. Иначе боялся, что сорвется и наговорит глупостей. Он учился, он старался как лучше. Его хвалили, ему помогали. С ним прямо нянчились, едва не сдували пылинки. Но все успехи лейтенанта Васильева выглядели бледно, так бледно рядом с этими… Тузами, мать их за ногу.
Одно время Стас надеялся совершить какой-нибудь подвиг и таким образом встать с коллегами вровень. Пускай он еще не четкий, не чувствующий грань, не раскрывший свой талант, зато – герой. Но Бобров не оставлял простора для героизма. Герой всегда спаситель, а в «слабом звене» некого было выручать.
Оставался шанс отличиться при обороне от истребителей. Втайне Стас надеялся, что на звено натравят каких-нибудь страшных живодеров, те зададут «Бобрам» перцу, они растеряются, и уж тут лейтенант Васильев себя покажет. Но этот шанс был из разряда призрачных. В прошлый раз «Воронов» гонял лично командир истребительного полка со своей элитной тройкой. Поспорил с Козловым на ящик шустовского коньяку, что посшибает штурмовики, как кегли. Не тут-то было. Истребителям заготовили подлянку – обнаружив врага «на шести часах», Бобров подозвал Пуха, и они выстроили из двух звеньев оборонительный круг. Пока истребители вспоминали, как с этим антикварным чудом тактики правильно бороться, у них все ракеты ушли в землю. Потом Бобров повредил машину спорщика, Чумак крепко вломил его замыкающему, а Пух вообще сбил одного.
«Зря ты нос повесил, в нашем деле негативный опыт не менее важен, чем позитивный!» – сказал Козлов, принимая коньяк.
Командир истребителей, которого по итогам боя вызвали в округ разбираться, только выругался в ответ.
Отличиться при таком общем фоне было проблематично. Лучший на курсе пилот Васильев в полку объективно стал никаким. Первые месяцы он воспринимал это как должное, но постепенно начал волноваться, а потом и страдать. Здесь не водилось посредственных летчиков. Были только сильные и еще сильнее. Тут шла постоянная борьба хорошего с идеальным. Война нервов.
Естественно, почувствовав себя на миг богом поля боя, Стас не смог избежать соблазна. Ему нужно было закрепить это ощущение. И плевать, что «Ворон» ощутил то же самое. Механик сунет руку ему в память – и сотрет. Бобров проследит за этим. Механик все сотрет.
Зато летчик кое-что важное для себя запомнит…
После душа Стас, как обычно, успокоился, а после обеда и вообще размяк. Раздражение схлынуло. Это было в порядке вещей – и раздражение, и то, что оно прошло. Лейтенанту Васильеву снова было комфортно в «слабом звене». До следующего полета…
– Пятница, – сказал Чумак, отодвигая пустую тарелку. – В прошлом году я бы сейчас пошел домой, надел свой любимый гражданский костюм… Эх! Чего вспоминать.
– Напиши Пейперу, – предложил Хусаинов. – Пусть он знает, как исковеркал твою личную жизнь. Пусть ему будет стыдно.
– Это опасно. Пейпер – человек долга и шуток не понимает. Он скажет, что готов подменить меня – будет приезжать сюда по пятницам, надевать мой любимый гражданский костюм… И так далее. Нет уж. Потерплю.
– Как он там? – спросил Бобров, доставая трубку.
– Ожидаемо. Поступил на юридический. У него же мама адвокат, папа адвокат, бабушка адвокат, дедушка адвокат… Вот счастливы, наверное, – можно не бояться за семейный бизнес. Они, конечно, здорово струхнут, когда Сашка купит самолет, но привыкнут как-нибудь.
– Не купит, – Бобров помотал головой.
– Да вы что, командир! А баб катать?..
– А может, и не купит… – задумчиво протянул Хусаинов, разглядывая на просвет стакан с томатным соком. – Я бы не купил.
– Ты не показатель. Нам с тобой, чтобы производить впечатление, самолеты не нужны, – заявил Чумак. – И командиру не нужны. Стас вырастет большой, тоже научится возбуждать девиц без самолета. Я вообще, когда надеваю свой любимый гражданский костюм, представляюсь обычно то кризис-менеджером, то портфельным инвестором…
– Кем-кем? – переспросил Бобров.
– Финансы, командир. В них никто не разбирается, и можно с умным видом распускать хвост. А скажешь, что ты летчик, – сразу на тебя глядят сверху вниз. Летчик, он же вроде шофера, обслуживающий персонал. Топчи педаль, крути штурвал. А если узнают, что военный летчик… Это ж вообще дармоед! Отожрал, понимаешь, харю на народные российские нефтерублики. У бабушек-пенсионерок изо рта кусок вырвал…
– Ты это серьезно?
– Проверено, командир. По молодости было интересно, кем меня считает честный налогоплательщик. Теперь не очень интересно. А чего вы удивляетесь? Войны-то нет. Была б война, нас бы уважали. Прямо обидно – чего на Россию не нападет никто? Какая-нибудь маленькая и, желательно, морская держава.
– Исландия, – предложил Хусаинов.
– Я имел в виду теплое море.
– Израиль?
– Не-е, этих мы не прокормим…
Стас посмеивался, Бобров, зажав в зубах пустую трубку, благодушно качал головой. Чумак и Хусаинов упражнялись в остроумии. Все было как всегда. Правда, завтра, в субботу, им до обеда работать, «догонять программу». Но работать – значит летать. А они для этого и пошли в авиацию. И пускай гражданские не понимают, зачем нужны военные летчики. Не такая уж трагедия.
– Типичная профессиональная деформация, – говорил тем временем Хусаинов. – Андрей! Можно вас на минуту?
– Да, конечно, – полковой психолог неохотно подошел к столу. – Приятного аппетита.
– И вам того же. Скажите, друг мой, вот старший лейтенант Чумак мечтает, чтобы на Россию напало княжество Монако. Это у него профессиональная деформация?
– А зачем это ему? – спросил психолог у Хусаинова без тени интереса в голосе. Смотреть на Чумака он избегал.
– Хочет доказать гражданским, что мы не просто так едим их налоги. А то гражданские не понимают.
– Разве не понимают? Почему он так думает?
– Они мне сами сказали! – вмешался Чумак.
– И сколько их было? – психолог наконец-то соизволил обернуться к Чумаку.
– Не считал. Много.
– Значит, вам не повезло. По статистике таких семь-восемь процентов. Остальные говорят, что военный летчик – почетная и престижная работа. Я больше не нужен?
– Это они статистикам говорят! – повысил голос Чумак. – Чтобы выглядеть лояльными! Вы-то должны понимать!
– И все-таки, что насчет профессиональной деформации? – не унимался Хусаинов.
– Да ну вас, – сказал психолог и ушел.
– Ох, я ему устрою шоу на собеседовании в следующем месяце… – пообещал Чумак вполголоса.
– Зачем? – коротко спросил Бобров.
– Он такой же психолог, как я хирург. Гнать его надо к чертовой бабушке.
– Однажды ты добьешься, что он разозлится и подведет тебя под шизофрению. Хочешь на обследование в стационар? Отставить злить психолога, старший лейтенант. Мы не можем позволить себе такую роскошь до окончания программы.
– Есть отставить, командир, – сказал Чумак уныло. – Но вы согласны, что он дрянной специалист?
– Я в этом ничего не понимаю.
– Я-то понимаю.
– Немного, – напомнил Хусаинов.
– Уж всяко больше, чем этот самозванец!
– Пойдемте отдыхать, – сказал Бобров, вставая из-за стола.
На парковке он задержался у машины, глядя, как уезжают Чумак и Хусаинов – «паровозиком», бампер в бампер, Чума впереди, Хус ведомый. Они любили так носиться по городу, а еще больше – по трассе. Говорили, это помогает держаться в тонусе. Ведущий должен был думать за двоих и все маневры рассчитывать, помня о «хвосте». А ведомый просто не мог расслабиться ни на секунду. Бобров не одобрял эту их манеру, но и не порицал.
– Кто они все-таки? – спросил Стас неожиданно для себя самого.
– А ты до сих пор не знаешь? – удивился Бобров.
– Пух объяснил, но только в общих чертах.
– Пух… – Бобров криво ухмыльнулся.
– Говорил, это был какой-то спецнабор, искали талантливых, а они оказались несовместимы с армией…
– Пух, как обычно, выдает желаемое за действительное, – сказал Бобров, доставая кисет. – Желаемое для него. То есть простое и ясное. Любит он выдумывать простые ответы на сложные вопросы… Ты не спешишь? А то давай в машину сядем, что-то прохладно тут. Можно вообще ко мне на чаек заехать. Лена взялась торты печь, ей нужны дегустаторы. Она, кстати, спрашивала, куда ты делся.
– Я ее боюсь, – признался Стас, обходя машину. – В нее слишком легко влюбиться.
– Да ты и так давно в нее втрескался, – сказал Бобров, открывая дверцу и протискиваясь в низкий салон. – С первого взгляда практически.
– Я другое имел в виду, – объяснил Стас, усаживаясь рядом. – Просто в Лену готовы влюбиться все. Мужики рядом с ней теряют голову. И что, каждому по шее?..
– Ты меня убиваешь своей прямотой, – заявил Бобров, доставая кисет. Глаза его смеялись. – Тебе не говорили, что надо быть похитрее?
– Сто раз. – Стас вздохнул. – А в армии – тысячу. Но я не вижу смысла. И в училище не видел, и здесь тоже.
– Хитрить приходится, чтобы служить без проблем. Военная хитрость – не показывать слабых мест противнику. Чем хуже тебя понимают, чем меньше о тебе знают, тем ты защищеннее.
Стас пожал плечами.
– Вы ведь не хитрите.
– Не совсем так. Я научился делать вид, что хитрю. Меня тут многие считают тем еще пройдохой…
Бобров окутался ароматным дымом и откинулся на высокий подголовник. Кресла в машине были удобные, но, конечно, с пилотским не сравнить. Стас поерзал, устраиваясь.
– Ты похож на моих «экспериментаторов», – сказал Бобров. – Они органически не способны прикидываться дурачками. Их жизнь в армии – сплошное горе от ума. М-да… Они появились двенадцать лет назад. К тому времени экономика армии уже наладилась, но с личным составом были проблемы. Ты, может, слышал, но вряд ли сам помнишь – никто не хотел служить. Это было не в моде.
Стас полуобернулся к командиру и приготовился внимательно слушать. Бобров изредка устраивал ему своеобразные лекции по истории войск. Он много знал такого, о чем не прочтешь даже в Интернете.
– …И тогда устроили экспериментальный набор. Искали летчиков для обучения «Воронов». В том, что это была именно наша программа, никто открыто не признался, но такую прорву денег и сил можно истратить только на «Вороны». Программа как раз дошла до обкатки прототипов, и лет через пять-шесть ей бы потребовались пилоты в большом количестве. Идея эксперимента была в том, чтобы посадить на «Вороны» не просто хороших летчиков, а настоящие таланты. Искали людей, от природы созданных для силового пилотажа. Отлавливали мальчишек на тестах в военкоматах. Но вот беда, никто из отобранных не изъявил желания завербоваться в войска. Никто вообще. Тогда им промыли мозги. Соблазнили, задурили, объегорили – называй, как хочешь. Уболтали. Сделали так, чтобы они подались в военную авиацию как бы добровольно. Я слышал, идею вербовки подал гражданский, ни дня не служивший. Охотно верю – только гражданскому идиоту она и могла прийти в голову… Ты зачем пошел в армию?
– Я начинал в детстве с моделей, потом аэроклуб… Обычный такой путь. В аэроклубе понял, как именно хочу летать.
– Верно. Ты у нас вообще истребитель.
– Просто не хватило места. Я не жалею, – поспешно добавил Стас.
– И правильно. Ты – самое то для программы. У тебя превышение и по возможностям, и по амбициям над тем, чего обычно хотят от штурмовика. Тебе надо больше скорости, больше маневра, ты выжимаешь максимум и из «Ворона», и из себя. Будущие «экспериментаторы» тоже могли так – но не хотели. Даже и не думали. Увы, они были нужны армии, и армия их сцапала. Они это помнят. И не питают к армии нежных чувств.
– Но как они поняли… Узнали?..
– Их вербовали по единой схеме. Всех. Сидит парень, ждет вызова к военкому – и тут рядом присаживается летчик. Он якобы зашел по своим делам. Завязывает разговор. Просит показать тесты, они же у призывника с собой. Говорит: о-па, парень, гляди, да ты ведь гениальный пилот. А знаешь, как здорово быть пилотом?.. И объясняет. Златые горы сулит.
– Так просто? – не поверил Стас.
– Не просто. С кандидатами общались умелые люди, там шла совсем не простая болтовня. Хус думает, их обрабатывали с применением каких-то психотехник, но Чума говорит, это ерунда. Я ему верю, он все-таки готовился на психфак… Так или иначе, через месяц все кандидаты по доброй воле подали заявления в летные училища. Ну, что скажешь?
– Глупость какая-то. Ошибка, – сказал Стас. – Если человек сам не убежден, что ему надо именно в армию… Тогда лучше не пробовать даже. С нашего курса несколько ребят перевелись в гражданские вузы как раз поэтому. А ведь были из военных семей. Но не смогли. Не выдержали. Ох… Я догадался, как они узнали правду. Ну, «экспериментаторы». В училище, да?
– Точно. В училище, сам знаешь, вечная тема для разговора – как ты сюда попал. Ну, один рассказал, другой рассказал о пилоте в военкомате… История пошла гулять из уст в уста – короче, к моменту выпуска все «экспериментаторы» знали, что их в армию затащили за шкирку. Надули. А если прямо говорить – предали… Естественно, они взбесились, и бесились, как могли, каждый на свой лад. Эксперимент провалился, не успев толком начаться.
– Чудовищная глупость… – пробормотал Стас. Он примерил ситуацию на себя – и не смог. – Бедные ребята. Потерять несколько лет жизни из-за того, что кто-то запудрил тебе мозги…
– Тебе их жаль? Мне тоже. К несчастью, в училищах их не особенно жалели. Эти ребята с самого начала выглядели не особенно военными. И, конечно, отдельные недоумки всю дорогу их травили. Попадаются, знаешь, особи со звериным нюхом на чужого. И со звериным инстинктом – затоптать, унизить… Позорище. Ну, а когда выяснилось, что «экспериментаторы» и правда в армии чужаки, тут началась форменная свистопляска. Это сейчас их зовут «экспериментаторами». Потому что когда их звали «экскрементами», они сразу били в ответ. Немногие старались поддержать их. Очень немногие, к сожалению.
– Жуть… – буркнул Стас. Он припомнил обстановку в училище. Хорошая была обстановка. Но недоумки попадались. И сладить с ними можно было только ударом по морде. За что полагался карцер без выяснения, кто прав, кто виноват. Интересно, с какой характеристикой выпустился добряк Хусаинов. С Чумаком-то все ясно.
– Некоторые отчислились сразу, едва поняв, что произошло. Но многие уже ощутили вкус к полетам и решили дотянуть до диплома, а там как бог на душу положит. Это у них талант прорезался. Уж если ты создан для неба, тебе дай только попробовать, за уши потом не оттащишь – ну, кому я это говорю… А любой военный самолет не чета гражданскому, зверь-машина. Короче говоря, остались в армии те, кто действительно полюбил летать, и летать не по-детски. Но вот армию полюбить они уже не смогли. И армия их не любит. Так, друг друга терпят через силу… Но привычка какая-то есть, жить можно, и выслуга лет идет, и жалованье серьезное. На гражданке таких полно, кстати, кто ошибся с выбором профессии, но все тянет и тянет лямку. И еще важный психологический момент: «экспериментаторы» не цепляются за армию. Они знают, что могут уйти, и жизнь на этом не кончится. Поэтому они с такой легкостью плюют на все армейские порядки, особенно на те, которые и военным-то не нравятся… Да, на всякий случай! – закончил Бобров. – То, что я тебе сейчас рассказал, просто легенда. В армии много легенд, ты знаешь.
– Легенда, – согласился Стас. – Но неужели было сразу непонятно, что с офицерами этот номер не пройдет? Обманом вербовали только рядовых на пушечное мясо, и то очень давно. А офицер такого обращения не простит. Какой идиот придумал эту вербовку… И зачем наши согласились…
– Думаю, от безысходности рискнули. А может, решили, что самые умные. В министерстве полно менеджеров от армии, которые сапоги надевают только на строевой смотр. Им такая вербовка – с манипуляцией сознанием – могла показаться очень современной и прогрессивной… Кстати, уж если верить в легенду до конца, то конец у нее справедливый. Был слух что гражданский, который выдумал экспериментальный набор, стал инвалидом. Катается в коляске и питается через трубочку. Ты прав: они не простили.