Точно такое же здание, только побольше и покруче, являлось центральной точкой, так сказать, пупком небольшого поселка, куда свернул наш джип.
А вот вездеход с Лхарой поехал прямо в лагерь и, насколько я успела заметить, свернул к тому самому, отличному от других, бараку.
Поселок тоже был маленькой копией немецкого городка – аккуратные домики, ухоженные дворики, идеально ровные и идеально чистые дорожки, посыпанные мелким гравием, вот только ни детей, ни розовощеких белокурых Гретхен здесь не наблюдалось. Только мужчины, да и тех не очень много – все заняты любимым делом, наверное.
Принудительным усовершенствованием человеческой расы.
И весь этот параллельный мир – и концлагерь, и поселок – надежно прятался от всевидящих спутников под кронами высоченных деревьев, оставленных радетелями человечества для маскировки.
А вот всю остальную растительность, ту, что густая и разнузданная, куда-то дели. И вместо нее повсюду были постриженные солдатским ежиком газоны и идельно ровные кустарники.
Джип подъехал к крыльцу главного здания и остановился, недовольно бухтя выхлопной трубой.
– Ну, вот мы и на месте! – повернулся к нам Стивен. – Home, sweet home!
Нет, Владимирский централ для этого поганца слишком жирно, ему как раз подойдет изолятор временного содержания в Мухосранске.
Но делиться с мистером МакКормиком своим мнением я не стала. Я ведь умираю, не забыли?
Так, максимально правдивый хрип… Хрип, а не всхрюк, дурында! Ага, вроде получилось, главное – не переиграть, поэтому вываливать язык набок не буду. Да и неэстетично это, выделение слюны контролировать сложно.
Ушлепок выхватил из нагрудного кармана мобильник, потыкал в кнопки и прогавкал кому-то на немецком очередное высочайшее повеление – явиться к выходу с носилками.
А я не хочу носилки, я хочу паланкин с четырьмя мускулистыми мулатами, и чтобы карлик с опахалом, и маленького слоненка для Ники, и…
Из всего вышеперечисленного имелся только карлик, за которого с большим растягом можно было принять МакКормика, да и тот без опахала. Потому что носилки больше походили не на паланкин, а на возилки, поскольку были на колесиках, и управлял ими всего один мужик, совершенно не похожий на переполненного мышцами мулата. Возилки прикатил длинный жилистый тип, обильно засиженный мухами. Впрочем, это могли быть и конопушки, потому что шевелюра типа цветом напоминала жилетку дорожного рабочего – такая же оранжевая.
А еще возница пребывал, похоже, в затяжной депрессии – более мрачную физиономию я видела только у мужичка, поскользнувшегося на льду и грохнувшего бутылку водки, которую он только что нежно прижимал к сердцу.
Та же вселенская скорбь во взоре плескалась и в бледно-голубых глазах рыжего дойча, только он в отличие от того алкаша молчал. Впрочем, трудно ожидать от истинного арийца виртуозного владения русским матерным.
– Петер, ты почему один пришел? – заблажил МакКормик, размахивая сдернутыми с носа очками.
А вот кстати, почему он очки носит, линзы были бы удобнее? Потому что у линз нечего грызть, дужек-то нет.
– А вам сколько надо? – огрызнулся рыжий. – Взвод, батальон? Все заняты, я один на дежурстве.
– Чем это, интересно, все так заняты?
– У одной из двух последних подопытных из племени амфибий, Ткини, какие-то проблемы с плодом, похоже, он убивает мать. Несовместимость.
– Любопытно! – оживился ушлепок. – Очень любопытно! Когда я уезжал, все было нормально. Йозеф там?
– Разумеется.
– Так, мне срочно надо в лабораторию! – засуетился МакКормик. – Это ведь и мой проект тоже! Петер, отвези женщину и девочку в гостевую комнату, ту, что на третьем этаже. Учти, это особо ценные экземпляры, малышка – индиго, и Йозеф хочет попробовать научиться получать таких детей массово. Ты представляешь себе перспективы подобного открытия? Целая армия воспитанных нами сверхлюдей, которые могут управлять другими ментально, – да от них никакое оружие не спасет!
– И каким же образом герр Менгеле собирается этого добиться?
– А с помощью матери этой девочки. Будем изучать ее последующих детей. Кстати, может, и удастся сократить наконец срок вынашивания ребенка…
И долго они тут дискутировать собрались? Мы тут, можно сказать, умираем с дочкой, а господа исследователи увлеченно обсуждают ближайшие перспективы!
Я незаметно подтолкнула Нику локтем и протяжно застонала. Ребенок мгновенно сориентировался и громко захныкал. Мы – банда!
– Так, Петер, не забалтывай меня! – спохватился Стиви. – Срочно вези их наверх, уложи в кровать, женщине введи внутривенно стимулятор номер семь, девочке – разведенный вдвое номер два. И побудь с ними, пока не станет лучше.
– А они разговаривают на немецком? И вообще, откуда они?
– Только на английском. И на русском.
– Так они…
– Хватит болтать, я сказал! Мало того что Курт на них почему-то взъелся, так еще и ты пытаешься их угробить!
– Ничего не пытаюсь, – проворчал рыжий, затем наклонился ко мне и неожиданно легко поднял на руки.
Затем аккуратно уложил на возилки, пристроил под бок Нику и покатил нас в корпус.
А Хренов Экспериментатор почти вприпрыжку помчался куда-то за угол главного здания.
ГЛАВА 31
Если снаружи казалось, что попал в прошлое, то внутри здания пафосно сверкал стеклом и металлом двадцать первый век. Бесшумные лифты, современная отделка стен, галогенные светильники и самое неприятное – электронные замки буквально на каждой двери. Без специальной магнитной карточки пройти удалось бы не больше трех метров – до следующей двери.
Даже лифт включался только после поцелуя с карточкой.
Возилки катились на удивление легко и свободно, а еще – мягко, никакой тряски. Не забывая постанывать, я сквозь полузакрытые веки внимательно рассматривала внутреннюю планировку здания – ведь в моих ближайших планах жирной красной птичкой отмечен вылет из этого фашистского гнезда.
Магнитный ключ? Фу ты, ерунда какая, экспроприируем у кого-нибудь незаметно, да хоть у того же депрессивного рыжего. Он так погружен в бочку чернющей меланхолии, что ничего и не заметит. Можно было бы прямо сейчас и попробовать, но – поспешай медленно. Нам с Никуськой надо здесь хотя бы пару дней провести, присмотреться, что к чему. Я уже много откуда сбегала, можно сказать – профи в этом деле, но все же предыдущие места моего заключения находились гораздо ближе к цивилизованному миру, чем эта амазонская клоака. Поэтому нам понадобятся карта, компас и… ковер-самолет?
Потому что вертолетом я управлять не умею, да и катером тоже не пробовала. Вот вездеходом, наверное, смогу.
А пешком отсюда не выбраться.
Есть и другой вариант – каким-то образом попытаться добраться до любого компьютера, имеющего доступ к Интернету, и сообщить о своем местонахождении генералу Левандовскому. Пусть я и не знаю точных координат, но Сергею Львовичу достаточно будет и приблизительных. Хотя бы название ближайшего населенного пункта, а это я уж как-нибудь, да сумею выведать.
А что потом? Ведь генерал в любом случае не сможет прибыть сюда через пару часов, даже и на следующий день не сможет, это ведь другой континент, другая страна, да и место больно уж труднодоступное, сюда только суперновая зубная щетка достанет.
Значит, надо будет найти возможность где-то отсидеться до подхода превосходящих сил союзников. Это в том случае, если не получится изображать болезненную хилячку больше двух дней.
А скорее всего, и не получится: медицинской аппаратуры здесь хватает, меня тщательно обследуют и поймут, что я придуриваюсь. И займутся мною вплотную. И обнаружат моего мальчика…
Так, все, не раскисать, ты ведь не одна, с тобой Ника, способностей которой даже она и сама до конца не знает. Вместе мы что-нибудь придумаем.
А вот кстати, что там такое бурчит себе под нос рыжий? Практически на протяжении всего пути до отведенных нам апартаментов нас сопровождало монотонное гудение Петера. Увлеченная запоминанием путей отхода, я не прислушивалась к его бухтежу, и, как оказалось, зря.
Потому что едва не упустила из виду возможного союзника.
Который всю дорогу, оказывается, проклинал «всех этих сволочей». Насколько я смогла понять из заключительной части ворчания, Петер был вовсе не в восторге от творящегося здесь бепредела. Его отец давно работал с доктором Менгеле, с момента основания этого исследовательского центра, и отец же притащил сюда рыжего, когда тот окончил медицинский факультет, соблазнив сына байками о фантастических возможностях, открывающихся перед пытливым умом.
Вот только Петер от этих возможностей пришел не в восторг, а в ужас. Но довольно быстро сообразил, что сообщать новым коллегам, а особенно главному пауку, Йозефу Менгеле, о своих истинных чувствах не стоит, легко можно перейти в разряд подопытных, подобное уже случалось в Центре. Рассчитывать на помощь и защиту отца не стоило, тот был безоговорочно предан боссу.
Уйти отсюда, уволившись, невозможно. Сбежать – тоже, новичков не отпускали в отпуск на большую землю пять лет, связывая по рукам и ногам участием в самых чудовищных экспериментах, причем все фиксировалось на видео. После чего вряд ли кто-то решился бы растрезвонить о Центре там, в цивилизованном мире.
Удивительно, как много полезной информации можно извлечь из ругательского ворчания! И это только из второй половины сольного выступления рыжего, а если бы я удосужилась прислушаться с самого начала!
Не прекращая бухтеть, Петер довез нас до нужной комнаты, открыл дверь своей магнитной карточкой, вкатил возилки в просторную и довольно уютную комнату, уложил нас с Никой на широченную двуспальную кровать, включил кондиционер и отправился за озвученными МакКормиком стимуляторами.
– Мамсик! – Дочка мгновенно перестала изображать из себя сломанную куклу и подпрыгнула на кровати. – Смотри, какая мягкая и большая! Хоть выспимся по-человечески. А еще я есть хочу, очень!
– Я тоже, – тяжело вздохнула я. – Но нам велено капельницу поставить, мы же с тобой очень больные и слабые.
– А больные и слабые что, не едят? Им наоборот усиленное питание необходимо.
– Ты не очень прыгай, а то сейчас Петер вернется – а ты потная.
– Ну и что, он нормальный, не такой, как остальные здесь, – безмятежно отмахнулась Ника.
– А ты что, тоже слышала его бухтенье? И разве ты понимаешь немецкий?
– Нет, с немецким я пока не очень дружу, поэтому почти ничего не поняла из ворчания рыжего. Но я чувствовала его там, внутри. Ему больно, и он устал. Он нам поможет, мам.
– Ты уверена?
– Н-ну да. Почти да.
– Почти не считается, поэтому пока не будем спешить.
– Если у нас время будет не спешить, – начала было Ника, но вдруг плюхнулась обратно на кровать и быстренько вернулась в образ больной, тихо прошептав: – Он возвращается.
Поскольку я по кровати не прыгала (за что та должна быть мне благодарна), возвращаться в образ мне не понадобилось.
Дверь распахнулась, и в комнату ввалилась целая компания, состоявшая из Петера и двух капельниц.
Ту, на которой был повешен пузырь побольше, рыжий установил возле меня, а обладательницу пузыря-мини потащил на другую сторону.
– Что… Что вы собираетесь нам влить? – еле слышно просипела я на английском. – Отраву? Снотворное?
– Не волнуйтесь, – буркнул Петер, стараясь не смотреть нам в глаза, – это стимуляторы, разработанные доктором МакКормиком. После них вы будете как новенькие. Сейчас прокапаем, и я принесу вам обед.
– А одновременно нельзя? – слабо улыбнулась Ника. – Я очень проголодалась.
– А что, юную леди уже не тошнит? – усмехнулся рыжий.
– Тошнит. Только от голода.
– Ну что же, сейчас установлю вам капельницы и схожу за обедом. А мама тоже хочет есть? – Он перевел на меня взгляд бледно-голубых глаз, в которых, помимо тоскливой апатии, появилась заинтересованность.
– Не откажусь.
– Ок.
Ловко и совершенно безболезненно воткнув нам в руки жала капельниц, Петер проверил, как поступает препарат, и, странно взглянув на нас, вышел.
– Мамс, а может, ну их, эти лекарства? – скривилась Ника. – Зачем нам стимуляторы, мы ведь и так здоровы.
– Ребенок, я с удовольствием отказалась бы от них, у меня же твой братик внутри, но мы ведь не дома, – я протянула свободную руку и погладила дочку по кудряшкам. – И что нас ждет впереди – неизвестно, вполне возможно, что совсем скоро нам понадобятся все наши силы и даже сверх того. А Саша мне говорила, что препараты МакКормика творят настоящие чудеса.
– Ну ладно, – тяжело вздохнула дочка. – Пусть льется.
Рыжий вернулся минут через двадцать, к тому времени в нас влилось уже больше половины препарата. Не знаю, как там работал Никин препарат (номер два, кажется), но у меня – словно кто-то стирал влажной тряпочкой пыль и паутину с ощущений. Краски стали ярче, звуки – разнообразнее, нос различал все больше запахов, кровь, казалось, звенела в венах. А оптимизм залез на крышу и размахивал здоровенным флагом с надписью: «Прорвемся!»
Талантливая все-таки крыса этот МакКормик.
На тележке, которую толкал впереди себя рыжий, основную часть поверхности занимали разнообразнейшие фрукты, высился стеклянный кувшин с соком, судя по всему – свежевыжатым, стояли две бульонные чашки и горка аппетитных маленьких пирожков на тарелке.
– Это все? – разочарованно протянула Ника. – А где жареная курочка или котлеты? А картошка фри?
– Вам сейчас нельзя, – улыбнулся Петер. А улыбка у него оказалось очень симпатичной – открытой и доброй. – Особенно вам, Анна. Мне сказали, что вы почти сутки провели под действием транквилизаторов, следовательно, ничего не ели, и перегружать желудок сейчас опасно. Поэтому я принес вам куриный бульон и пирожки с мясом. Они очень вкусные, юная леди, – повернулся он к Нике, – нежные и рассыпчатые, наш повар – настоящий мастер по выпечке. Вы еще сможете оценить его кулинарное мастерство. Попробуйте!
Он вытащил со дна тележки два раскладных постельных столика – ну, знаете, которые ставят больным на кровать – и начал их собирать.
Но в этот момент Ника вдруг зажмурилась, сжала руками виски, выдернув при этом иглу капельницы, и пронзительно закричала:
– Нет! Не надо! Не делайте этого! Не смейте! Нет!!!
И невидимая, но ощутимая ментальная волна пронеслась вдруг по комнате в ту сторону, где, как я успела заметить из окна, находился барак, в который отвезли Лхару.
ГЛАВА 32
Ника резко побледнела, пухлые детские щечки вдруг словно втянулись, обозначив скулы, она сжимала виски все сильнее, маленькое тельце дрожало от напряжения.
Возможно, в этом были виноваты мои обострившиеся чувства, но я буквально видела мощный поток энергии, направляемый дочерью туда, на помощь Лхаре.
Другого объяснения происходящему я найти не могла. Да и некогда мне было объяснения выискивать, надо было следить за Петером, не позволить ему вмешаться. Я знаю свою дочь – подобный мощный всплеск ее способностей могло спровоцировать только что-то по-настоящему ужасное. Или смертельно опасное…
Но рыжий, судя по всему, даже не собирался вмешиваться. Он смотрел на Нику совершенно ошалевшими глазами, боясь пошевелиться.
А со стороны барака нарастал шум: крики, выстрелы, становящийся все громче вой сирены. Я дернулась, пытаясь увидеть происходящее, но Петер, жестом попросив меня оставаться на месте, подошел к окну и сипло, словно мгновенно простудившись, проговорил:
– К бараку, где содержатся амфибии, бегут охранники. Так, вижу, переполошились все – вон даже сам Йозеф торопится туда. И МакКормик, и остальные прихвостни. Они пытаются войти внутрь, но у них ничего не получается, словно кто-то держит дверь изнутри. А это в принципе невозможно, все бараки у нас контролируются снаружи, из единого блокпоста. Но самое странное то, что все эти олухи совершенно не замечают, как к распахнутым воротам бежит Лхара…
– А она может бегать? – прошептала я.
– Да. Она и ее соплеменники, по сути, люди. Это Менгеле корчил из себя бога и экспериментировал с человеческими зародышами. Плод ведь в стадии развития проходит все биологические виды, как бы эволюционирует с нуля. Вот Йозеф и развлекался, усиливая тот или иной этап развития. Ну и, конечно, без генной инженерии не обошлось. Так получились люди-рыбы, люди-звери и даже люди-птицы. Племя Воды, Земли и Воздуха. Люди-рыбы, или амфибии, прекрасно могут обходиться без воздуха сколь угодно долго, в воде они изменяются, втягивая в специальные полости под плавниками руки и ноги. Но и ходить, и бегать умеют отлично, несмотря на то, что их конечности гораздо короче обычных. Собственно, это сейчас и демонстрирует Лхара. С ума сойти, она бежит мимо спешащего на помощь начальству персонала, а ее словно не видят! Ага, вот она выбежала за колючую проволоку, свернула к лесу, молодец, девочка, все правильно, направляется к горе Тимуку, а там много пещер с сообщающимися озерами, отыскать там беглянку будет трудно. Раньше я бы сказал – однако возможно, потому что деваться ей некуда, но теперь… – он покосился в сторону Ники. – Теперь я так не скажу. Все, ушла. Скрылась.
И в то же мгновение Ника ничком упала на кровать, закатив глаза. На губах девочки выступила пена, губы посинели, она еле дышала.
Я вырвала капельницу и подхватила дочь на руки, растирая ей грудь.
– Ника, маленькая моя, потерпи, мама сейчас, мама поможет…
– Пустите! – Меня довольно бесцеремонно отшвырнули на край постели. – Черт, у нее, кажется, давление упало, сердце еле прослушивается. Черт, черт, черт, все медикаменты на другом этаже, могу не успеть!
– А стимулятор? – Надеюсь, он меня понял, хотя дикция у меня сейчас того, не очень. Довольно трудно разговаривать, когда так трясет, можно и язык откусить. – У нее же в капельнице остался препарат!
– Он слишком слабый для такой ситуации, к тому же разведен вдвое, детская дозировка.