— Я не того, — пробурчал Лит. — В лес уходить нужно. Сейчас доплывут.
— Они-то? — удивился белобрысый. — Ты, что, не видел? Не до нас им. Сами тонут.
— Чего тонут?
— Так вмазалась «Третья» в наше корыто. Со всей дури въехала. Видать форштевень тронулся, а за ним и киль. Обшивка разошлась. Много ли этой лохани нужно?
Что такое «форштевень» Лит не знал, но, похоже, белобрысый не врал. С реки опять доносились отдаленные крики.
— Да ты сам посмотри. Только зад тебе перевязать нужно. У тебя там щель, как будто кусок выкусили. Кровь бы остановить.
Лит с трудом поднялся, — левая ягодица была липкой от крови, — пальцы нащупали рану. Углежог стиснул зубы, подхватил топор и заковылял к берегу.
— Ну, не веришь, что ли? — слегка оскорбился Бешенный.
На барки Лит глянул мимоходом. Вообще-то, в дождливой пелене торчало единственное судно. От второго на поверхности осталась лишь корма. Суетились люди на борту, что-то вылавливали, течение медленно уносило обломки и тряпье.
— Все-таки мы его утопили, — с гордостью сказал Бешенный.
— Вместе с людьми прикованными, — пробормотал Лит, копаясь в грязи у кромки воды.
— Кто хотел свободы, тот дрался и погиб, — строго сказал Бешенный. — За трусов мы не отвечаем. У каждого выбор имелся.
Лит спорить не стал. Корень белокожки углежог нашел, осталось его очистить и намять сочную сердцевину.
— Кровеостанавливающее? — догадался Бешенный. — Вещь. Давай помогу.
— Себе вырой, — буркнул Лит.
У белобрысого кровил бок и нога. Его тоже прилично зацепили.
Кровь остановилась. Лит лежал под деревом, на относительно сухой листве. Прихромал бодрый белобрысый. Видать, успел обчистить Шрама — штаны держал под мышкой, широкую рубаху драл на полоски-бинты.
— Зря одежду портишь, — прошептал Лит.
— Я рукава отрываю. Майка останется, — непонятно успокоил Бешенный. — Нужно замотаться. На реке пополнение прибыло — «Первая» вернулась. Видать сообразил аристократ, белая кость, что дело неладно.
Лит помнил, как уходили вглубь леса. Бешенный нес топор, поддерживал товарища за плечи. Лит беспокоиться уже перестал, захочет оружие забрать — заберет. Углежогу сейчас много не надо, толкни в кусты и обирай до нитки. Совсем сил не было.
Потом Лит лежал под низкой елью. Дремал, или вовсе память уходила? Бешенный возился с костром, бурчал-ругался непонятно. Потянуло дымком, — видно не совсем безруким был. Лапника нарубил, — Лит переполз на мягкое, попил воды, принесенной в неуклюже свернутом берестяном коробе. У огня стало легче.
— Кровишь слегка, — сказал Бешенный, пересыпая из куртки собранные грибы.
— Нужно еще белокожки положить.
— Зашить тебе жопу нужно. Кровь, может и остановится, но шрамище здоровенный будет. Тебе, считай, треть мякоти «болтом» оторвало. Некрасивая задница у тебя будет, Малек.
— Еще раз Мальком назовешь — последних зубов лишишься, — злобно прошептал Лит.
— Ого! Понял. А как именовать прикажите?
— Лит меня зовут. Углежог.
— Понял. Из пролетариата, значит? Так что, Лит, будем седалище зашивать? У меня и нитка с иголкой припасена. Продезинфицировать бы…
Лит зубами скрипел, но молчал. Вообще, лежать, подставляя задницу чужим рукам, было оскорбительно. Хорошо еще слабость наваливалась, в дрему опускала. Бешенный все возился, сопел, временами заверял, что шовчик на загляденье выходит.
Очнулся Лит глубокой ночью. Лежал укрытый чужой курткой, над лицом нависал лапник кривобокого шалаша. Бешенный спал по другую сторону костерка, рядом лежала куча собранных сучьев. Топор был под боком у белобрысого.
«Уйдет утром» — с тоской понял Лит. «Хорошо, если по затылку не рубанет. Самому бы мне уйти, пока спит. Нет, сил не хватит. Совсем я на чечевице ослаб».
— Может и не рубанет. И была ему охота твою задницу шить?
— Задница одно, а тряпье и топор другое. За топор в лесу и девку свою продашь.
— Ты не девка. Он храбрый, да без башки на плечах.
— Угу, ты еще скажи — великодушный. Встречал таких?
— Ну, редкость большая. Все равно бывают. Вот в Книге например…
— Давай сказки вспоминать. Ты сегодня людей рубил, а на сказки пальцем тычешь.
— Книга — не сказка. А люди сейчас — вовсе не люди.
— Точно, ты это тем скажи, кого из-за нас цепи на дно утащили.
— Драться им нужно было. Взялись бы все за весла…
Бешенный шевельнулся, потянул носом, и мигом вскочил на колени:
— Слышь, Лит, ты не спишь? Умертвие где-то рядом. Вот тварь, неслышно подобралась.
— Не умертвие, — прохрипел Лит. — Это я воняю.
— Ты?! Быть не может. Так быстро не гниют.
— Я не гнию. Болезнь у меня такая. Старая. От заклятия. Задница тут ни при чем.
— Точно? — белобрысый потянул носом и сморщился. — Ну, ты даешь. Уникум. Мог бы и предупредить. До утра будешь благоухать?
— Нет. Скоро пройдет
— Ну, хрен с ним. Я тогда на ветерок лягу, — Бешенный принялся сдвигать лапник. — Ты, если воды или что — буди. Умаялся я, что-то.
Через мгновение он сопел, свернувшись калачиком, и сжимая топор. На дырявые башмаки капали дождевые капли, но парня не будили.
Лит осторожно шевельнулся, укладываясь поудобнее. Задница болела, но в меру. Чудной парень. С носом у него, наверное, что-то не так. Или если человек так устал, то ему любая вонь не помешает? Всегда бы так.
— Смешно. Мечтаешь, чтобы каждый день тебя убивали?
— Нет. Сегодня повезло, другой раз не выжить. Жуткое дело.
— Но не сплоховал?
— Вроде нет. В Дубовке рассказать — не поверят.
— Э, о таком не расскажешь. Это тебе не вег-дичей свежевать. О барке накрепко забыть нужно.
— Попробуй, забудь. Сейчас перед глазами люди встают, черепами разбитыми качать начинают.
— Не думай. Они сами напросились. О хорошем нужно думать.
— А что хорошее у тебя впереди?
Долго Лит сам с собой беседовал. Успокаивало это, согревало. Замерший Бешенный ерзал, носом крутил, но не просыпался. Лит кое-как приподнялся, укрыл его курткой.
* * *— Эй, жрать будешь?
В ноздри лез запах жареных грибов.
Лит резко сел, охнул.
— Ну, углежог, все мое шитье испортишь, — возмутился Бешенный.
— Ничего, прижилось.
— Что там прижиться за ночь могло? Лежи, тебе постельный режим нужен. На, пожуй.
Лит принял прутик с нанизанными грибами. Принялся жевать.
— Зря ты гадюшку взял. Горчит.
— Да хрен с ней. Я их ел, нормально.
— Вымачивать надо.
— Что я, кулинар?
— Чего?
— Да ладно, это я так. Просто разговор гоню.
— Северные словечки? — догадался Лит.
— Угу. Ты, это, как себя ощущаешь? Мне всю ночь чудилось, что помер. Запашок еще твой… Сейчас рассосалось.
— Я не специально.
— Да понятно. Ну и болячка у тебя. Слушай, я к реке схожу. Барки ушли. Может, выужу чего полезного.
Лит, жуя подгоревший гриб, заозирался.
— Да не ерзай, вон твой топор. Я дровишек подрубил в запас.
— Я не того. Вместе к берегу пойдем.
— Ты на ноги-то встанешь? Вчера совсем готовый был.
— Встану, — заверил Лит.
Действительно встал, только голова кружилась. По сравнению с ночью, так почти здоровый. Повозились, цепи сбивая. Лит чуть не плакал — на топоре еще выщерблин прибавилось. Белобрысому силы хватало, но как держать топор, чтобы ущербу было поменьше, соображал плохо. Пришлось отобрать. Сам справился, хотя и с передыхом.
Ковыляли к берегу — Лит припадал на сторону подранной ягодицы, Бешенный хромал на подбитую ногу.
— А ты двужильный, — с некоторой завистью заметил белобрысый. — Что топором махать, что выздоравливать. Вчера еще кровью исходил.
— Некогда валяться, — буркнул Лит. — Ты тоже не промах. Ловко на гадов прыгал. Сразу видно — Бешенный.
Белобрысый помолчал и глухо поинтересовался:
— Что, с первого взгляда заметно, что не в своем уме?
— Н-нет, — слегка растерянно сказал Лит. — Вот когда с голыми руками на копья прыгал, тогда конечно. И вообще, тебя все так кличут.
— Я тебя по прозвищу дергать перестал?
— Хм, ну да. Так ты скажи, как тебя правильно зовут, я запомню. Я же не со зла.
— Ёха — меня зовут, — неразборчиво буркнул куда-то в сторону белобрысый.
— Ёха, так Ёха. Редкое имя.
Белобрысый мрачно кивнул.
Пока спускались по течению, полезного отыскалось мало. Пустой мешок, несколько яблок, да обломок доски с парой длинных гвоздей. Устали, повернули назад. Когда проходили мимо одинокого островка рогоза, Ёха радостно сказал:
— Ого! Утопленничек.
Влез в воду, за ногу подтащил к берегу тело в бесформенной одежде. Оказалось — колдун. Ёха принялся раздевать утопленника.
— Слушай, брось его, — нерешительно сказал Лит. — Он потом за тобой пойдет. Он же кудом станет или ларвом. От них так просто не отделаешься.
— Слушай, брось его, — нерешительно сказал Лит. — Он потом за тобой пойдет. Он же кудом станет или ларвом. От них так просто не отделаешься.
— Мне пофигу. Я — атеист. Отобьюсь как-нибудь. А ряса в самый раз. У, и сума у него осталась.
— Брось! — всерьез заволновался Лит. — Колдун ведь. Проклятье прицепится. И Светлый за своего вступится.
— Светлому, если нагрянет, я все доходчиво объясню. А проклятья нам уже и так цеплять некуда. Не так, что ли? — насмешливо сказал Ёха, раскрывая холщевую сумку, снятую с мертвеца.
Содержимое порядком разочаровало белобрысого. Несколько склянок с порошками, магическая книжка, бритва, да теплая рубашка.
— Рубаха — нужная вещь, — Ёха повертел мокрую одежду. — Жаль, узковат в плечах был служитель культа. Бритва — тоже хорошо. Хотя такой паршивкой хрен кому горло перережешь. А божественная книга нам ни к чему. Порошки шарлатанские, тем более.
— Не бросай! Вдруг…
— Не будет никаких «вдруг». Хозяин утоп, и магия ему не помогла. Склянки, разве что, к делу пристроить? Вдруг у него соль найдется? Кстати, в книге карта может быть. Прихватим.
Лит посмотрел на голое тщедушное тело колдуна, морщась, потащил от воды.
— Ты что? — удивился Ёха. — В воду его, и делов-то.
— Человек должен в сухом лежать.
— Это ты им скажи, — белобрысый кивнул на реку. — Их-то как? Я этому дьячку яму копать все равно не собираюсь. Да и нечем.
Тело колдуна прикрыли ветками и тростником. Лит решил, что это все равно лучше, чем покойнику вечной забавой навам-мучительницам служить. Ёха ворчал, но с ветками помог.
Пообедали грибами и печеными яблоками. Литу очень понравилось, — яблок, кроме дички, считай, пробовать и не приходилось. Ёха проглотил равнодушно, — видимо, привык к лакомствам.
— Ну, чего тут у нас? — белобрысый раскрыл разбухшую книгу. — Каракули, еще каракули. Списочек. Фигушки, нету здесь карты.
— А что за записи?
— Да, ерунда божественная, — Ёха небрежно захлопнул книгу.
— Неграмотный? — догадался Лит.
— Почему неграмотный? Кое-что понимаю. Названия городов, к примеру, или когда цену карябают. Да здесь и расплылось все, — Ёха раздраженно отбросил с лица слипшиеся пряди.
Моложе он был, чем казался с первого взгляда. Лицо скуластое, злое. Как волосы откинул, стали видны шрамы на лбу и у угла губ. Надорванное ухо когда-то не слишком ровно приросло, оттого казалось, что слегка лопоух белобрысый. Боец. Лет шестнадцать, не больше.
Лит вздохнул:
— Дай гляну. Я тоже не слишком грамотный, но, может, что полезное разгляжу.
— Смотри. Не жалко, — Ёха сунул книгу.
Лит раскрыл как положено — горизонтально. Чернила сильно расплылись, — бумага дешевая, пористая. Первую страницу можно пропустить, и так понятно, — имя колдуна выведено. А здесь интереснее.
— Надобен ветер южный. Взять две части красные, часть угля, да неба полчасти, — мозолистый палец углежога скользил сверху вниз. — Выходит, он и впрямь ветер нам делал?
— Может и делал, — озадаченно сказал Ёха. — Что, колдовские книги всегда так читают?
— А как нужно?
Белобрысый развернул книгу боком, корешком влево:
— Вот так вроде? Нет?
— Гонишь? — насмешливо хмыкнул Лит. — С чего ты взял, что лист нужно набок класть?
— Слушай, углежог, я здешние буквы плохо знаю. Но у всех книг строчки слева направо идут. Вот, юго-запад здесь написано.
Лит глянул, — правильно, юго-запад. Только где это видано — вбок читать? В настоящей Книге по-иному учили. Там и обе картинки правильно стоят, горизонтально. И та, где забор красят, и вторая про храмовую школу.
— Я боком не умею, — сердито сказал Лит. — Здесь кто грамотный — ты или я?
Ёха примирительно поднял ладони:
— Я не возражаю. Меня вообще здешним буквам не учили.
— Что значит, «здешним»? Разве еще какие бывают?
— Ну, иногда.
— А, тайные, что ли?
— Ну, не то чтобы очень тайные. Ты читай, читай. Может, что полезное вычитаешь.
Ничего полезного в книге не было. Рецепты как ветры вызывать. Заклятие от слабости кишечника, да десяток пространных молитв во славу Светлого. Разочарованный Ёха ушел собирать грибы, а Лит еще полистал книгу, поразглядывал крест-решетку на последней странице. Тоже, вроде, боком изображен, да еще кривовато. Странные людишки эти колдуны Светлого. Извести столько страниц, и ничего интересного не поведать? Хорошо, два десятка листов пустыми оставили. Лит давно мечтал на настоящей бумаге попробовать писать. Осталось перо найти и чернильницу.
Читать молитвы оказалось не очень интересно. Лит рассмотрел пузырьки. Открыл тот, что с черным порошком, осторожно понюхал. Пахло сложно, даже приятно, но уж точно не углем.
* * *Поужинали обильно. Ёха сбил сойку, довольно жирную по осеннему времени. По крыше шалаша шуршал дождь.
— Ну, товарищ углежог, какие планы? — Ёха укорачивал, подгонял на себя колдовскую хламиду. Иголкой работал шустро, хотя стежки и жутко криво ложились. На заднице, небось, еще хуже получилось.
— Так, вообще-то, я домой думаю двигаться. У меня работа стоит, — сказал Лит, искоса поглядывая на парня. — Я человек одинокий, мне многого не нужно. Пойду себе потихоньку.
— Правильно. Ты не бойся, я компанию навязывать не буду. Я сам одиночка.
— Так я не боюсь, — скованно сказал Лит. — Тебе вообще-то трудно без топора придется.
— Не в первый раз. Цепь есть, вместо кистеня сойдет. Завтра пращу сделаю. Я привычный.
— Можем пока вместе пройти. Тебе куда?
Ёха почесал в своем «гнезде» на голове:
— Вообще-то, мне нужно в горы. В одно симпатичное местечко на притоке Тюра. Дойду до слияния, потом вверх по течению.
— Не знаю где это, но пока дойдешь, в горах снег ляжет.
— Ничего, я туда второй год иду.
— Хм, найдешь ли?
— Найду. Я то местечко очень хорошо помню.
— Так ты уже был там?
— Ну. Только дорогу паршиво помню. Унесло. Потом еще люди добрые помогли, совсем запутали.
— Понятно. Так ты прямиком туда?
— Нет. В город придется зайти. Здесь есть такой городишко — Фурка называется. Одежду теплую раздобыть, железки кое-какие. У меня в горах дело серьезное, — Ёха улыбнулся.
Лит живо вспомнил, как парень скалился на барке, когда господина Хабора валил. Тьфу, не господина, а просто дохляка Хабора, пусть рыбы его кишки вечно по речному дну растаскивают.
— А ты сам как пойдешь? — спросил белобрысый, перекусывая нитку.
— Так вверх и пойду. Тут не заблудишься.
— Не советую. Барки, скорее всего, обратно повернули. Предупредят посты у перевоза, да и у Кэкстона про тебя будут знать. Нарвешься. Лучше спускайся по реке, да поворачивай к Тинтаджу. Выйдешь на Старую дорогу, там само пойдет. Вроде крюк немалый, а спокойнее. А здесь лес сплошной — идти трудно, да и прицепится кто. Хищный, я имею ввиду. Нет, через Тинтадж быстрее выйдет.
Лит посмотрел с уважением. Леса он не боялся, но о географии земель Ворона имел самое смутное представление. По реке сплавляться — одно дело, ногами топать по берегу — другое. Берега — они только с барки безжизненные. Да и пару дней с Ёхой пройти нетрудно.
* * *Прожили в шалаше еще три дня. Травмы заживляли, немного грибов на дорогу подсушили. Ёха с пращей промышлял, глаз у него был меткий, — птицы и белки исправно в жаркое превращались. Тронулись в путь утром, денек выдался солнечным, хотя похолодало. Задница у Лита затянулась, главное было не плюхаться на левую половинку. Ёха тоже был в порядке, углежог его постриг-обкорнал ножом. Получился ёж белобрысый, но, по крайней мере, волосы глаза не закрывали. Ёха остался очень доволен, собрался даже побрить башку, но сообща рассудили, что перед холодами лысеть не стоит. Вооружил Лит случайного попутчика надежной дубиной-палицей. Вытесал и обработал тщательно, да еще два гвоздя в конец вбил, почти воинское вооружение получилось. Изготовили и пару цепных кистеней, но эти получились неудобные, разве что страх нагонять.
Шли вдоль реки. Продираться было трудновато. То кустарник непролазный, то болота. Иногда выручали звериные тропы. К слиянию Синелилы и Тюра вышли на шестой день.
— Ну, вот, — сказал Ёха, разглядывая широкий плес, — давай пообедаем, да рванем делом заниматься. Тебе вниз по Тюру, мне вверх. Времечко поджимает.
Хоть время и поджимало, пообедали не торопясь. Наконец, Ёха встал, подхватил свой мешок, и протянул руку:
— Счастливо, углежог. Хотя, помяни мое слово — сменишь ты занятие. Кто головы рубил, тому к дровам возвращаться интереса нет. Время сейчас не такое. Хватит холопствовать. Биться за всеобщую свободу и равноправие пора.
Лит биться за какую-то всеобщую свободу совсем не рвался, но руку осторожно пожал. В Кэкстоне ручкаться обычая не было, но обижать северянина не хотелось.