- Я все знаю. Слышала, как вы разговаривали, его голос... Я подумала, вам что-нибудь нужно, и поэтому зашла. Я слышала то, что рассказал Элиуд. Что же теперь делать? - Несмотря на внешнее спокойствие, девушка мучилась сомнениями. Ее отец был убит, возлюбленный спасся, и эти молочные братья так безумно любили друг друга. Полная безнадежность и никакого выхода. - Я сказала Элису. Лучше нам всем знать, на каком мы свете. Видит Бог, я совсем растерялась и не знаю, где добро, где зло. Ты зайдешь к Элису? Он горюет об Элиуде.
Кадфаэль пошел вместе с девушкой. Он тоже был в замешательстве. Убийство есть убийство, но если платить жизнью за жизнь, оставался еще Элис, и его надо было брать в расчет. Неужели нужна еще одна смерть? Кадфаэль сел вместе с Мелисент у кровати и взглянул на Элиса, который был в полном сознании. Юношу слегка лихорадило.
- Мелисент мне сказала, - вымолвил Элис, взволнованно цепляясь за рукав Кадфаэля. - Но правда ли это? Ты не знаешь его так, как я! Уверен ли ты, что он не придумал всю эту историю, чтобы выгородить меня? Это так похоже на него! В детстве он столько раз брал на себя мою вину, что вполне может поступить так и сейчас. Ты же сам видел, на что он пошел ради меня! Разве был бы я сейчас жив, если бы не Элиуд? Я не могу так просто поверить...
Кадфаэль дал ему остыть, занявшись повязкой на руке. Повязка была сухой и без кровавых пятен. А вот повязка на груди, наложенная из-за сломанного ребра, оказалась туговатой, и пришлось ее немного ослабить. Элис рассеянно проглотил снадобье, не отрывая взгляда от Кадфаэля и ожидая ответа на свои отчаянные вопросы. Но едва ли правда принесла бы ему утешение.
- Сын мой, - обратился к нему Кадфаэль, - не следует избегать правды. Рассказ Элиуда совпадает со всем, что я знаю, и, как ни печально это признавать, он сказал правду. Выкинь из головы все сомнения.
Его слова были приняты спокойно, и возражений больше не последовало.
- Думаю, ты знал это и раньше, - помолчав, сказала Мелисент.
- Я знал с того самого момента, как увидел чепрак Эйнона аб Ителя. Именно им задушили Жильбера, а заботы о лошади Эйнона были возложены на Элиуда. Да, я знал. Но он исповедался добровольно, не ожидая моих вопросов. Это должно быть учтено в его пользу.
- Один Бог знает, на чьей я стороне, - сказала побледневшая Мелисент, сжав руками голову. - Я просто разрываюсь! Единственное, что я понимаю, Элиуд не может быть виновен один. Кто из нас в этом деле без вины?
- Ты! - пламенно заявил Элис. - В чем твоя вина? Если бы я хоть немного задумался о том, как обстоят дела у него с Кристиной... Я был слишком легкомысленным, слишком самовлюбленным. Я и не представлял себе такой любви, я не знал... Мне пришлось всему учиться...
Урок дался Элису нелегко, но зато теперь юноша знал его назубок.
- Если бы я больше верила в себя и своего отца, - сказала Мелисент, мы с Элисом честно сообщили бы в Уэльс Овейну Гуинеддскому и моему отцу, что любим друг друга и просим разрешения пожениться...
- Если бы я вовремя сообразил, что мучает Элиуда, когда он отводил несчастья от меня...
- Если бы никто из нас никогда не оступался, - печально заметил брат Кадфаэль, - все было бы прекрасно в этом большом мире. Однако мы спотыкаемся и падаем, все до единого. Ничего уж тут не поделаешь, что сделано, то сделано. Сделал Элиуд, а вину следует разделить на всех.
- Что с ним будет? - спросил Элис. - Пощадят ли? Неужели ему придется умереть?
- Тут будут решать по закону, а я к закону не имею отношения.
- Мелисент сжалилась надо мной, когда еще не знала, что я неповинен в смерти ее отца...
- Я и так знала! - быстро возразила девушка. - Просто я была не в себе.
- И за это я люблю ее еще больше. Но ведь Элиуд признался, когда его ни в чем не обвиняли, и, как ты сказал, это должны учесть в его пользу.
- Равно как и все остальное, что говорит в его пользу, - с жаром пообещал Кадфаэль, - Я позабочусь об этом.
- Голос у тебя не очень-то обнадеживающий, - заметил Элис, пристально вглядывавшийся в лицо монаха.
Кадфаэлю хотелось бы это отрицать, - но зачем? Ведь сам Элиуд со смирением и покорностью говорил о смерти. Кадфаэль как мог утешал их, не сказав ни слова лжи, и оставил их наедине. Закрывая дверь, он бросил на этих двоих последний взгляд Они пристально следили за ним затуманенными глазами, и у них явно что-то было на уме Молодых людей выдавали их сцепленные руки, лежавшие поверх одеяла.
Хью Берингар прибыл на следующий день, в мрачном молчании выслушал рассказ Элиуда, который терпеливо повторил его еще раз (он уже поведал свою историю старому священнику, который приехал к сестрам, чтобы отслужить мессу) Кадфаэль заметил, что, хотя душа Элиуда уже приготовилась покинуть этот мир, тело его понемногу стало исцеляться. Раны были чистые, а молодой здоровый организм боролся за жизнь.
- Ну что же, я слушаю, - устало произнес Хью, шагая рядом с Кадфаэлем по берегу ручья. - Говори, что собирался.
Никогда еще Кадфаэль не видел его таким угрюмым.
- Он добровольно сделал полное признание, когда почувствовал, что может умереть, - начал монах. - Тогда еще никто его ни в чем не обвинял. Он отчаянно спешил, желая оправдать всех, кто был под подозрением, а не одного только Элиса. Ты знаешь меня, а я знаю тебя. Я действительно собирался ему сказать, что знаю, кто убийца. Клянусь тебе, он просто опередил меня. Он хотел исповеди, искупления, отпущения грехов. А больше всего он хотел отвести подозрение от Элиса и всех остальных.
- Я нисколько не сомневаюсь в твоих словах, - заверил Хью. - Да, он признался. Но достаточно ли этого? Это не убийство в пылу ссоры, перед ним лежал израненный и больной старик, спавший в своей постели.
- И все же это убийство не было предумышленным. Элиуд пришел за плащом Эйнона аб Ителя. Я уверен, что это правда. И если ты полагаешь, что он совершил убийство хладнокровно, то глубоко заблуждаешься! Юноша обезумел от безнадежной любви. И лишь тонкая ниточка жизни, которую он берег, повинуясь долгу, отделяла его от столь необходимой отсрочки. Да простит ему Бог, он надеялся, что Жильбер умрет! Он в этом честно сознался. Случай показал ему, что эта ниточка так тонка, что порвется, стоит только дунуть на нее. И не успев подумать, он дунул! Он говорит, что с той минуты постоянно раскаивается в содеянном, и я ему верю. А разве ты, Хью, повинуясь порыву, никогда не совершал ничего такого, в чем бы тебе приходилось раскаиваться впоследствии?
- Но я не совершал ничего подобного убийству больного старика, безжалостно заявил Хью.
- Да, конечно! - сказал Кадфаэль, глубоко вздохнув, - Прости меня, Хью! Я валлиец, а ты англичанин. У нас в Уэльсе есть градации преступлений. Самым страшным преступлением у нас является кража без смягчающих обстоятельств. Но есть кража, когда что-то отняли силой, кража по неведению, кража, когда что-то взяли без разрешения, кража, совершенная, чтобы спасти собственную жизнь, если, скажем, нищий голодал три дня. За это в Уэльсе не вешают. Так же есть градации, когда дело касается убийства, и даже за такое тяжкое преступление иногда можно заплатить меньшую цену, чем смерть через повешение.
- Я бы тоже мог руководствоваться таким принципом, - задумчиво произнес Хью, глядя на безмятежно текущий ручей. - Но речь идет о моем командире, место которого я теперь занял, поскольку король в плену. Жильбер не являлся моим близким другом, но он всегда был ко мне справедлив и выслушивал меня, если я не соглашался с его подчас слишком суровыми решениями. Он был честным человеком и выполнял долг перед графством, как умел. Его смерть обязывает меня действовать.
Кадфаэль молча выслушал Хью. Он уважал его точку зрения. Теперь он был далек от всего этого, но когда-то его тоже связывала клятва на верность, и он понимал своего друга.
- Боже меня упаси, - сказал Хью, - чтобы я отправил на тот свет человека, который не безнадежно порочен. А Элиуд - вовсе не такое чудовище. Одна роковая ошибка, один низкий поступок - и человек, которому едва минуло... Сколько ему лет? Двадцать один? К тому же его прижало, а с кем из нас такого не бывает? И все-таки его будут судить, и я сделаю то, что должен, - твердо сказал Хью. - Но как бы я хотел, чтобы мне не пришлось этим заниматься!
Глава пятнадцатая.
Перед тем, как уехать в тот вечер, Хью объявил свою волю.
- Овейну, возможно, скоро будет нелегко, если Ранульф снова выступит, и тогда принцу понадобятся его люди. Я послал в Шрусбери сообщить, что все, кто теперь чист перед законом, могут послезавтра уехать. У меня в Шрусбери шесть славных воинов Овейна. Они свободны, и я обеспечу их всем необходимым на дорогу. Послезавтра, с рассветом, они заедут за Элисом ап Синаном и заберут его с собой в Трегейриог.
- Это невозможно, - решительно возразил Кадфаэль. - Он не может ехать верхом. У него вывихнуто колено и сломано ребро, к тому же рана на руке. Правда, он быстро поправляется. Он не сможет ездить верхом еще недели три-четыре, а сражаться и подавно.
- Ему и не придется, - кратко ответил Хью. - Ты забыл, что у нас есть лошади, которых мы одолжили у Тудура ап Риса. Они уже отдохнули и теперь готовы к работе. Элиса вполне можно уложить на носилки, ведь Жильбера перевезли таким образом, причем в куда худшем состоянии. Я хочу, чтобы все валлийцы из Гуинедда уехали отсюда, прежде чем я выступлю против людей из Повиса. Давай покончим с одной неприятностью, покуда на нас не свалилась другая.
Итак, все было решено. Кадфаэль ожидал, что Элис будет возражать против такого приказа из-за себя и из-за Элиуда, но, горестно вздохнув, юноша задумался. Затем, ничего не говоря о своем отъезде, он принялся расспрашивать Кадфаэля, нет ли какой-нибудь возможности для Элиуда избежать суда и смертного приговора. Как ни трудно было Элису смириться с этим, в конце концов он понял, что надежды нет. Странное спокойствие овладело влюбленными, они переглядывались с таким видом, словно слова им были не нужны, и они обменивались фразами на каком-то им одним понятном языке. Впрочем, возможно, этот язык понимала и сестра Магдалина. Она была какая-то задумчивая и молчаливая и время от времени пристально посматривала на юную пару.
- Значит, послезавтра рано утром меня заберут, - сказал Элис. Они обменялись с Мелисент быстрыми взглядами. - Ну что же, я по всей форме попрошу руки Мелисент и сделаю это открыто и честно. К тому же мне нужно кое-что уладить в Трегейриоге, перед тем как я освобожусь. - Он ни слова не сказал о Кристине, но мысль о ней угнетала их обоих. Кристина одержала победу в своей битве, но победа ее превратилась в пепел. - Я очень крепко сплю, - печально улыбнулся Элис, - так что, если они явятся слишком рано, меня можно закатать в одеяла и вынести, а я себе буду храпеть. - Но закончил он серьезным тоном: - Спроси у Хью Берингара, нельзя ли перенести мою кровать в келью к Элиуду, чтобы я провел там две последние ночи. Я прошу не так уж много.
- Непременно спрошу, - пообещал Кадфаэль после краткого раздумья.
Интересно, куда клонит Элис? Его слова можно было истолковать по-разному.
Кадфаэль сразу же отправился выполнять просьбу Элиса. Хью уже собирался вскочить на коня и отправиться в путь, и сестра Магдалина вышла во двор проводить его. Наверняка она привела ему все аргументы в пользу милосердия, которые приводил Кадфаэль, а возможно, добавила и кое-что от себя. Сомнительно, чтобы посеянные ею семена дали всходы, но ведь если ничего не посеешь, ничего и не пожнешь.
- Согласен. Если это принесет им утешение, пусть будут вместе. - С унылым видом Хью пожал плечами. - Как только второго можно будет перевозить, я заберу его у тебя. Как знать, может быть, валлийская стрела все решит за нас, если Господь над ним сжалится.
Сестра Магдалина смотрела Хью вслед, пока тот не скрылся из виду.
- По крайней мере, - сказала она, - это не доставляет ему удовольствия. Как тяжело, когда нет победителей и все страдают.
- Очень тяжело! Он сам так и сказал, - согласился Кадфаэль, задумавшись. - Хью молит Бога, чтобы ему не пришлось этим заниматься.
Посмотрев на сестру Магдалину, он встретил столь же бесхитростный взгляд, как у него самого. Ему даже показалось, что они начинают понимать друг друга, молча обмениваясь красноречивыми взглядами, совсем как Элис и Мелисент.
- В самом деле? - сочувственно произнесла сестра Магдалина самым невинным тоном. - За это стоит помолиться. Завтра я буду возносить за это молитвы на всех службах в часовне. Ведь если ни о чем не просишь, ничего и не получишь.
Они вместе вошли в дом, и так сильно было ощущение взаимного понимания, при котором обходятся без слов, что брат Кадфаэль даже попросил у сестры Магдалины совета. У него до сих пор не было подходящего случая передать то, что ему доверила Кристина, а после исповеди Элиуда он не знал, будет ли это доброй вестью или жестоким ударом.
- Его девушка в Трегейриоге, та самая, по которой он сходил с ума, просила меня кое-что ему передать, и я обещал. Но теперь, когда он в таком положении... Хорошо ли давать ему то, ради чего стоит жить, когда ему, возможно, скоро предстоит умереть? Будет ли это милосердно?
И Кадфаэль рассказал сестре Магдалине, в чем заключалось поручение. Она задумалась, но не надолго.
- Раз ты обещал девушке, у тебя нет выбора. Правды никогда не следует опасаться. Кроме того, насколько я понимаю, он хочет умереть, а тело его с этим не согласно. И если юношу не подстегивать, он может повернуться лицом к стене и умереть. Не так уж это и важно, если его ждет виселица. Но если - я говорю "если"! - ему будет позволено жить, жаль, если он не услышит доброй вести, которая поможет ему выжить. - Сестра Магдалина повернула голову и снова понимающе посмотрела на Кадфаэля, затем улыбнулась: - Стоит рискнуть.
- Я тоже склоняюсь к этому, - согласился монах и вошел в дом.
Элиса еще не перевели к Элиуду, и тот лежал один. Иногда Кадфаэль сомневался, сможет ли когда-нибудь этот юноша после такого ранения стрелять из лука и владеть мечом. Однако сейчас это было далеко не самым страшным из того, что ему грозило.
Присев у кровати, Кадфаэль рассказал, что Элис попросился к нему и получил разрешение. Какая-то странная, печальная улыбка тронула запекшиеся губы Элиуда. Сам не зная почему, Кадфаэль ни словом не упомянул о предстоящем отъезде Элиса. Однако он предпочел не вдаваться в причины своего молчания: неведение - слишком хрупкая вещь, и раздумье может ее разрушить.
- А еще я обещал кое-что тебе сообщить, но до сих пор не было спокойной минуты. Меня попросила об этом Кристина, когда я уезжал из Трегейриога, При упоминании ее имени лицо Элиуда побледнело, глаза расширились и сверкнули зеленым огнем, словно солнце засияло, пробившись сквозь июньскую листву. - Кристина передает, что она поговорила со своим отцом и с твоим тоже. Скоро она будет свободна и сможет принадлежать тому, кого любит. А она не будет принадлежать никому, кроме тебя.
В келью хлынул солнечный свет, затопив зелень, и левая, здоровая рука Элиуда, ища утешения, ухватилась за руку брата Кадфаэля и прижала ее к бешено бьющемуся сердцу. Кадфаэль не трогал юношу, выжидая, когда утихнет буря. Тот успокоился, и монах осторожно убрал руку.
- Но она не знает, кто я... - горестно прошептал Элиуд. - Что я наделал...
- Ей достаточно знать, что вы любите друг друга. Вина или невиновность, добро или зло едва ли могут изменить отношение Кристины к тебе. Дитя, тебе предстоит прожить еще по крайней мере лет тридцать, и будет брак, дети, слава, искупление, святость. Все содеянное, разумеется, важно, но еще важнее то, что предстоит сделать. Кристине известна эта истина. Когда она все узнает, она, конечно, расстроится, но не переменится к тебе.
- Мне предстоит прожить какие-нибудь недели, в лучшем случае месяцы, но никак не тридцать лет, - тихо сказал Элиуд, спрятав разгоряченное лицо под одеяло.
- Только Бог определяет этот срок, - возразил Кадфаэль. - Не короли и не судьи. Человек должен быть готов жить и умереть, ибо ему не избежать ни того ни другого. Кто знает срок искупления и тяжесть расплаты, которой у тебя потребуют?
Тут Кадфаэль поднялся со своего места, так как мельник Джон вместе с двумя соседями, которым залечивали царапины, полученные в бою, внесли Элиса и поставили его кровать рядом с Элиудом. Это было очень кстати: надежда уже проникла в душу Элиуда, как бы он ни сопротивлялся, и воссоединение со своей половиной пойдет ему явно на пользу. Кадфаэль наблюдал, как ловко мельник Джон ухаживает за раненым. Джон провел некоторое время в келье с Элисом и Мелисент, беседуя с ними. Он успел привязаться к Элису как к смелому и смышленому юноше. Очень нужный человек, этот мельник Джон. Такому силачу нипочем взять на руки спящего и перенести его, не потревожив его покой. К тому же Джон всецело предан сестре Магдалине, власть которой здесь так же сильна, как власть королевская.
Весьма ценный союзник.
Ну что же...
На следующий день в обители воцарилась тишина, словно все ходили на цыпочках, затаив дыхание, с особым рвением и благоговением придерживаясь всех монастырских правил. Никогда еще ритуалы бенедиктинского ордена не соблюдались в обители у Брода Годрика столь неукоснительно. Мать Мариана, маленькая высохшая старушка, видела перед собой сестер, осененных божественной благодатью. Двух гостей монастыря, лежавших на соседних кроватях, оставили в покое, и даже Мелисент, которая больше не была послушницей, с ясным, спокойным лицом занялась какими-то делами и не входила в келью к Элису и Элиуду.
Брат Кадфаэль, прослушав службу и вознеся пламенные молитвы, отправился вместе с сестрой Магдалиной к соседям, которым она залечивала незначительные раны.
- Ты очень устал, - заботливо заметила сестра Магдалина, когда они вернулись к позднему ужину и повечерию. - Завтра будешь спать до заутрени, ты же не отдыхал уже три ночи. Попрощайся с Элисом сегодня вечером, так как его увезут на рассвете. Да, чуть не забыла! Мне, пожалуй, не помешала бы еще одна фляжка твоего макового отвара. У меня кончился, а завтра нужно будет навестить одного больного, который не спит от боли. Не дашь ли ты мне этого отвара?