Я кивнул, едва сдерживая смех. И его так зовут? Уродливое имя под стать уродливой физиономии хозяина. Я почти пожалел верзилу.
Словно прочтя мои мысли, он пренебрежительно оскалил прогнившие дочерна пеньки передних зубов.
– Можешь не беспокоиться, я сделаю, что приказано. Только тебе придется заплатить служителям на воротах и стражникам в самом Тауэре. – Он указал на свою седельную сумку. – Возьмешь вот это с собой. Состоятельным узникам полагаются кой-какие привилегии, и Дадли с любезного позволения его светлости каждую неделю получают чистое белье. Отнесешь сумку в их жилище. Я буду ждать у ворот до наступления темноты. Если к тому времени не вернешься, я отведу твоего коня в конюшню, но ты уж тогда добирайся как захочешь.
Сейчас его речь звучала не так невнятно, как в борделе, – без сомнения, потому, что он был трезв как стеклышко, – но все равно казалось, что во рту у него не слова, а камешки. И все же мне полегчало при мысли о том, что этот громила не замышляет со мной расправиться. Впрочем, ему не было в том никакой нужды. Я собирался добровольно войти в самую знаменитую и надежно охраняемую тюрьму королевства, тюрьму, за стенами которой бесследно исчезли многие сотни людей. Если я не выберусь из-за стен к сроку, Тауэр, вполне вероятно, прикончит меня не хуже, чем нож между лопаток.
Мы приблизились к главному въезду, проложенному над тауэрским рвом. Крепость высилась перед нами зловещей громадой, и увенчанные куполами башенки донжона торчали, словно окаменевшие пальцы великана, который перед смертью приподнялся над лабиринтом кордегардий, башен поменьше и неприступных стен.
Меня пробрал озноб. Я уже и не помышлял, что когда-нибудь снова окажусь в этом жутком месте.
– Лучше сними шарф. Служителям не по вкусу гости, которые прячут лица.
С этими словами Скарклифф сбросил на плечи капюшон плаща, обнажив уродливую одноглазую физиономию. Глядя при свете дня на месиво шрамов, я подумал, что ему, скорее всего, довелось пережить чудовищный пожар.
Вынудив себя оторвать взгляд от спутника, я размотал заиндевевший шерстяной шарф. Лицо мое онемело от пронизывающего ветра с реки. Хотя в этом месте Темза была глубже и даже кое-где подтаяла, в темной воде бултыхались крупные обломки льда.
Перед воротами вытянулась цепочка посетителей, ждавших разрешения войти; их приглушенные разговоры то и дело прерывались тоскливым ревом, доносившимся из зубчатой навесной башни.
– Старые львы короля Генриха, – пояснил Скарклифф. – Им не больно-то по душе сидеть в клетке.
Меня передернуло. Я был не в состоянии представить, как можно держать за решеткой вольнолюбивого дикого зверя, а впрочем, в этом городе каждый день происходили вещи и похуже. Мы осадили коней, и я внутренне подобрался. Скарклифф спешился и косолапой своей походкой двинулся по подъемному мосту, не обращая внимания на озадаченные взгляды тех, кто ждал своей очереди. Он подошел к йомену, который охранял вход, пока двое других проверяли пропуска посетителей. Тот, судя по всему, узнал Скарклиффа, внимательно выслушал его, а затем коротко кивнул.
Скарклифф вернулся ко мне и снял седельную сумку.
– Не забудь, ты теперь слуга графа, так что и веди себя как подобает. Дадли заключены в башне Бошана, за внутренними стенами. В это время у них обычно прогулка, но лорда Роберта предупредят, что у него посетитель. Я буду ждать в таверне «Грифон» на Тауэр-стрит. И помни: с наступлением темноты, когда закроют ворота, я уеду – с тобой или без тебя.
С этими словами Скарклифф принял у меня поводья, и я щелкнул языком, успокаивая Шафрана. Занятно, но конь, всегда недоверчивый к чужим людям, оказался не против того, чтобы им занялся именно этот человек. Я вскинул сумку на плечо и зашагал к опускной решетке. Мне живо вспомнилась страшная ночь, когда эта решетка обрушилась, словно клыкастая пасть, на обезумевших от страха людей. Здесь той ночью исчез Шелтон, мажордом Дадли, и я помнил, как он неистово пробивался через толпу, а к нему, размахивая палицами и пиками, спешили стражники…
Усилием воли я отогнал прочь навязчивые воспоминания и открыл сумку, чтобы служитель мог осмотреть ее содержимое. От свертка с бельем, лежавшего внутри, повеяло лавандой. Йомен уставился на меня. Я подумал вначале, что он станет меня расспрашивать, но потом вспомнил слова Скарклиффа насчет платы. Пока я выуживал монеты из кошелька на поясе, привратник сказал:
– Через Колокольную башню и налево во внутренний двор.
С этими словами он пропустил меня в ворота. Позади раздались возгласы очереди, возмущенной таким неравноправием.
Мои подошвы гулко стучали по каменным плитам. Часовые в зеленых мундирах с кокардами в виде розы Тюдоров, секретари в черном и прочие служащие сновали вокруг меня, целеустремленно спеша по своим делам. Мне припомнилось, что Тауэр – это не просто тюрьма: за его стенами располагались оружейная, сокровищница, зоопарк и королевская резиденция. В Тауэре твердой рукой правило чиновничество – как во всякой королевской крепости, как и в самом Уайтхолле… и однако, минуя Водяные ворота, через которые доставляли по реке приговоренных, я ощутил, как стены смыкаются вокруг меня, словно я загнанная крыса в лабиринте.
Я прибавил шагу, поднимаясь по лестнице на стену внутреннего двора. Справа от меня высилась массивная Белая башня. Впереди простирался мощенный булыжником двор. Со всех сторон его окружали башни и стены, зато над ним высилось открытое небо, и все пространство двора было изукрашено палатками и лотками импровизированного рынка, на котором члены торговой гильдии принимали заказы, а разносчики торговали всякой снедью, распространяя по двору запахи пищи, готовящейся тут же на огне. В загонах мычал скот; погрязшие в делах люди сновали повсюду, старательно огибая пустой эшафот, возведенный в нескольких шагах от часовни, мрачное напоминание о том, для чего в первую очередь служит Тауэр.
Я застыл как вкопанный. Здесь, на этом самом месте, рассталась с жизнью мать Елизаветы. Не было ни плахи, ни сена, которое впитывало кровь казненных, однако воображение рисовало все как наяву. Я видел Анну Болейн, хрупкую, с завязанными глазами, видел, как она медленно опускается на колени и меч в руках палача-француза взлетает в воздух, стремительно чертя смертоносную дугу…
Смахнув слезы с глаз, я поспешил к башне Бошана.
Стражник у входа разглядывал меня с ленивым безразличием человека, которому не приходится надрываться, чтобы заработать свое жалованье. Он восседал на табурете, сгорбившись так, что внушительный живот выпирал над широким, в железных клепках поясом; алебарда его была прислонена к стене. На колченогом столике перед ним красовались остатки мясного пирога и раскрытая конторская книга. Окунув в чернила обрезанное перо, он промямлил:
– Имя, род занятий, цель посещения.
Имя? Мне и в голову не пришло придумать себе имя.
– Ты что, полоумный? – Стражник злобно уставился на меня. – Имя. Род занятий. Цель посещения.
– Бичем, – сказал я быстро, поскольку вряд ли имело значение, какое фальшивое имя сейчас использовать. – Камердинер его светлости Эдварда Кортни, графа Девона. По приказу лорда принес белье для узников.
– Опять белье? – фыркнул стражник, коряво занося в книгу мой ответ. – Везучие черти эти Дадли. У нас тут в подземелье и в камерах гниет сотня бедолаг, они пьют собственную мочу, их жрут крысы, а эти господа пируют за счет графа, как короли, хотя их папашу обезглавили на плахе.
Он бегло обшарил передачу лоснящимися после пирога пальцами – вероятно, намеренно, чтобы оставить на белье жирные пятна. Йомен подтолкнул сумку ко мне.
– Комнаты Дадли наверху, – бросил он, однако не двинулся с места.
Стражник преграждал мне путь до тех пор, пока не получил положенную взятку.
Я поднимался по лестнице, чувствуя, как впивается в лодыжку рукоять спрятанного за голенищем кинжала. Дадли в заключении не только пользовались привилегиями – если к ним было так легко проникнуть, они еще и изрядно рисковали. Я вполне мог оказаться наемным убийцей. Неудивительно, что Кортни удавалось без труда переправлять Роберту Дадли книги и письма. Я и сам мог бы пронести их с десяток.
Пройдя через дверь на лестничной площадке в обширное сводчатое помещение, я словно очутился в парадном зале замка. На стенах висели плотные, хотя и заметно выцветшие шерстяные гобелены; под ногами вместо заурядного камыша простирались ковры, а в утопленном в стену камине, разгоняя промозглую сырость, жарко пылал огонь. Низкий арочный проход слева вел в спальни и гардеробную. Несколько обшарпанных кресел с высокой спинкой, табуреты, подставка для чтения и длинный стол посреди комнаты создавали домашний уют; из большой, забранной витражом бойницы сеялся пыльный свет. Стопки книг на полу и мягкое углубление в подушке перед камином говорили о том, что Дадли есть чем развеять скуку заточения; видимо, родиться с серебряной ложкой во рту не так уж плохо, даже если в семье имеется пагубная привычка заканчивать жизнь на плахе.
В комнате не было ни души. Расстегнув плащ, я повесил его на спинку кресла, поставил сумку на стол и окинул пристальным взглядом стопку книг. Я поборол искушение проверить, нет ли среди них той, которую отдала Кортни Елизавета. Ее письмо наверняка уже изъяли из тайника.
Я подошел к бойнице. Внизу, по крытой стене, которая соединяла башню Бошана с соседней, брели несколько человек в плащах. Я замер, распознав белобрысые космы Гилфорда Дадли и рыжую шевелюру Генри, который уступал брату и в росте, и в добродушии нрава. За ними следовали мускулистый Амброз и Джон, старший из братьев Дадли и больше всех прочих похожий на их покойного отца. Не хватало лишь Роберта, но я едва обратил внимание на его отсутствие, завороженный видом хрупкой женской фигурки. Капюшон соскользнул с ее головы, обнажив золотисто-рыжие, уложенные венцом косы – лишь немногим светлее, чем волосы Елизаветы.
С братьями Дадли была леди Джейн Грей, жена Гилфорда.
Джон Дадли споткнулся. Джейн поддержала его, обхватив рукой за пояс, и тут же к ним подскочил ближайший слуга, который вел на поводке терьера. Джон благодарно оперся на его плечо, а Джейн приняла у слуги поводок. Из пяти братьев Дадли Джона я знал хуже всего. Будучи первенцем, он обучался при дворе, вдалеке от замка, где я рос, поэтому я редко видел его. Сейчас я припомнил слухи о том, что он подвержен лихорадке, и легкие его ослаблены приступами…
– Кто ты такой?
Я стремительно обернулся. В дверном проеме стоял лорд Роберт.
– Вы не узнаете меня, милорд? – Я сбросил капюшон. – Прошло не так уж много времени.
Роберт замер, уставясь на меня во все глаза.
– Прескотт! – прошипел он сквозь зубы и, пинком захлопнув за собой дверь, шагнул ко мне.
Он оказался выше, чем мне помнилось, и намного худощавей; волосы цвета воронова крыла были коротко подстрижены, отчего сильней бросались в глаза характерные для всех Дадли высокие скулы и влажные черные глаза. Вид этого человека разом швырнул меня в прошлое, в те дни, когда я был ничтожным оруженосцем, ничего не знал о своем происхождении и целиком зависел от милости Роберта Дадли.
– Надо же. – Он упер руку в бедро, пристально разглядывая меня. – Вообрази мое удивление, когда мне сказали, что у меня посетитель.
Голос Роберта звучал, будто в насмешку, так знакомо, словно мы расстались лишь пару часов назад.
– Я гадал иногда, что с тобой сталось, представлял, как ты возвращаешься сюда, точно пес к своей блевотине… но на самом деле не верил, что это произойдет. Мне и в голову не приходило, что ты настолько глуп. Да, а как же стражник внизу? Вряд ли он хоть пальцем шевельнет, чтобы тебе помочь, так что даже и не думай кричать. Сколько бы ты ему ни заплатил, я плачу вдвое.
В этом сомневаться не приходилось. Я притворился, будто не услышал его угрозы, хотя сердце в груди забилось чаще. Я указал на сумку, стоявшую на столе:
– Принес вам белье.
– Вижу. Так вот, стало быть, на кого ты сейчас работаешь? Любовничек Кортни? Да, ты времени даром не терял. Его выпустили отсюда лишь пару месяцев назад. Или ты слонялся за воротами, поджидая первого встречного вельможу, чтобы облизать ему сапоги?
Тревога, охватившая меня, отступила. По сути, мне следовало бы упиваться этой минутой. Колесо фортуны повернулось, и мы поменялись местами. Когда-то я был беззащитен, а Роберт обладал всей властью, чтобы в любой момент невозбранно сокрушить меня… но я его обошел. Я выиграл. И пора ему было это узнать.
– Теперь я служу принцессе Елизавете. Я пришел забрать то, что принадлежит ей.
Роберт скривил рот, будто мои слова для него ничего не значили, но я чуял, как все его мускулистое тело напряглось, готовое пустить в ход силу. Если он решит напасть, придется с ним повозиться. Может, он и выглядит истощенным, бледной тенью некогда блистательного аристократа, отцовского любимчика – но на его стороне все преимущества жизни в привилегированном сословии, отточенные годами верховой езды, стрельбы из лука, фехтования, поединков на турнирах и прочих недешевых развлечений, которые могут позволить себе только богачи. Природа не обделила Роберта Дадли ни красотой, ни мастерством и удалью. Шесть долгих месяцев, проведенных в заключении, наверняка довели его до опасного накала. Жизнь в довольстве и роскоши, великие упования, честолюбивые стремления тех дней, когда герцог Нортумберленд правил Англией, – все это обратилось в прах, и Роберт Дадли оказался загнан в угол.
Люди, загнанные в угол, всегда опасны.
Губы Роберта растянулись в улыбке:
– Итак, теперь ты служишь Елизавете. С каких, собственно, пор? Ты поступил к ней на службу до того, как предал меня, или после?
– Это имеет значение?
– Для меня – да. Я не должен был тебе доверять. Следовало понять, что такой ублюдок, как ты, чужд преданности.
С этими словами он отошел к буфету и протянул руку к потускневшему от времени графину. Наполняя кубок, он держался ко мне спиной. Если Роберт полагал таким образом усыпить мою бдительность, он мог не рассчитывать на успех. Я его слишком хорошо знал.
– Вот что я хотел бы прояснить, – сказал Дадли.
Он повернулся ко мне, насупив брови, будто услышал нечто крайне неприятное.
– Ты служишь Елизавете, и она послала тебя сюда, ко мне? Я нахожу это странным, учитывая, что при последнем нашем разговоре она оскорбила меня в лицо. Каковы, кстати, были ее слова? – Он впился в меня взглядом. – Наверняка ты их помнишь. Хоть я не видел тебя тогда, но такой змееныш уж наверняка не упустил возможности затаиться где-то поблизости.
– Кажется, она сказала, что скорее умрет, чем низкорожденный Дадли окажется в ее постели, – ответил я и напрягся, приготовившись отразить удар.
Лицо Роберта отвердело так, что под туго натянутой кожей, казалось, проступили кости черепа.
– Значит, ты там был. Я впечатлен. Ты переиграл меня, как придворный интриган. Вот, погляди, – он взмахнул рукой, расплескивая вино из кубка, – ты свободен и можешь наниматься на службу, к кому пожелаешь, а я заточен в тюрьме, и моей шее грозит тот же топор, что обезглавил моего отца. – Голос Роберта упал. – И все потому, что наша семья сжалилась над тобой, когда следовало бросить тебя в колодец.
– Вы вините в этом меня? – осведомился я, вскинув брови. – Если так, то вы оказываете себе дурную услугу. Не я загнал вас и ваших братьев в Тауэр. Вы сами сделали все, чтобы здесь оказаться.
Роберт застыл, не поднеся кубка к губам. Я ударил в самое уязвимое место; он не мог отрицать, что куда большей, чем алчность или честолюбие, причиной падения Дадли стала их незыблемая вера в свою непогрешимость.
– Ты говоришь правду, – сказал он наконец, и голос его был убийственно тих. – Ты действительно лишь воспользовался подходящим случаем. Елизавета и впрямь всегда питала слабость к подобострастным угодникам; она обожает, когда перед ней лебезят.
Роберт сделал глоток вина.
– Ты, кажется, пришел забрать то, что ей принадлежит. Что же именно? – Он вскинул руку. – Нет, не говори. Я сам догадаюсь.
Усмешка скользнула по его губам.
– Письмо.
Презрение, прозвучавшее в голосе Дадли, отозвалось во мне приливом бешенства. Пришлось пустить в ход все силы, чтобы не наброситься на него первым.
– Из-за этого письма принцессе грозит смертельная опасность, – выпалил я. – Посол Ренар ищет свидетельства ей во вред. Он подозревает, что принцесса и Кортни умышляют заговор против королевы. Ваша голова тоже полетит с плеч, если вы мне не поможете. Я прекрасно знаю, что за этой интригой стоите именно вы.
– Правда? Не понимаю, как меня могут в чем-то заподозрить. Я ведь и так уже в тюрьме.
– Осужденным терять нечего. Кроме того, Кортни мне все рассказал. – Я следил, как наигранное безразличие сползает с лица Роберта, точно плохо закрепленная маска. – Мне известно и о других письмах, которые вы рассылали по всей стране. Вы совершили ошибку, доверившись Кортни. Щеголь он отменный, но геройства в нем ни на грош. Как полагаете, долго он будет хранить молчание, когда Ренар убедит – а он непременно убедит – королеву взять его под арест? Подозреваю, граф лишь разок глянет на дыбу и тут же выболтает все, что знает. И когда расскажет Ренару все, что тот хочет услышать, настанет ваш черед.
Желваки, заходившие на скулах Роберта, наглядно доказывали, что я наконец-то достиг цели.
– Однако Ренару понадобится доказательство вашей вины, – заметил я. – Без доказательства королева не станет подписывать смертные приговоры. Отдайте мне то, что прячете, и никто его не найдет.
– И ты думаешь, я поверю тебе на слово? – прорычал он. – После всего, что ты сделал? Ты предал нашу семью!
– Если не поверите, Ренар наймет кого-нибудь другого. И если его следующий агент продвинется так же далеко, как я, вы обречены. – Я стойко выдержал его непримиримый взгляд. – Отдайте мне все письма, и у вас не найдут ничего. В чем тогда смогут вас обвинить? Арест грозит только графу.