— Мощнейшая гравитационная волна и сильнейшая первоначальная вспышка излучения с максимумом в гамма-области, — охотно отвечает корабль. — И это будет только самое начало.
— А что дальше?
— По вашей терминологии, в центре Млечного Пути загорится квазар. Интенсивность и жесткость радиации не будут уменьшаться на протяжении многих тысяч лет. В данный момент вблизи центра Ядра образовалась такая звездная толчея, что падения звезд в черную дыру уже происходят достаточно часто. Пройдет значительное время, прежде чем часть звезд и сорванный с них газ будут поглощены, а другая часть стабилизирует свои орбиты. Квазар погаснет не раньше, чем вокруг него не останется материи, которую он мог бы пожрать. В течение этого времени существование сколько-нибудь сложной формы материи на поверхности вашей планеты будет абсолютно невозможно.
— Почему?
— Проникающая радиация. Наведенная радиоактивность. Разрушение озонового щита. Безусловная гибель высших растений и всей пищевой цепи до человека включительно. Даже ваши крысы не смогут существовать. Уточнение: после угасания квазара существованию высшей жизни на поверхности еще долгое время будет препятствовать распад нестабильных изотопов.
— А спастись под землей? — настаиваю я. — Шахты какие-нибудь…
Корабль не просто отвечает — вещает академическим тоном. Не знаю точно, что это такое, в академиях я не обучался, но убежден, что такой голос должен раздаваться не иначе, как с кафедры:
— Простейшим организмам в толще горных пород, а также в глубинах океана, вероятно, удастся благополучно пережить катаклизм. Человечество в лучшем случае сумеет закапсулировать в надежных убежищах сравнительно небольшое количество особей либо в летаргии, либо в варианте смены поколений, либо в определенной комбинации этих стратегий — предпочтительный вариант можно просчитать. Подчеркиваю, данная группа человеческих особей должна быть сравнительно мала: ведь вместе с нею надлежит сохранить в убежищах все основные элементы ваших экосистем. Помимо этого, группа должна состоять из генетически безупречных особей. Согласно тем знаниям о человечестве, которыми я обладаю, нетрудно прийти к выводу: ни при каких разумных вводных необходимые условия не будут выполнены, следовательно, надобность в детальных расчетах отпадает сама собой. Как видишь, человечество обречено на гибель в любом случае.
— Ты с ума сошел, — возражаю я без горячности. С этим монстром я давно уже не горячусь — на него это не действует. — Десять тысяч лет — срок серьезный. Ты вот, скажем, летаешь, а когда-то ползал. Во всяком случае, предки твои уж точно ползали. Учиться и мы умеем, загляни в нашу историю. Откуда ты можешь знать, что наши отдаленные потомки будут сидеть на Земле и дожидаться катастрофы? Может, они — фью! — и нет их…
— Существует только один шанс из пятидесяти за то, что к указанному сроку человечество освоит межзвездные перелеты. Кроме того, сами по себе они еще не панацея. Нужно уметь не просто слетать к ближайшим звездам — требуется полная автономность, не опирающаяся на ресурсы материнской планеты, которую придется оставить навсегда. Проще говоря, домами ваших потомков должны стать субсветовые космические корабли. Вероятность их создания за отпущенный вам срок пренебрежимо мала.
— Других вариантов нет?
— Почему же нет? — удивляется корабль. — Есть альтернативный вариант: то, что ты называешь земной цивилизацией, получает в свое распоряжение принципиально новое знание, что-нибудь вроде умения управлять пространством-временем или создавать новые реальности, и выкручивается из неприятной ситуации. К сожалению, я не могу поделиться с людьми знанием такого рода, у меня его просто нет…
— Но чисто теоретически такая вероятность существует? — настаиваю я.
— Теоретически существуют и мнимые числа, — напоминает корабль. — Я не могу рассчитать данную вероятность, но полагаю ее пренебрежимо малой.
— А для вас что, излучение квазара безопасно?
Или мне мерещится, или я мало-помалу начинаю улавливать интонации в словах моего хозяина-вместилища. Сейчас я готов поклясться, что ощущаю его сожаление:
— Нет. Но мы можем ему противостоять. Какое-то время.
— И мы тоже сможем! Мы справимся! У нас впереди десять тысяч лет, если ты со своими подружками оставишь Землю в покое!..
Мне кажется, что корабль вздыхает, прежде чем ответить:
— У вас впереди гораздо меньше времени, даже если мы оставим вас в покое…
— Что?
Корабль молчит.
— У нас нет десяти тысяч лет? — Я не верю своим ушам. — Почему? Говори!
Теперь мне кажется, что он отвечает неохотно. Без сомнения, только кажется. Я не в силах заставить его плясать под свою дудку.
— Через восемь тысяч двести тридцать лет обыкновенная черная дыра звездной массы, каких в Галактике миллионы, одиночная и находящаяся вдали от газопылевых облаков, а потому практически необнаружимая вашими средствами наблюдения, войдет в пределы Солнечной системы. Вероятно, внешние планеты будут оторваны от Солнца ее притяжением, а орбиты внутренних сильнейшим образом изменятся. Последствия будут вполне катастрофическими. Вряд ли ваша цивилизация сумеет приспособиться к новым условиям, если в перигелии Земля будет приближаться к Солнцу ближе Меркурия, а в афелии удаляться в пояс астероидов…
Бьется сердце, но я вздыхаю с облегчением:
— Ну, восемь тысяч лет — тоже срок немалый…
— И излишне оптимистический, — безжалостно добавляет корабль. — Это еще не все. Примерно через семь с половиной тысяч лет одно из многих ледяных тел, обращающихся по удаленным орбитам вокруг вашей звезды, далеко не самое крупное, поперечником не более тридцати километров, из-за сближения с Плутоном устремится во внутренние области вашей системы. Жители Земли увидят очень большую комету; более того, ваша планета пройдет через ее хвост. В результате на Землю с вероятностью более девяноста восьми процентов будет занесен хорошо известный нам вирус клеточного бешенства. Имея общее представление о вашей физиологии, могу уверенно заявить: болезнь будет развиваться стремительно, с неизменно летальным и притом мучительным исходом. По всей вероятности, через пятьдесят—шестьдесят дней с высшей формой жизни на Земле будет покончено. Надо полагать, не вымрут только прокариотные организмы вроде ваших бактерий. Даже мы потеряли несколько планет, будучи не в силах своевременно синтезировать вакцину. У вас же нет ни единого шанса.
— Можно заранее отклонить ледышку и направить ее прямиком в Солнце, — небрежно отмахиваюсь я. — Тоже мне, проблема! Но все равно спасибо за предупреждение…
— Предупрежден только ты, — любезно напоминает корабль.
Да, конечно. Я не забыл. С тех пор как мне было позволено поболтать с виртуалом Вокульским, связи с Землей у меня нет. И весьма похоже, что уже не будет.
Пленник. Муха, надежно влипшая в паутину. Правда, муха именно этого и хотела, но кого это сейчас интересует? Что было, то прошло. Сегодня я пассажир, бесплатный, но и бесправный, а завтра могу оказаться кем угодно. Врагом. Мешающим инородным предметом. Пищей.
Живые звездолеты — об этом мы читали. Еще в патриархальные дообновленческие времена (кстати, а господствовал ли тогда патриархат?) некоторые сочинители додумались до верной в общем-то мысли: живое в конечном итоге сильнее неживого. Везде. Даже в космосе. Оно гибче и цепче. Оно умеет приспосабливаться и перекраивать среду под себя. Вывод прост: даешь полноценную генную технологию! Даешь живые, умные, послушные машины! Вылепим небывалое и заставим служить себе!
Не получилось. Нанотехнологии, на пороге коих человечество стояло накануне Пути Обновления, также не получили развития, столкнувшись с прямым запретом. Быть может, потенциальная опасность компьютеров, кишащих в каждой капле воды, как инфузории, и искусственных организмов искусственно преувеличивалась, не знаю. Да и кто вложит средства в создание того, в чем не ощущается никакой нужды? Мы только знали, что это возможно.
Но живые звездолеты как продукт естественной эволюции?! С ума сойти.
Я не выполнил задание. При мне еще три гранаты — одна осколочная и две с нервно-паралитическим газом — и нож-пила. Корабль не обращает никакого внимания на мой арсенал. Стоит ли ампутировать жвалы ползущей по ладони божьей коровке?
Ее не стоит даже давить, если укусит. Стряхнуть с ладони — и все. Лети, букашка.
Уничтожить живой корабль мне не по плечу, и корабль очень хорошо знает, что я давным-давно пришел к такому выводу. Он ведь читает мои мысли. Я еще жив только потому, что все еще представляю некоторый интерес для изучения. Это в лучшем для меня случае. В худшем — потому что забавен.
Разумным существам свойственно приручать менее разумных — кошечек, хомячков, собачек. При этом дикая собачья стая подлежит отстрелу, даже если не нападает. Превентивно.
Уничтожить живой корабль мне не по плечу, и корабль очень хорошо знает, что я давным-давно пришел к такому выводу. Он ведь читает мои мысли. Я еще жив только потому, что все еще представляю некоторый интерес для изучения. Это в лучшем для меня случае. В худшем — потому что забавен.
Разумным существам свойственно приручать менее разумных — кошечек, хомячков, собачек. При этом дикая собачья стая подлежит отстрелу, даже если не нападает. Превентивно.
Мы напали, и корабль легко уничтожил половину нашей эскадры. Несколькими часами позднее, верный своему правилу не пропускать за барьер ничего чужого, он выжег аннигиляцией базу на Ананке. Не думаю, что двенадцатый спутник Юпитера уцелел как монолитное тело, — скорее всего на его месте возник метеорный рой да облако горячего газа.
Спустя сорок семь суток настал черед базы космофлота на Церере. Корабль любезно сообщил мне подробности боя: уничтожено более двухсот мелких целей и одна крупная, а вскоре перестала существовать и база. Астероид приобрел громадный кратер и заметно изменил орбиту, но уцелел — Церера соотносится с Ананке, как арбуз с горошиной.
Смысл операции стал мне ясен, как только я узнал об уничтожении крупной цели. Вероятно, после фиаско с «Эгидой» штаб разработал новый план: попытаться прорваться за барьер, используя высокоскоростной транспортник, или корвет, или даже крейсер. При этом две-три эскадрильи боевых капсул атаковали чужака, имея задачу связать его боем. Кроме того, как и в прошлый раз, чужаку пришлось отбиваться от стаи управляемых ракет.
Он отбился. Прорваться за барьер не удалось никому.
Если бы чужака всерьез пытались уничтожить, навалившись всей Третьей эскадрой, количество пораженных им целей, крупных и мелких, перевалило бы за тысячу. Совершенно очевидно, что штаб Присциллы О’Нил ставил перед исполнителями ограниченную задачу. Проскользнуть за барьер. Выяснить, будет ли противник стремиться уничтожить цель, оказавшуюся глубоко в его тылу, или смирится с ее существованием. Попытаться понять, что же такое этот летящий на нас барьер с центром у неприметной звездочки в созвездии Геркулеса — чугунное ядро радиусом в сотню световых лет или всего лишь воздушный шарик с тонкими стенками?
Если второе, то у человечества еще есть надежда на спасение: не держаться за космические базы, а стянуть все силы к Земле и, не считаясь с потерями, проколоть в одном месте барьер — пусть он катится дальше, как грозный морской вал, под который удалось поднырнуть. Заранее разместить на ближних и дальних околоземных орбитах десятки спешно достраиваемых кораблей, сотни платформ с гамма-лазерами, тысячи пилотируемых капсул, десятки тысяч ядерных ракет, сотни тысяч надувных ложных целей — и ждать, когда налетит барьер, в надежде на то, что чужаки не смогут за приемлемое время расправиться с таким обилием целей.
Лунными колониями, видимо, придется пожертвовать, как и марсианскими. Людей — вывезти. Позаботиться о подземных убежищах для населения — аннигиляционные вспышки в ближнем космосе пользы здоровью не принесут. Заранее смириться с ужасающими потерями и бурно радоваться, если Земля уцелеет, сохранив хотя бы половину космофлота. Но это, пожалуй, чересчур оптимистический вариант.
Умудренный реалист может считать крупной удачей, если Земля потеряет ВЕСЬ космофлот, если в течение нескольких месяцев на ее поверхности нельзя будет находиться без защитных средств из-за наведенной радиации, но если при всем этом ужасе уцелеют подземные убежища и хотя бы часть инфраструктуры. От голода, лучевой болезни, эпидемий и неизбежных беспорядков умрет множество людей и еще больше эксменов, но человечество выживет и со временем оправится от нокдауна. Что еще надо?
А главное, что еще остается делать? Пусть эксперимент на подступах к Церере окончился неудачей — иных вариантов обороны просто нет.
Я понимаю штабную логику.
Мошки, бьющиеся о ветровое стекло…
Сбиться в плотный рой — и попытаться пробить дыру в стекле. Внутри мобиля тоже можно жить.
Ой ли? А дезинсекталем не опрыскают? Да и кто слыхал, чтобы при встрече насекомых с ветровым стеклом страдало стекло, а не насекомые?
Мне даже нет смысла скрывать свои домыслы касательно построения обороны Земли — после Цереры корабль, несомненно, пришел к тем же выводам.
Я не знаю, как он поступит. Рискнет схватиться со всей мощью Земли в одиночку? Вызовет на подмогу десяток себе подобных? А главное, насколько далеко он готов пойти в ублажении своего второго подопечного? С чувством долга у корабля все в порядке, а вот как насчет инстинкта самосохранения?
Продолжит ли нянька до бесконечности потакать капризам малыша или однажды оттащит его подальше от опасного места, невзирая на его рев?
Я не могу его просчитать. Логика этого чудовища не строится на голом рационализме.
— Зачем ты рассказал мне о квазаре, черной дыре и вирусе? — спрашиваю я. — Чтобы доказать, что человечество все равно обречено? Ты ошибаешься. Если вы уберетесь, у нас останется… сколько там? Семь с половиной тысяч лет?
— Вряд ли больше трех тысяч, — поправляет корабль. — По нашим прогнозам, максимум через три тысячелетия одна из ближайших к вам звезд, Сириус А, не гигант и даже не субгигант, а обыкновенная белая звезда, заведомо безопасная с точки зрения ваших астрофизиков, взорвется как сверхновая неизвестного вам типа. Для жизни на вашей планете последствия будут крайне неприятны; для человечества — фатальны.
— А не много ли напастей на нашу голову?
— Если не ошибаюсь, у вас есть удачное образное понятие — полоса невезения, — охотно сообщает корабль. — Теория вероятностей распределяет катастрофы во времени случайным образом. Вам просто не повезло.
Пока я осмысливаю сказанное, он держит паузу. Затем продолжает:
— Вас ожидали бы и другие неприятности, не связанные непосредственно с ошибками развития вашей цивилизации. Полагаю, падение астероида километрового поперечника, ожидаемое через тысячу семьсот лет. вы пережили бы, хотя и не без труда. К сожалению, я не могу с достаточной точностью подсчитать вероятность самоуничтожения вашей цивилизации — тут все слишком неопределенно, у меня не хватает исходных данных. Могу только сказать, что предварительные прикидки отпускают вам срок не более двух — двух с половиной тысячелетий. У вас нет перспективы. До астероида вы, вероятно, дожили бы; до взрыва Сириуса А — уже вряд ли.
— И ты делаешь вывод, что нам незачем мучиться ожиданием худшего? — с сарказмом осведомляюсь я. — Все равно мы погибнем, а тысячелетием раньше или позже — какая разница?
— Аннигиляция не самый худший выход для вас, — немедленно изрекает он. — Что мгновенно, то безболезненно.
Голос корабля бесстрастен, но тут следует прислушиваться к смыслу, а не к тону. Неужели?.. Нет, не может быть, показалось… А если нет?
Если нет, то корабль уговаривает меня! Убеждает. Ему хочется, чтобы я согласился с ним.
— Совершенно верно, — произносит он вслух.
— А ведь ты врешь… — Ядовитейшая гримаса лезет мне на лицо, и я цежу слова сквозь зубы с шипением, точно ползучий аспид: — Ты не меня убеждаешь в своей правоте, ты себя убеждаешь. Как легко подменить вероятное на неизбежное! Как хочется это сделать! Переложить груз на других, успокоить совесть, умыть руки… И после этого ты утверждаешь, что вы продвинулись настолько, что вышли в Галактику без звездолетов? Может быть, это и есть прогресс, не знаю. Но ты боишься ответственности, продвинутый! Не перед нами, нет Ты боишься самого себя!
Он молчит. Теперь он замолчал надолго, я его знаю. Не в первый раз мы ведем с ним такие беседы, и, вероятно, не в последний. У нас еще есть время для разговоров: Земля сгорит лишь через четыре недели.
Не знаю, захочу ли я беседовать с ним после того — в предположении, что он оставит меня в живых. И даже не хочу об этом думать.
Корабль молчит. Он, как и его сотоварищи, по-прежнему держит нерушимый кордон вокруг колыбели своей цивилизации, развлекая безмозглых подопечных, теша их территориальный инстинкт, сохраняя бортик их любимой песочницы. Какое им дело до того, что заурядная желтая звезда летит прямо на барьер, таща за собой выводок шариков-планет? Какое им дело до того, что разумные жители одной из планет вовсе не желают быть агрессорами, которых необходимо уничтожить? Тем более что предупреждение было им послано. Они все-таки собираются вторгнуться в чужие владения вместе со своей планетой и обогревающей ее звездой? Они упорно продолжают двигаться прямо на барьер со скоростью в четыре астрономических единицы в год? Тем хуже для них.
И все-таки сегодня я одержал победу. Маленькую-маленькую, сугубо частную и ровным счетом ничего не решающую. Но мне хочется верить, что это только начало.
Я знаю, что обманываю себя. Да, у корабля остались рудименты чувств, свойственных менее экзотическому живому существу, однако вряд ли мне удастся как следует надавить на них. Кораблю легче, чем мне, — он может решить все свои моральные проблемы, просто перестав со мной общаться.