Рванув на горле душившую его рубаху, Иван выскочил в коридор. Ярость застилала глаза. Ему хотелось крушить все вокруг. Срывать со стен пастельные картины, украшавшие депутатский быт. Топтать ковролин под ногами. Бить стеклянные двери, ведущие на лестницу.
Капитан Бунин был страшен в гневе и знал за собой этот недостаток. Когда он еще жил со своей женой, он не раз и не два метал в стену чашки, а потом, остывая, благодарил бога, что не сорвался, не ударил эту дуру. Однажды он с размаху разбил кулаком столешницу кухонного стола. Деревянная доска сантиметра четыре толщиной разлетелась на две. Рука перед дождем болела до сих пор.
После развода, когда Иван сбежал от жены, теперь уже, к счастью, бывшей, в другой город, приступы немотивированной агрессии случались реже, но совсем так и не прекратились.
Чтобы прийти в себя, Иван прислонился лбом к холодной стене законодательного коридора, закрыл глаза и начал вспоминать Ирочку. Она была полной противоположностью его бывшей жены. Мягкая, тонкая, все понимающая.
Постепенно кулаки разжались, дыхание стало ровнее. Иван, не спеша, вышел на лестницу, успев мимоходом улыбнуться перепуганной женщине, которая метнулась от него в другой конец коридора.
«Дожил ты, Бунин, – подумал он, – от тебя уже в присутственных местах люди шарахаются. Лечиться тебе надо».
Выйдя на улицу, Иван закурил, огляделся по сторонам в поисках свободной лавочки и решительно достал из кармана мобильный телефон.
– Слушаю вас, – услышал он вальяжный, чуть ленивый голос Муромцева.
– Здравствуйте, Сергей Васильевич. Капитан Бунин, первый отдел.
– Здравствуй, капитан. Не буду говорить, что рад тебя слышать.
– Почему вы уехали, я же просил вас не покидать город?
– Ты просил, я не послушал. Неприкосновенный я. Подписки ты с меня не брал. А у меня дела. Что же, бизнес встать должен только потому, что Гелька в окно сиганула? Кстати, если ты до сих пор считаешь, что это я ей помог, то наведи в Собрании справки. Я в тот день, когда ей жить надоело, в составе депутатской делегации в Питер ездил. Рядом со мной человек пятнадцать было. Так что, как тебе ни грустно это осознавать, капитан, а у меня алиби есть.
– Плевать я хотел на ваше алиби. По какой причине вы поссорились с Ангелиной Степановной?
– Экий ты упертый, капитан! Я ж тебе русским по белому сказал, что мы не ссорились.
– Сергей Васильевич, есть свидетели, которые утверждают, что, находясь в Турции, вы с гражданкой Маркеловой крепко поругались, после чего уехали домой, оставив ее одну. А она, кстати, ходила и плакала.
– А ты, капитан, оказывается, жалостливый. Нда. Я даже знаю, как те свидетели выглядели. Этакий симпатичный бабец с любопытными глазами и мальчонкой-подростком. Прав я или нет?
– Почему вы поссорились с Маркеловой, Сергей Васильевич?
– Да бабла она у меня попросила, – заорал Муромцев. – Много. А я сказал, что не обалдел такими деньгами расшвыриваться.
– Но вы ведь давали ей деньги.
– Я ей на жизнь давал. Штуку баксов в месяц. Подарки дарил, ну, колечки там всякие, шубу норковую. Она всегда свою меру знала. А тут, видать, на солнце перегрелась и заявила, что ей нужны три миллиона.
– Сколько?
– Три мульта.
– Ни фига себе, – не выдержал Бунин.
– Так и я про это.
– И чем она объяснила свою просьбу?
– А тем, что я на ней не женюсь, и она из-за этого испытывает страшные морально-нравственные страдания, облегчить которые могут только три миллиона рублей.
– И что было дальше?
– Дальше я ей велел в море голову помочить, чтобы охолонуть малость. А она разозлилась и спросила, собираюсь я раскошеливаться или нет. Я, естественно, захохотал и сказал, что с ее уровнем притязаний надо с султаном Брунея встречаться, и велел бредни из головы выбросить. А она скандалить начала, орать, визжать, рыдать. Я эти бабские штуки, капитан, страсть как не люблю, ну и сказал, что уеду, если она не остановится. А она, дура, начала кричать, что к жене моей пойдет, что она еще мне покажет и что мне же дешевле выйдет ей эти деньги дать. Ну, я плюнул и уехал. Сказал, что если ей так деньги нужны, так пусть мой последний подарок продаст. Все, капитан, самолет мой объявили. Не могу больше разговаривать.
– Последний вопрос, Сергей Васильевич, а что было вашим последним подарком? Если его можно было продать в утешение из-за отсутствия трех миллионов рублей?
– Моим подарком? – Муромцев неприятно засмеялся. – Моим подарком был перстень царя Соломона.
Иван услышал, как в трубке запищали гудки. Связь прервалась.
Алмазы – моя тайная страсть. Я могу читать про них бесконечно. Еще в школе мне случалось проводить в библиотеке по несколько часов, чтобы погрузиться в прохладный сверкающий мир, полный интриг, кровавых убийств, таинственных похищений и мистической мести камней, которые признают только одного хозяина.
Самым любимым фильмом у меня были «Приключения принца Флоризеля». Моя готовность смотреть его не знала границ, и все из-за огромного алмаза, который сводил с ума, открывал дорогу бесам, уничтожал в душе все человеческое.
Иногда мне бывает страшно признаться даже себе, но ради настоящего большого алмаза я тоже смогу убить. До сего момента Бог просто миловал меня, не вводя в искушение.
Все свое свободное время я провожу в Интернете. Читаю. Рассматриваю картинки. Ищу новые истории. Новые имена. Алмазы прекрасны. Я знаю про них все. Но ни в одной компании, ни на одной вечеринке я не кичусь своим знанием, не стараюсь произвести впечатление на окружающих. Мое знание сокровенно. Это моя тайна. Моя жизнь. Моя мечта. Моя болезнь.
Алмаз «Шах». Из-за него были погублены десятки человеческих жизней. А это значит, что он более велик, чем самая великая из женщин. Казалось бы, ничего особенного – три сантиметра в диаметре, 88,7 карата, чистый и прозрачный, слегка желтоватый. Но разве не чудо, что он был найден в копях Голконды, среди обычной гальки!
Голконда – столица древнего индийского государства. Крепость, опоясанная многокилометровой стеной, да еще и не по одному разу, она даже сейчас смотрится неприступной. Мне удалось увидеть ее своими глазами во время путешествия по Индии. Туда погнала меня алмазная страсть.
Именно Голконда произвела на белый свет самые известные в мире алмазы. И «Шах» был найден именно там. Это случилось пятьсот лет назад, но я живо представляю, как он лежал среди серых отшлифованных временем камней и ждал своего часа. Правитель Голконды счел, что он не соответствует представлению индусов об идеальном алмазе, и продал его правителю Ахмаднагара.
Индийские мастера огранки были уверены, что алмазы высшего качества должны иметь 6 вершин, 8 граней и 12 ребер. Они признавали только острые, ровные и прямолинейные камни. «Шах» оказался другим. Да ко всему прочему еще и не был «брахманом», то есть абсолютно прозрачным и бесцветным.
Зато султана Ахмаднагара Бурху Второго огромный удлиненный алмаз поразил в самое сердце. Еще бы, его плоские грани как нельзя лучше подходили для того, чтобы увековечить на них свое имя и попасть в скрижали истории.
Несколько лет придворный камнерез наносил на камень первую надпись. Кончик медной иглы он окунал то в масло, то в алмазную пыль и до бесконечности царапал грани, пока на них не появилось имя «Бурхан-Низам-шах Второй. 1000 год».
По нашему, более привычному летоисчислению это был 1591 год. Время, когда в северной Индии правил Великий Могол Акбар. Спустя всего четыре года его войска захватили Ахмаднагар, и среди прочей добычи в их руки попал «Шах».
Умница Акбар сразу понял, что за ценность ему досталась. «Шах» сделался династической регалией Великих Моголов и почти полвека пролежал в их сокровищнице. Когда к власти пришел Шах-Джахан, он, разбирая семейные драгоценности, наткнулся на алмаз и отнес его в гранильную мастерскую. Много часов Джахан собственноручно полировал алмаз, а потом выгравировал на нем вторую надпись: «Сын Джехангир-шаха Джехан-шах. 1051».
После этого «Шаха» стали подвешивать к трону Великих Моголов. Сидя на троне, правитель всегда видел его перед собой. На камне была сделана глубокая борозда, по которой шла шелковая нитка. На ней же, отправляясь на прогулку, правитель вешал камень себе на шею.
В 1739 году на Дели напал Надир-шах. Завоевав камень, он переправил его в Персию, где на нем появилась третья надпись: «Владыка Каджар-Фахт-али-шах. Султан. 1242».
В Россию «Шах» попал в 1829 году, когда в Тегеране был убит Грибоедов, писатель и посол великой державы. Это грозило серьезными осложнениями, поэтому в Санкт-Петербург был отправлен принц Хосрев-Мирза, который, чтобы искупить вину персидского рода, предложил России принять в дар самую ценную часть персидской короны – алмаз «Шах». Николай Первый ответил, что согласен предать злополучное тегеранское происшествие забвению. Российский император был, конечно, отменной сволочью. Но, в общем, я его понимаю. Сейчас «Шах» хранится в Алмазном фонде. Естественно, мне удалось попасть туда на экскурсию. Что я могу сказать об увиденном? За обладание таким камнем действительно можно убить.
Глава 6
Любовь как химический процесс
Если ты себя не любишь, то и тебя никто не будет любить. Нужно полюбить себя.
Алла ПугачеваВ понедельник Наталья неожиданно проспала на работу. В семь утра ее разбудило обычное шебуршание домочадцев. За закрытой дверью спальни переливался, звенел Ромкин голосок. Что-то степенно отвечал Ленчик, повизгивал выпрашивающий кусочек сыра Сеня. Наталья перевернулась на другой бок и поуютнее устроилась под одеялом, но сон не шел.
Лежа с закрытыми глазами, она обдумывала события последних дней. Вспомнилось, как она горестно плакала на лестнице, обруганная зловредной Марией Ивановной, а на площадку вышел Ленчик.
Он молча сел рядом на ступеньку, покосился на испачканную туфлю и молча протянул жене большой клетчатый носовой платок. Почему-то Ленчик предпочитал пользоваться именно такими, оставшимися в запасе с советских времен, и не признавал никаких других, ни новомодных батистовых, ни дешевеньких бумажных. Взяв платок, Наталья громко высморкалась.
– Туфли оплакиваешь, – осведомился супруг, – или случилось что?
– Лень, у меня на глазах сегодня человек умер.
– Плохо, – согласился Ленчик. – Я этого человека знаю?
– Нет. Не знаешь. Это одна наша клиентка. Только что из отпуска вернулась, прибежала фотографиями хвастаться и умерла. Прямо у нас в туалете. Врачи сказали – отравление.
– Она в какую страну ездила-то? Может, там чего-то не то съела?
– Да в нормальную страну, – Наталья тяжело вздохнула. – А что она ела, кто ж теперь разберет?
– Пожалуй, никто. Даму эту мне по-человечески, конечно, жалко. Но ты-то чего ревешь? К счастью, тебя это не касается. Или касается? – Леонид внимательно посмотрел на жену.
– Пока не знаю, – честно призналась она. – К нам Муромцев заявился, аккурат в тот момент, когда мы ее нашли, так он сразу заметил, что это за последнюю неделю уже второй случай, когда при непонятных обстоятельствах гибнет наша клиентка. Если по городу пойдут такие слухи, сам понимаешь, через нас будут бояться ездить.
– Наташ, я, конечно, не математик, а филолог, но даже мне понятно, что из двух случаев нельзя делать никаких обобщающих выводов. Это всего-навсего совпадение. Так что не расстраивайся раньше времени.
– Да я и не расстраиваюсь…
– Ага, а чего тогда тут сидишь, слезы льешь, сопли на кулак наматываешь? Пойдем домой.
– Пойдем, – согласилась Наталья. – Просто, знаешь, накатило как-то. Сначала смерть эта… «Скорая» приезжала, следователи, опера, опять же. Коллектив в панике и растрепанных чувствах. Их всех успокоить надо было, утешить…
– А утешала, естественно, ты…
– Ну, кто ж еще! Стасу сразу плохо с сердцем стало. У Верочки истерика началась. В общем, «кино и немцы». А я ж тоже человек, Лень. Мне ж тоже было плохо и страшно, но только я виду показать не могла.
– Ты у меня храбрая, Наташ. – Ленчик обнял жену за плечи и легонько поцеловал в висок. – Храбрая и отважная. А еще очень сильная. И надежная. Поэтому тебе и труднее, чем другим. Таким, как ты, всегда трудно.
– Ага, только я приехала домой, вся такая сильная и отважная, а из машины выйти не могу. А тут на меня бабка наша дурацкая набросилась. Представляешь, – Наталья жалобно шмыгнула носом, – она мне палкой по бамперу колотила, обзывала и ругалась. Она, Лень, кричала, что Ромку надо в интернат отдать. А тут еще кошка эта, – взглянув на испорченную туфлю, Наталья не выдержала и снова заплакала.
– Это ее надо в интернат отдать. В психоневрологический. А туфли ты не жалей, Наташ. Я их тебе обязательно очищу. Еще лучше станут, чем были. После боевого крещения, принятого от кошки Матрены. Пойдем домой, а то наш сын, конечно, увлеченно играет на компьютере, но все-таки может заинтересоваться, почему мы сидим на лестнице.
Дома Ленчик налил Наталье горячего чаю, сделал большущий бутерброд и, пока она пила чай, под столом натянул ей на ноги теплые шерстяные носки.
«Все-таки Ленька – замечательный человек, – благодарно думала Наталья, вдыхая ароматный пар китайского чая «Выбор императора». Чай пах ананасом и виноградом и стоил целое состояние. – Я не могу не признать, что мне очень повезло с мужем. А я, скотина неблагодарная, ему изменяю. Ленчик такой добрый, мудрый, спокойный. Вон как быстро меня утешил. И вообще видит, что я расстраиваюсь, и старается сделать мне приятное. Ну почему, почему я не могу оценить его по достоинству!»
Сейчас, лежа в кровати, Наталья снова вернулась к этой мысли. «Господи, сделай так, чтобы я разлюбила Стаса и снова полюбила Ленчика! – думала она. – Ведь я же любила его, когда выходила замуж. И с тех пор он совсем не изменился. Все его достоинства остались при нем. Вот только я стала другая. Господи, верни мне меня прежнюю! Я хочу быть счастлива в своей семье! Пожалуйста, Господи!»
Привычные слезы стекали на подушку, которая очень быстро стала совсем мокрой. Нос заложило. Щеки зачесались от мокрых дорожек. Всхлипывающая Наталья неожиданно уснула. Пропищавшего спустя час будильника она не услышала.
«Ремембе харе. Мамбуру, эй-эй, хэй-хэй», – ввинчивалось в мозг. Музыка становилась все громче, все настойчивее. Сев в кровати, Наталья судорожно пыталась определить источник звука. «Это мобильный!» – наконец догадалась она и схватила кричавшую трубку.
– Наталья Петровна, добрый день, это Володя, – услышала она.
– Что? Какой Володя? – Мотая головой, Наталья пыталась стряхнуть с себя остатки сна. Взгляд ее упал на стоявшие на тумбочке часы. Блин горелый, как говорит Ромка, без пятнадцати десять!
– Володя Шведов. Наталья Петровна, мне буклеты в типографию везти, а девочки в бухгалтерии без вашей визы счет не оплачивают. И договор вы должны подписать. А вас нет, Наталья Петровна. Вы скоро будете, а то меня в типографии ждут?
– Ой, Володя, я проспала. Спасибо, что ты меня разбудил. Я минут через сорок приеду.
– Как через сорок! – огорчился парень. – Мне из типографии уже три раза звонили. У них там какой-то график заказов летит. Говорят, что либо они нас сейчас в печать запускают, либо переносят на следующую неделю. А нам на следующей неделе поздно будет, Наталья Петровна.
– Вот что, Володя, – Наталья наконец-то окончательно проснулась и приобрела присущую ей ясность мысли, – вам в типографию все равно мимо моего дома ехать. Приезжайте ко мне. В бухгалтерию я позвоню, так что девочки сейчас все оплатят, а договор на моей кухне подпишем.
– Хорошо, Наталья Петровна, я сейчас приеду.
– Адрес знаете?
– Да, знаю, я же вас домой подвозил, когда у вас машина в ремонте была. Весной, помните? Вы мне только номер квартиры скажите.
– Квартира у меня пятидесятая, на двери домофон. Приезжайте, я вас жду.
Выпутавшись из постели, Наталья погладила проснувшегося Сеню, быстро натянула спортивный костюм и побежала в ванную. Причесываясь, она успела позвонить в бухгалтерию, а умываясь, набрать номер Развольского.
– Стас, я проспала, – виновато проговорила она в трубку.
– Молодец, – бодрым голосом ответил шеф. – И что дальше?
– Я сейчас Шведова дождусь, ему нужно договор с типографией подписать, а потом соберусь и приеду. У меня ничего срочного нет, так что можно я поленюсь сегодня?
– Ты беззастенчиво пользуешься тем, что я ни в чем не могу тебе отказать, – благодушно пробурчал Развольский. – Не торопись, правда, никакой горячки. Да и я тут тебя, если что, подстрахую. Я ведь понимаю, какого ты страху в пятницу натерпелась. Лично я так уже три ночи не спал. А у тебя, вишь, обратная реакция.
Наталье стало стыдно.
– Стас, я часа через полтора приеду и тебя отпущу, – виновато сказала она. – Ты обязательно поезжай поспи. Ты вообще-то как себя чувствуешь?
– Мог бы и лучше, – вздохнул Развольский. – Но ничего страшного. Пожалуй, когда ты приедешь, я и вправду домой поеду. Но ты не торопись. Я тебя дождусь.
К приходу Володи Наталья успела выпить свой холодный кофе и сварить еще турку. Услышав звонок в дверь, побежала открывать, мимоходом отметив, что Володя еще не видел ее ненакрашенной. От этой мысли Наталье стало смешно. Молодой и улыбчивый директор по маркетингу ей был нужен, как зайцу стоп-сигнал, но, тем не менее, ей было неприятно, что сейчас она предстанет перед ним не во всеоружии.
Щелкая замками, Наталья обратила внимание на свои замшевые туфли. Идеально вычищенные заботливым Ленчиком, они стояли на коврике в прихожей.
Наталья открыла дверь и увидела на пороге Володю. Парень выглядел совершенно несчастным.
– Проходи, я тебя кофе напою, – сказала она, но гость продолжал неуверенно топтаться на пороге. – Володя, проходи, я договор прочитаю, у меня правило – не подписывать никаких бумаг, не читая, так что выпить кофе ты вполне успеешь.
– Да не могу я, Наталья Петровна, – расстроенно сказал Володя и посмотрел вниз. Скосив глаза, Наталья увидела, что он тоже пал жертвой кошки Матрены. Носок его щегольски начищенного лакированного ботинка (а Володя Шведов очень следил за своей внешностью) был испачкан кошачьим дерьмом. – Куда я к вам в таком виде?