- Милорд, Овейн Гуинеддский передает вам привет через своего капитана Эйнона аб Ителя. Я уполномочен сообщить, что наш отряд остановился в Монтфорде. Завтра мы привезем лорда Жильбера Прескота. Но я должен сказать еще кое-что. Лорд Жильбер очень слаб из-за своих ран и перенесенных тягот, и поэтому большую часть пути проделал на носилках. До сегодняшнего утра все шло хорошо, и мы надеялись сегодня добраться до города и завершить нашу миссию, но лорд Жильбер захотел проехать последние мили верхом, не желая въезжать в свой город на носилках.
Валлийцы поняли Жильбера Прескота и не стали его удерживать. Прескот готов был перенести любые неудобства и подвергнуться опасности, чтобы въехать в Шрусбери, прямо держась в седле и показывая, что даже в плену он сам себе хозяин.
- Это похоже на него и достойно его, - сказал Хью, но почуял, что за этим кроется неладное. - Наверное, шериф переутомился? Что же случилось?
- Не успели мы проехать и милю, как лорд Жильбер потерял сознание и упал с лошади. Он не очень сильно ушибся, но рана в боку открылась, и он потерял много крови. Возможно, это был удар, так как, когда мы подняли лорда Прескота, он был очень бледный и холодный. Мы его хорошенько укутали - Эйнон аб Итель отдал свой плащ, - а потом уложили его на носилки и унесли обратно в Монтфорд.
- А он пришел в себя? Заговорил? - с тревогой осведомился Хью.
- Он в полном сознании с тех пор, как открыл глаза, и четко произносит слова. Мы бы подольше подержали его в Монтфорде, если бы возникла такая необходимость. Но лорду Прескоту не терпится добраться до Шропшира, поскольку он совсем близко. Если мы доставим его сюда завтра, как он того хочет, то причиним меньше вреда, чем если заставим его рваться домой и волноваться.
Хью, вполне согласный с этим мнением, покусывал костяшки пальцев, размышляя, как поступить.
- Вы полагаете, что этот удар может быть опасен? И даже смертелен?
Гонец отрицательно покачал головой:
- Милорд, шериф болен и сильно сдал, но, как вы сами увидите, ему, на мой взгляд, чтобы стать прежним, нужен только покой, время и хороший уход. Но это произойдет не так уж скоро и легко.
- Тогда пусть лучше шериф как можно скорее прибудет сюда, как он того желает, - заключил Хью. - Но он не поправится в этих холодных неуютных покоях, его нельзя везти в крепость. Я бы с радостью принял его у себя в доме, но самый лучший уход ему будет обеспечен в аббатстве. Лучше доставить его прямо туда, к тому же тогда его не придется нести на носилках через весь город. Я договорюсь, чтобы шерифу предоставили место в лазарете аббатства и позабочусь, чтобы его жена и дети находились в странноприимном доме, поблизости от него. А сейчас возвращайтесь к Эйнону аб Ителю и передайте ему от меня привет и благодарность. Попросите его доставить Жильбера Прескота прямо в аббатство. Я договорюсь, чтобы брат Эдмунд и брат Кадфаэль все приготовили к его приему. В котором часу вас ожидать? Аббат Радульфус непременно захочет, чтобы ваши люди у него погостили.
- Мы доберемся до аббатства к полудню, - ответил гонец.
- Хорошо! Значит, вы отобедаете с нами в аббатстве, перед тем как оставить шерифа в обмен на Элиса ап Синана.
Хью поспешил к леди Прескот, чтобы сообщить ей новости, которые она приняла с облегчением и радостью, хотя и встревожилась, услышав о плохом состоянии мужа. Она быстро собралась, чтобы вместе с сыном и падчерицей направиться в странноприимный дом аббатства и ждать там прибытия Жильбера. Хью проводил их туда и пошел посовещаться с аббатом относительно завтрашнего визита. Если Хью и заметил, что одна из дам, которых он сопровождал, бледна и безмолвна и что у нее блестят глаза не только от нетерпения, но и от слез, то не придал этому значения. Ибо дочь от первого брака, которую потеснил сын второй жены, вполне могла больше всех тосковать по отцу и так настрадаться в ожидании, что теперь мужество ей изменило и не было сил радоваться.
Между тем на большом дворе аббатства царили суматоха и оживление. Аббат Радульфус отдавал распоряжения и хлопотал, чтобы в его покоях накрыли стол для представителей принца Гуинеддского. Приор Роберт держал совет с поварами, желая получше накормить всех остальных сопровождающих Жильбера Прескота, и распоряжался о месте в конюшне для лошадей, на которых приедут гости. Брат Эдмунд готовил самую уединенную келью в лазарете, куда принесли легкие теплые одеяла и жаровню, чтобы подогреть воздух. Что до брата Кадфаэля, то он перебирал свои снадобья в сарайчике, подыскивая средства для открывшейся раны. Он не исключал того, что у Прескота было нечто похуже, чем просто обморок. Аббатству приходилось принимать и большее количество гостей, и даже особ королевской крови, но на этот раз в город возвращался главный в нем человек. Что касается валлийцев, которые столь добросовестно выполнили свои обязанности, сопровождая Прескота, то их следовало принять с почетом, как принцев крови, к тому же они являлись представителями Овейна Гуинеддского.
Элис ап Синан лежал в своей камере, уткнувшись лицом в соломенный тюфяк, сердце в своей груди он ощущал тяжелым и горячим камнем. Он видел, как ушла Мелисент, но не показался ей на глаза, чтобы не причинять такую же боль, какую испытывал сам. Уж лучше им вовсе не прощаться, тогда, по крайней мере, все ее мысли обратятся к отцу и она выкинет из головы возлюбленного. Напрягая глаза, он смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду. Ее золотистые волосы в последний раз сверкнули на фоне серого дня. Мелисент ушла, и камень, который был теперь в груди у Элиса вместо сердца, сказал ему: все, на что он может теперь надеяться, - это мельком увидеть ее утром, когда его поведут из крепости в аббатство, чтобы передать Эйнону аб Ителю. А после того, если только не случится чудо, он, наверное, никогда больше ее не увидит.
Глава пятая
Брат Кадфаэль стоял наготове вместе с братом Эдмундом на пороге лазарета, и они увидели приближающуюся процессию. Это было утром, как раз после окончания мессы. Впереди ехал капитан - доверенное лицо Овейна, чуть позади него как телохранитель - Элиуд ап Гриффит, с торжествующим выражением лица, а дальше - два старших офицера. За ними следовали два сильных горных пони с носилками, рядом для страховки шли помощники. Длинная фигура на носилках была плотно укутана и обложена таким количеством подушек, что казалась громоздкой, однако пони шли легко, так что, по-видимому, ноша была им не в тягость.
Эйнон аб Итель был высоким мускулистым человеком сорока с лишним лет густые каштановые волосы, борода и длинные усы. Судя по его одежде и дорогой упряжи прекрасного коня, человек он был богатый и влиятельный. Элиуд спешился, принял поводья у своего командира и отвел коня в сторону. Хью Берингар подошел поздороваться со вновь прибывшими, за ним с радушным видом последовал исполненный достоинства аббат Радульфус. Эйнона и его старших офицеров ожидала неторопливая и церемонная трапеза, на которой должны были присутствовать леди Прескот, ее падчерица и сам Хью. Таков порядок, когда две стороны встречаются для достижения соглашения. Однако больше всего хлопот выпало на долю брата Эдмунда и его помощников.
Носилки отвязали и сразу же унесли в келью, специально подготовленную для больного. Эдмунд закрыл дверь, не впустив даже леди Прескот, которую, к счастью, задержал обмен любезностями. Надо было сначала раскутать и уложить Прескота и составить хоть какое-то представление о его состоянии.
Валлийцы укутали шерифа в плащ из овечьей шкуры. Воротник оказался заколот золотой булавкой с большой головкой, к которой была прикреплена тонкая цепочка. Все знали, что в Гуинедде добывают золото, - возможно, эта булавка из золота с земли Эйнона. Конечно, это был его плащ, и именно в него укутали Прескота. Эдмунд свернул плащ и положил на низкий сундук у кровати таким образом, чтобы видна была булавка, - иначе кто-нибудь мог уколоться. Жильбера принялись раскутывать, в этот момент глаза его медленно открылись и он сделал слабую попытку помочь монахам. Он сильно исхудал, на теле было несколько воспалившихся шрамов. В боку зияла рана, открывшаяся при падении. Кадфаэль осторожно сменил повязку. Больной так устал от всех этих процедур, что глаза его снова закрылись, он так и не сделал попытки заговорить. Наконец его уложили в теплую постель и хорошенько укрыли.
"Чудо, что ему удалось проехать целую милю", - подумал Кадфаэль, глядя на мертвенно-бледное лицо шерифа.
От Жильбера остались кожа да кости. В темных волосах появилась седина. Только железный дух шерифа и отвращение к слабости, особенно своей собственной, помогали ему держаться в седле.
Прескот вздохнул и пошевелился, пытаясь собраться с силами, и на Кадфаэля взглянули тусклые запавшие глаза. Серые губы еле слышно прошептали:
- Мой сын...
Жильбер Прескот не произнес "Моя жена" или "Моя дочь". Кадфаэль наклонился к шерифу и сочувственно заверил его:
Прескот вздохнул и пошевелился, пытаясь собраться с силами, и на Кадфаэля взглянули тусклые запавшие глаза. Серые губы еле слышно прошептали:
- Мой сын...
Жильбер Прескот не произнес "Моя жена" или "Моя дочь". Кадфаэль наклонился к шерифу и сочувственно заверил его:
- Жильбер-младший здесь, он жив и здоров. - Взглянув на Эдмунда, который кивнул в знак согласия, Кадфаэль продолжал: - Я приведу его к вам.
Маленькие дети не склонны унывать, но брат Кадфаэль все же сказал несколько слов, чтобы подготовить и ободрить не только ребенка, но и его мать. Введя их в келью, он отошел в угол, не желая мешать. Вместе с ними вошел Хью. Первой мыслью шерифа, естественно, был его сын, а второй - что не менее естественно - его графство. А его графство было в полном порядке и ожидало возвращения своего шерифа.
Сибилла тихонько всплакнула. Мальчик с удивлением уставился на отца, которого с трудом узнал, но не сопротивлялся, когда его привлекла холодная тощая рука. Мать наклонилась к Жильберу-младшему и что-то прошептала ему на ухо. Ребенок послушно опустил круглое розовое личико и поцеловал худую щеку отца. Он был озадачен, но ничуть не напуган. Взгляд Прескота остановился на Хью Берингаре.
- Не беспокойтесь, - ответил Хью на невысказанный вопрос, низко склонившись к больному. - Ваши границы неприкосновенны, их охраняют. Их нарушили один-единственный раз, но и тогда победа была за нами. Кроме того, благодаря этому происшествию вас удалось выкупить. Овейн Гуинеддский теперь наш союзник. Ваши владения в полном порядке.
Веки шерифа опустились, прикрыв тусклые глаза. Прескот ни разу не взглянул в ту сторону, где в тени у дверей застыла его дочь. Кадфаэль, наблюдавший за ней из угла кельи, заметил, как блеснули в свете лампады слезы, катившиеся у девушки по щекам. Взгляд ее широко открытых глаз не отрывался от изменившегося, постаревшего отцовского лица, и выражение ее собственного лица было горестное и отчаянное.
Шериф понял то, что сказал Хью, и с удовлетворением кивнул. Затем довольно четко произнес: "Хорошо!" - и обратился к притихшему мальчику, с любопытством смотревшему на него круглыми глазами:
- Молодец! Позаботься... о своей матери...
Издав слабый вздох, Прескот снова прикрыл глаза. Монахи молча наблюдали, как от его дыхания одеяла слегка приподнимаются на впалой груди, затем брат Эдмунд неслышно приблизился к больному.
- Он спит, - сказал монах. - Давайте выйдем отсюда. Сон лечит, сейчас для него важнее всего покой.
Дотронувшись до руки Сибиллы, Хью мягко произнес:
- Вы видите, за ним хороший уход. Пойдемте обедать, пусть он поспит.
Сибилла послушно встала и потянула за собой сына.
Щеки Мелисент были бледны, но глаза совсем сухие, внешне она была совершенно спокойна. Девушка вышла вместе со всеми во двор, и они направились в покои аббата. Она будет любезна за обедом с валлийскими гостями и покажет, что благодарна им. Затем валлийцы уедут в Монтфорд, а оттуда - в Освестри.
За обедом, который подавался в лазарете раньше, чем накрывали стол в трапезной для монахов, старики ломали голову над тем, что бы это могло вызвать такую суматоху в их тихой обители. К счастью, обитатели лазарета не должны были столь строго придерживаться молчания, как остальные братья, - к счастью, поскольку старикам нечем было заняться и от этого они становились болтливыми.
Брат Рис, который был очень стар и прикован к постели, обладал острым слухом и умом, хотя его и подводило зрение. Его кровать находилась рядом с коридором, как раз напротив уединенной комнаты, куда утром с таким необычным шумом кого-то доставили. Брату Рису нравилось, что он единственный в курсе всех событий. Среди немногих радостей, оставшихся у него, эта была главной. Он лежал, прислушиваясь к звукам, доносившимся из коридора. Те старики, которые могли есть за столом, передвигаться по лазарету, а в хорошую погоду даже выходить во двор, часто вынуждены были допытываться у него о происходящем.
- Кому же это быть, как не самому шерифу, - важно вымолвил брат Рис. Его привезли из Уэльса, где он был в плену.
- Прескот? - заинтересовался брат Маврикий, вытягивая жилистую шею, как гусак, готовящийся к бою. - Здесь? В нашем лазарете? А зачем было везти его сюда?
- Потому что он болен, зачем же еще? Он был ранен в бою. Я слышал голоса в коридоре. Там Эдмунд, Кадфаэль и Хью Берингар, а еще женщина и ребенок. Это Жильбер Прескот, помяните мое слово.
- Есть суд праведный! - с удовлетворением произнес Маврикий, и глаза его мстительно заблестели. - Даром что медлил так долго. Значит, Прескот здесь, по соседству с убогими. Наконец-то зло, причиненное моему роду, отомщено! Я раскаиваюсь, что сомневался.
Обитатели лазарета, давно привыкшие к чудачествам брата Маврикия, стали укорять его. Многие старики принялись доказывать, что их графству еще повезло, - мол, бывают шерифы и похуже Прескота. Некоторые ворчали, не жалуя шерифов вообще. Но в целом все сошлись на том, что пожелали Жильберу Прескоту добра. Однако брат Маврикий был непримирим.
- Было содеяно зло, - отчеканил он. - И даже сейчас оно не совсем еще искуплено. Пусть преступник заплатит за оскорбление, испив горькую чашу до дна.
Скотник Анион, сидевший в конце стола, не произнес ни звука. Взгляд его был опущен в тарелку, костыль прижат к бедру. Рука сжимала его, словно грозное оружие, которое можно пустить в ход, появись тут враг. Да, молодой Гриффри убил, но убил в честной драке, и был к тому же пьян и неистов. А ему пришлось умереть страшной смертью - ему просто свернули шею, как цыпленку. И надо же, человек, который приговорил его к такой смерти, лежит всего в нескольких шагах отсюда. При упоминании имени Прескота кровь в Анионе закипала, он становился валлийцем до мозга костей, послушным долгу кровной мести и готовым отомстить за брата.
Элиуд прошел по большому двору аббатства, ведя своего коня и коня Эйнона на конюшню. Его товарищи следовали за ним, ведя своих коней и косматых пони, которые привезли сюда Прескота. Когда Эйнон аб Итель представлял своего принца на какой-нибудь торжественной церемонии, ему требовался оруженосец, и Элиуд сам ухаживал за его гнедым жеребцом. Очень скоро юноше предстояло поменяться местами с Элисом, и его двоюродный брат, обретя свободу, поскачет в Уэльс. В молчании Элиуд приподнял тяжелое седло и, сняв упряжь, перекинул через руку чепрак. Гнедой жеребец тряхнул головой, радуясь свободе, и выпустил из ноздрей целое облако пара. Элиуд рассеянно потрепал коня по шее. Весь день юноша был непривычно молчалив и замкнут, и сейчас, украдкой взглянув на него, товарищи оставили его в покое. Никого не удивило, когда он внезапно повернулся и снова пошел на большой монастырский двор.
- Небось пошел взглянуть, не видно ли его двоюродного брата, снисходительно заметил один из валлийцев, продолжая чистить пони. - Он сам не свой с тех пор, как Элис отправился в Линкольн. Ему все еще не верится, что тот скоро появится живой и невредимый, без единой царапины.
- Ему бы следовало лучше знать Элиса, - проворчал другой. - Этот всегда приземляется на лапы, как кошка.
Элиуд отсутствовал минут десять - ровно столько, сколько требовалось, чтобы дойти до сторожки и выглянуть за ворота, ведущие в город. Он вернулся в угрюмом молчании и, отложив чепрак, который все еще держал в руках, принялся за работу, ни на кого не взглянув и не произнеся ни слова.
- Еще не пришел? - сочувственно спросил его товарищ.
- Нет, - коротко ответил Элиуд, продолжая усердно чистить коня.
- Крепость находится на другом конце города, они продержат его там, пока не будут уверены в нашем человеке. Элиса скоро приведут, за обедом он будет рядом с нами.
Элиуд ничего не ответил. В этот час монахи обедали в трапезной, а аббат принимал гостей в своих покоях. Наступило самое тихое время дня. Даже в странноприимном доме зимой было мало народу, вот весной вся округа оживает и в монастыре появляются гости.
- Не делай такого кислого лица при Элисе, - усмехнулся один из валлийцев, - даже если тебе приходится оставаться тут вместо него. Пройдет всего дней десять, и Овейн с этим молодым шерифом пожмут друг другу руки на границе, а ты отправишься домой, к Элису.
Элиуд что-то пробормотал в ответ, всем видом показывая, что нерасположен сейчас беседовать. Он успел до блеска вычистить, напоить и поставить в стойло коня Эйнона, когда брат Дэнис, попечитель странноприимного дома, пригласил валлийцев в трапезную. Монахи, закончив свой обед, разбрелись кто куда, чтобы немного передохнуть перед возобновлением трудов. В трапезной для валлийцев накрыли стол, и он оказался более обильным, чем у братьев. Для гостей приготовили теплую воду и полотенца, и, когда они вошли в трапезную, там их ждал Элис ап Синан, аккуратно причесанный и принаряженный. Он вел себя как хозяин, с волнением ожидающий прихода гостей, но держался весьма принужденно.