Принц воров - Посняков Андрей

Андрей Посняков

Принц воров

© Посняков А., 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2015

Глава 1. Убийство на площади Сталинград

– Ну, и где он тут? – комиссар Лафоне, машинально поправив на лысеющей голове реденькую белесую прядь, недовольно поморщился и посмотрел на сидевшего за рулем инспектора, только что завернувшего на набережную, к водоему де ля Вилетт.

– Тут и должен быть, месье комиссар, – улыбнулся инспектор, его смугло-красноватое лицо казалось бронзовой маской от бьющих через боковое стекло лучей только что показавшегося над крышами домов солнца. – Куда ж он денется-то? Он же труп.

– Логично, логично, – комиссар усмехнулся с неким сарказмом, как всегда и привык разговаривать с подчиненными, особенно вот с этим, новичком, недавно переведенным из провинции.

Мало того что провинциал, так еще и черный… то есть красно-черный… или красно-смуглый… в общем, явно из Африки. Впрочем, инспектор Мантину – старый знакомый месье Лафоне из префектуры Кана – этого смугло-красного… красно-смуглого парня хвалил, мол – дотошный и настойчив, к тому же вынослив – не последнее для сотрудника уголовной полиции качество, которого, как волка – ноги кормят, вот именно так, такая уж работа: побегай, носом землю порой, с агентами своими погори… да их еще и завербовать ведь надо – агентов-то. А как без этого? Да никак! От сидения в кресле с трубкой иль от ползанья с увеличительным стеклом по ковру преступления раскрываться не будут.

– Парикмахерша, свидетель, сказала – у площади Сталинград труп, – пожал плечами красно-черный инспектор… Нгоно Амбабве, африканский охотник из племени фульбе, успевший за восемь – а, пожалуй, даже уже и больше – лет не только натурализоваться во Франции, но и закончить полицейскую школу (куда попал по счастливой случайности), и поработать в уголовной полиции Нижней Нормандии, и… И много где Нгоно (все звали его – Гоно – с ударением на последний слог) побывал, в местах столь невероятных, о которых и рассказать-то нельзя было никому – не просто не поверили бы, а покрутили б у виска да записали бы в фантазеры – а как потом с такой сомнительной славой карьеру в криминальной полиции строить?

– Что же вы, месье Амбабве, не уточнили – где конкретно-то? – взглянув на часы, сварливо заметил комиссар.

– Так это дежурный вызов принимал, а меня уж, как и вас, с постели подняли… Нет, ну, я конечно, встал уже. Но позавтракать не успел.

Месье Лафоне махнул рукой и вышел из машины:

– Тут, на площади ресторан должен быть.

– Да, «Концерт» называется.

– Знаю, что «Концерт»… будет он мне рассказывать… Вот там и позавтракаем, я-то уж точно, по крайней мере. Ну, пошли, пошли, что сидишь? Поторопиться следует – не то очень скоро парни с набережной Орфевр примчатся, руководящие указания давать – как же без них-то?

Вот это был хороший признак – когда комиссар переходил с подчиненными на «ты», а вот если «выкал», значит, собирался «вставить пистон», «накрутить хвост», «промыть мозги»… или как там еще подобные пакости называются?

Серый «Пежо» оставили на набережной Сены – в смысле не реки, а набережной местной – вот этого вот канала – точнее, он назывался просто – «водоем ля Вилетт», тут вообще все набережные имена рек носили – напротив, на том берегу – набережная Луары, а за ней – набережная Марны…

На набережной Луары, судя по синим проблесковым маячкам уже подъехавших полицейских машин, как раз и находился искомый труп. Ускорив шаг, инспектор и комиссар прошли мимо Будды с фонтаном, пресекли широкую пустую площадь с ротондой 18 века – зданием бывшей таможни Вилетт – и, уже за шлюзом, ведущим в канал Сен-Мартен, увидели наконец и судмедэксперта, и криминалиста с фотоаппаратом и чемоданчиком со всеми прочими причиндалами.

– О, все здесь уже, – ухмыльнулся на ходу месье Лафоне. – А следователя что-то не видно!

– Да вон он, – Нгоно кивнул на припаркованный прямо на тротуаре синий «Фольксваген-Жук», не новый дорогущий римейк, а старый, классический автомобильчик – дитя папаши Фердинанда Порше и Адольфа Гитлера, когда-то заложившего первый камень на автозаводе.

Про Гитлера – это Нгоно прочитал недавно, ночью вот не спалось, и все, а так-то книги читать – кроме специальной литературы – особенно было некогда. На новом-то месте следовало рвать когти, и не столько с карьеристскими целями, а чисто конкретно – по работе. Девятнадцатый округ – это тот еще был райончик, из категории так называемых «спальных». Очень много имелось эмигрантов, многие – до сих пор без гражданства, а некоторые – даже и будучи гражданами – все равно плохо знали французский, общаясь лишь в своем узком кругу, и, если, не дай бог, в этом «кругу» происходили какие-то выплескивающиеся за его рамки разборки, то было очень и очень непросто не только напасть на след, но и вообще хоть что-то понять – «своих» здесь обычно не выдавали. Своих… Что и говорить, проблем здесь имелось немало, в том числе и в связи с бедностью населения, даже откровенной нищетой, те, что побогаче, обычно поселялись южнее – в одиннадцатом округе, еще лучше – в двенадцатом. А тут… тут уж что осталось. Кстати, сам Нгоно здесь и жил, снимая недорогую квартирку на самой окраине, почти у объездной дороги – Периферик – на набережной Жиронды с видом на каналы Урк и Сен-Дени и знаменитый городок науки и техники «Ла Вилетт», устроенный на месте бывших скотобоен. Неплохое местечко – много африканцев, опять же – до парка ля Вилетт рукой подать, да и консьерж, португалец Жорж (Жоржи – так правильнее) – весьма словоохотливый и добрый парень, Нгоно его почти сразу же и заагентурил – а как же!

Хозяин синего «Жука» судебный следователь Ренье – рахитичного вида мужчина лет сорока, вечно простуженный и потому почти все время говоривший «в нос» – оглянувшись, помахал комиссару и тут же полез за носовым платком… однако достать его не успел – чихнул и поплотнее замотал шею длинным шерстяным шарфом.

– Добрый день, месье Ренье, – еще издалека поздоровался Нгоно. – Са ва?

Ничего не значащее это выражение – «са ва» – типа «как дела?» – требовало точно такого же дежурного и ничего незначащего ответа – все, мол, нормально, или даже более того – хорошо, однако следователь всегда отвечал – «тре маль!» – «очень плохо», что, в общем-то, и должно было подразумеваться по его несчастному и весьма унылому виду: вечно опущенный взгляд, слезящиеся глаза, длинный, хлюпающий нос, опять же – вечно простуженный голос… Однако Шарля Ренье коллеги уважали – профессионал был, каких еще поискать! Работу свою любил и трудился самоотверженно, с полной отдачей, иногда забывая про выходные и праздники. Франция – чрезвычайно бюрократизированная страна, и почти в любой государственной конторе приняты негласные правила работы, точнее сказать – «неработы», к примеру, в понедельник принято этак ненапрягательно «прийти в себя» после выходных, во вторник и среду, уж ладно, можно и поработать, а уж в четверг надо готовиться к пятнице, а пятницу – к выходным!

Такие люди, как следователь Ренье, считались бы чудаками в любом учреждении, и судебное присутствие – не исключение, а потому злые языки упорно искали причины столь непонятного служебного рвения и конечно же причины таковые находили: и супруга-то у Шарля сварливая, и детей – целая куча, мал мала меньше, и дома у него просто какой-то ад, вот и отдыхает человек на работе – что и сказать: бедолага! Посмеивались – да, но уважали.

– Опять вот простудился где-то, – снова шмыгнул носом Ренье. – А тут вот еще и это… – он кивнул на труп. – Документов никаких, денег – тоже. Убийство с целью грабежа – ножом в сердце – пожалуй, пока так получается… Вон он нож… Да-да, можно уже вынимать, парни! Осторожнее с «пальчиками»… впрочем, что мне вас учить? Главное – ветер-то тут какой злющий! Так и веет с канала, так и сквозит.

– Да уж…

Нгоно уже склонился над убитым, пристально вглядываясь в черты лица несколько осунувшегося лица покойника, точнее сказать – пытаясь угадать, кто б это мог быть? Немолод, но и нельзя сказать, что пожилой, лет сорок – сорок пять, несколько обрюзгший, блондин… или это седина просто?

Инспектор склонился ниже…

– В карманах – пусто, – усмехнулся следователь, – расческа, пара использованных билетов на метро…

– А где куплены?

– «Карне».

– Понятно…

«Карне» – это сразу десяток билетиков, там так и написано на каждом – «Карне», купить их выходит дешевле, нежели по одному, на которых в таком случае было бы указана станция, где располагалась касса, скажем – «Распай» или «Ден» – «Данфер Рошро».

– Ну, – следователь поежился и саркастически прищурил левый глаз. – Что скажете, месье Амбабве?

– Да, да, говори, Гоно, – махнул рукой комиссар. – А мы с господином Ренье послушаем.

– А что тут говорить? – инспектор пожал плечами. – И так ясно, что это – приезжий, даже, может быть, иностранец – столичному жителю никакие «карне» не нужны, они предпочитают проездной или авто, скутер… Вы разрешите, господин следователь?

Молодой человек снова склонился над трупом, а потом и вообще уселся на корточки, осмотрел пиджак, джинсы, расстегнул рубашку, не поленился, перевернул труп – все хотелось взглянуть на лейбл с внутренней стороны ворота…

– Английская…

– Да, скорее всего – англичанин, – усмехнулся месье Ренье. – А может быть – и швед, и датчанин, и немец… да кто угодно.

– Организованные группы туристов заглядывают сюда крайне редко, – напомнил комиссар.

– Турист-одиночка? – следователь вскинул глаза. – А, может, он вообще не турист… приехал откуда-нибудь из пригорода. Жерве, Лила – откуда угодно. Тем более – два вокзала рядом.

Тут уж и Нгоно усмехнулся:

– А Париж и вообще – городок не очень большой. Ножик бы…

– Да, посмотри вон у криминалистов… Эй, парни, покажите!

Нож как нож, обычная финка, каким и хлеб-колбасу порезать и человека убить – раз плюнуть. Ручка… обычная, обработанная уже черным порошком – пытались найти отпечатки пальцев.

Инспектор повернул голову:

– Ну, как?

– А никак, – криминалист – длинный кудрявый парень в очках – усмехнулся и покачал головой. – Пусто. Похоже, все тщательно стерли…

– Может – перчатки?

– Может… Но вряд ли – тогда уж что-нибудь да осталось бы.

Вернув нож, Нгоно в задумчивости подошел к следователю:

– А как именно торчал нож?

– Да вот так, – месье Ренье вытащил из кармана авторучку, приложил к ране, показал, затем обтер от крови об шарф. И тут же хитровато склонил голову набок, совсем как какая-то птица. – Ой-ой-ой, месье Гоно! Кажется, вы что-то хотите сказать? Говорите.

– Отпечатков на рукоятке нет, да и торчал он – как вы показали – параллельно земле, вот так, – молодой человек продемонстрировал на себе. – А это значит…

– Так-так-так-та-ак! – азартно потер руки следователь. – Вы хотите сказать, либо убийца был очень высокого роста, либо…

– Либо нож просто метнули! Запросто… и думаю – скорее всего.

Дотоле молчавший комиссар тут же оживился:

– Тогда могли остаться отпечатки на лезвии, на самом его кончике… Эй! Слышали, парни?

– Да, господин комиссар.

На эстакаде с грохотом промчался поезд метро. Не так уж и близко – метрах в тридцати-сорока, – а показалось, будто над самой головою. И еще один звук донесся – сирена!

– О, едут уже, субчики, – неприязненно фыркнул месье Лафоне. – Явились – не запылились. Сейчас и начнется… То сделайте, это, туда запрос, сюда, агентуру подключите – как будто без них не знаем, что делать… Ну, мы с месье Ренье тут огонь на себя примем, а ты, Гоно, давай, давай, не стой, работай! В ресторанчике в этом, в «Концерте», народ поспрошай, парикмахершу…

– А она как раз там и есть, в ресторане, – напряженно вглядываясь в выходящих из только что подъехавшего полицейского авто людей, подсказал следователь. – С утра уборщицей подрабатывает, зовут Жермена Монго, приятная такая девушка, я уж с ней говорил… Но и вы, Гоно, попытайтесь, глядишь, еще что-нибудь вспомнит. В общем, действуйте – и держите меня в курсе.

– Ну, конечно, господин следователь. Так я пошел, месье комиссар?

– Давай, нечего тут отсвечивать – сам видишь, сколько их тут набежало.

Ресторан «Концерт» располагался на площади справа, у самой воды, позади его шумел шлюз, напротив которого, собственно, и произошло убийство, скорее всего, в период где-то между двумя-тремя часами ночи и полшестого утра, когда случайная свидетельница сообщила в полицию о лежащем в кустах трупе. Что же касаемо начала ночи, то часов до трех на площади обычно тусовались подростки, в большинстве своем – арабы, в последнее время вытеснившие с этого места африканцев (впрочем, надо сказать, борьба за «Сталинград» – «Площадь Сталинградской битвы», если правильно – шла с переменным успехом, правда, до трупов пока дело не доходило). Теоретически рассуждая, подростки, конечно, могли быть причастны к этому убийству – естественно, с целью ограбления или даже просто так, из тупого самоутверждения и «озорства», недоросли вообще народ крайне жестокий и крайне глупый. Да, все могло так и случиться, если бы не одно «но» – подростки (без разницы, арабские, африканские, французские) всегда ходят стаями человек по десять, а то и больше. И что такой стае стоит обобрать случайного прохожего, тем более – ночью? Подошли, окружили, ножиком перочинным щелкнули – кто не дурак, сам все отдаст, шансов-то на спасение нету, будь ты хоть трижды Чаком Норрисом или Джеки Чаном, стая молодых волков свалит и тигра. Нет, вряд ли недорослям нужно было бы убивать, даже по глупости – к чему, если можно и так все решить? Зачем лишние проблемы? Хотя да – эта версия болталась в голове Нгоно довольно-таки навязчиво… наверняка – так же, как и у следователя Ренье, и у комиссара.

А, может, все ж таки уже африканцы «Сталинград» держат? В смысле сбора информации это было бы куда как удобней – уж в этом-то сообществе у инспектора Амбабве агентурные наработки имелись, сам ведь африканец все-таки. А вот с арабами… с арабами не все так просто, и тут национальность Нгоно – явная помеха. Для недорослей из Магриба самый главный источник ненависти вовсе не их сверстники-французы (те – объект для зависти и поборов), – а как раз таки африканцы, китайцы, вьетнамцы. Особенно – темнокожие, их в этом районе хватало, а в окружном комиссариате, кроме Нгоно был еще только один «цветной» – кореец Этьен Пак, очень хороший парень, но, увы, к площади Сталинградской битвы никаким боком не пристегиваемый – не араб, не африканец. Вот если бы речь шла о площади Праздников – тогда другое дело…

Девушку инспектор заметил сразу – в синем халате, в косынке, она мыла тротуар (или все-таки лучше сказать – набережную), как раз перед самым заведением, где были расставлены столики и стулья. Да, наверное, эта уборщица – тот самый свидетель и есть, кто еще-то?

– Доброе утро, мадемуазель, – подойдя ближе, молодой человек вежливо улыбнулся.

– Здравствуйте, – разогнув спину, уборщица обернулась… не сказать, чтоб приветливо. – Вы, наверное, из полиции? Так я уже все рассказала тому чахоточному.

– Кому-кому? – не понял Нгоно.

– Ну, он все время носом шмыгал, чихал…

– А, вот вы о ком, – инспектор сдержал улыбку. – И все же мне бы тоже хотелось…

– Знаете что, месье? – скривила пухлые губки уборщица – о, это оказалась очень красивая юная девушка, мулатка с нежно шоколадною кожей и черными чувственными глазами! – Я, конечно, понимаю – убийство и все такое. Но поймите и вы – мне ведь работать надо. Хотите со мной поговорить? Только я вас попрошу, месье, обождите немного – минут двадцать, не больше. Я вот закончу и, пожалуйста, можно будет поговорить, сколько хотите.

– Да ради бога! – инспектор развел руками и улыбнулся. – Я вот тут, у столика, посижу, не помешаю?

– Да сидите, раз уж пришли.

Молодой человек снова подавил усмешку – да уж, эта юная особа не очень-то любезна, ведет себя… как и положено красивой, знающей себе цену девушке из социальных низов, вовсе не желающей опускаться ниже плинтусов, и поэтому всегда держащей себя нарочито грубо и даже, можно сказать – по-хамски, особенно – с молодыми людьми. Наверное, такое поведение оправданно, и оно – лишь внешнее, наносное… маска, под которой, может быть, скрывается доброе сердце и легкоранимая душа.

А она все-таки красива, красива… эта Жермена Монго. Да-да, очень красива! Искоса поглядывая на девушку, инспектор даже ощутил некоторое волнение из тех, что называют сексуальным. Не то чтоб у него были проблемы с женщинами, нет, не было, как не было и постоянной спутницы, с последней своей подружкой – продавщицей из сувенирной лавки – молодой человек расстался еще в Нормандии.

Нормандия, префектура в Кане, участок почти по всему побережью – от Арроманша до Изиньи… Ностальгия… Хотя Нгоно, конечно же, не жалел, что перевелся в Париж – все его друзья, люди, которых инспектор очень уважал, под руководством которых и начинал службу – увы, уже вышли на пенсию, а кое-кто – как старший инспектор Мантину – и вообще уехал на юг, в Ниццу, не поладив с новым начальником. Вон и инспектор Амбабве, подумав, подался в Париж, куда давно уже звали. Тем более – и друзья его вот уже года три, как перебрались в столицу – молодой, недавно окончивший Сорбонну, ученый – Луи Боттака и профессор, доктор Фредерик Арно – гений, наряду с Альбертом Эйнштейном – творец общей теории поля. С этими людьми – и с Луи, и с профессором – Нгоно когда-то пережил тако-о-ое! Столь невероятное, что никому и не рассказать – не поверят. А кто поверил бы в росказни о провале в пятый век от Рождества Христова? Королевство вандалов, пираты, работорговцы… Господи, да было ли все это? За последние три года, все чаще казалось – что и не было ничего. Хотя, когда собирались иногда с Луи и профессором… вспоминали. Да еще из России приезжали друзья – супруги Саша и Катя с маленьким сынишкой Мишелем. О, если б не Саша – так не быть бы Нгоно инспектором… вообще – никем не быть! Гнил бы сейчас где-нибудь в Карфагене, Гадрумете, Гиппоне или близ каких-нибудь других вандальских городов – бывших римских. Ужас какой… И, главное – никто ведь не поверит! Разве что книжку обо всем этом написать – по разряду ненаучной фантастики, может быть, и прокатит. Только вот – некогда пока сочинять, работы много.