Папа тоже надел шапку, и мы с ним пошли в кассу аэропорта. Он попросил пять мест на вечерний рейс в Хитроу. Клерк в очках с роговой оправой, надетой поверх резины шапки, нажал клавиши и посмотрел на экран.
– Есть пять мест, но вам придется разделиться: места в салоне для курящих и некурящих.
– Хорошо. – Папа извлек кредитную карточку из бумажника. Клерк покачал головой.
– Карточки не действуют.
– Что?
– Пока не кончится чрезвычайное положение.
– Возьмете чек?
– Если он на местный счет.
– У меня нет местного счета. Я на катере.
Клерк понимающе улыбнулся.
– Англичанин? Я так и думал. Английские чеки не принимаются. Простите. Да здравствует трипод.
Папа забрал свою карточку.
– Да здравствует трипод.
Банк находился рядом. Папа выписал чек и протянул служащему, который внимательно изучил его и вернул назад.
– Только на местные счета.
Папа, сохраняя спокойствие, сказал:
– У меня нет местного счета. Как мне получить деньги?
– Вернитесь в Англию. – Служащий потер рукой лоб под шапкой. – Мы обойдемся без вас.
Вначале Марта не поверила.
– Это Гернси, здесь все всегда дружелюбны. Я добуду деньги, управляющий в Беркли знает меня. Он уже двадцать лет меняет мои чеки.
– Ты не понимаешь, Марта, – ответил папа. – Все изменилось. Если управляющий на месте, на нем шапка. И если ты будешь спорить, он заподозрит, что твоя шапка действует ненормально. Это не просто местное правило, а полная перемена отношения.
– Но почему? Почему, когда человек надевает шапку, он настраивается против иностранцев?
– Не знаю, но это, наверно, нужно триподам. Они думают, как Юлий Цезарь по отношению к галлам: разделяй и властвуй. Может, если они победят, мы все будем жить в маленьких деревушках, а не в городах. Так легче сохранять контроль.
Впервые я услышал, чтобы кто-нибудь говорил, что мы можем проиграть. Анжела спросила:
– Может, мы пойдем на дачу?
Голос ее звучал испуганно.
Марта резко сказала:
– Они не выиграют, кем бы они ни были. Сколько денег нужно, чтобы купить билеты?
– Три сотни хватит. Но…
Она порылась в своей сумке и извлекла украшения – золотые браслеты, ожерелья, кольца.
– Торговля антиквариатом учит ценить подвижный капитал. Я достану денег.
– Я пойду с тобой, – сказал папа.
Она решительно покачала головой и потянулась за одной из шапок.
– Нет. Я лучше справлюсь одна.
***Между Гернси и Англией действуют две авиалинии. Папа попробовал другую, на случай если первый клерк поинтересуется, откуда мы нашли средства для уплаты. Второй принял груду местных банкнот без вопросов и записал нас на последний рейс.
Прежде чем покинуть «Эдельвейс», папа приспособил для Энди последнюю оставшуюся шапку. Для Анджелы уже не оставалось, но папа решил, что на ребенка не обратят внимания. Когда мы поднимались от причала, я оглянулся на лодку: еще одно остается позади. Что бы ни лежало впереди, мы уходим в него без гроша, если не считать остатков украшений Марты.
Погода прояснилась, и вторая половина дня была освещена водянистым солнцем. Такси провезло нас по холму, ведущему к Сент-Питер-Порту, и я узнавал знакомую местность. В прошлом все это было частью каникул и предвкушения долгих дней на море и на солнце. Слева на Куинс-Роад вход в Дом губернатора. Что-то новое стояло у входа – деревянная модель полусферы, поддерживаемая тремя паучьими ногами. Надпись под ней я не мог прочесть, но я знал, что там написано.
Мы зарегистрировались рано, и Марта отвела нас в ресторан аэропорта. Она велела заказать все, что нам понравится: деньги, оставшиеся после покупки билетов, за пределами острова не нужны. Она и папа заказали шампанское.
Когда официант открывал его, человек за соседним столиком сказал:
– Миссис Кордрей, не так ли?
Сплошной белый воротничок под черной шапкой свидетельствовал, что перед нами священник, и я узнал в нем викария того прихода, где находился дом Марты; он иногда навещал нас в нем.
Глядя на шампанское, он спросил:
– Отмечаете что-нибудь?
– Мой день рождения, – она убедительно улыбнулась. – Хотите выпить?
Он согласился, и они поболтали. Он всегда был говорун. В прошлом, однако, он всегда старался понравиться, теперь же стал резким, почти агрессивным. Он спросил, возвращаемся ли мы в Англию, и когда Марта сказала да, он одобрил, но почти презрительным тоном.
– Много лучше, я уверен. Англия для англичан, Гернси для гернсийцев. Теперь дела во всех отношениях пойдут лучше. Моя мать рассказывала о жизни на острове во время немецкой оккупации: ни машин, ни туристов. Благодаря триподам, это может случиться снова. В их благословенной тени мы обретем мир.
– Вы думаете, они вернутся? – спросил папа.
Викарий удивился.
– Я имею в виду триподов.
– Но они вернулись! Разве вы не слышали новости радио Гернси? По всему миру новые высадки. Теперь они завершат свою миссию и избавят человечество от войны и греха.
– Мы не знали, – сказала Марта. – А на острове есть трипод?
– Пока нет. Нужно ждать и надеяться. Как второго пришествия. – Голос у него стал хриплым и искренним. – Может, это оно и есть.
***Первое испытание было, когда объявили посадку. Сколько помню, тут всегда проверяли пассажиров из боязни террористов. Папа сказал, что теперь, когда все в шапках, проверка не нужна, и оказался прав. Нас даже не просветили в поисках металла. Мы прошли через помещение для улетающих и почти сразу на поле.
На линии использовались небольшие машины с пилотом, помощником и двумя стюардессами. Взлет прошел нормально, взлетели мы на запад, затем, когда самолет набрал высоту, пилот повернул на северо-восток, к Англии.
Нам это направление не годилось: каждую милю пришлось бы проделывать в обратном направлении. Больше того, поскольку мы не знали, каков запас топлива, каждый галлон мог стать критическим. Папа встал и пошел в передний туалет; стюардессы находились сзади и готовили кофе. Мы с Энди дали папе время добраться до дверей пилотской кабины, затем последовали за ним.
Это было второе испытание: заперта ли кабина? Папа повернул ручку – дверь открылась. Когда помощник повернулся, папа протиснулся внутрь, а я вслед за ним перекрыл дверь. Папа достал из кармана пистолет Марты и сказал:
– Беру на себя руководство. Делайте, как я говорю, и никто не пострадает.
Я боялся – на мгновение даже был уверен, – что ничего не получится. Обычно угонщики – чокнутые, а экипаж здоров; на этот раз все наоборот. Под шапкой пилот будет делать не то, что считает правильным, а то, что прикажет ему трипод. Если трипод захочет, чтобы он разбил самолет, с ним самим и сорока пассажирами на борту, пилот не будет колебаться.
Оба летчика смотрели на пистолет. Пилот сказал:
– Чего вы хотите?
– Курс на Женеву.
Он колебался, казалось, долгое время. Наша надежда была на то, что он, увидев наши шапки, не подумает, что мы против триподов. Наконец он пожал плечами.
– Ладно. Пусть будет Женева.
7
Пилот, Майкл Харди, воспринял угол легче, чем я ожидал. Он спросил папу, почему тот хочет лететь в Женеву, и папа ответил, что его жена в Швейцарии, а полеты запрещены. Мне это показалось нелепой причиной, но Харди воспринял ее как должное. Я решил, что одно из общих воздействий шапки заключается в том, что люди перестают быть лыбопытными. Стюардессы и пассажиры, казалось, вообще не беспокоятся из-за происходящего. Шапка, вероятно, действовала и как транквилизатор.
Насколько беззаботен пилот, выяснилось, когда он ввел данные нового курса в компьютер.
Он зевнул и сказал:
– Тютелька в тютельку.
– Что это значит? – спросил папа.
– Топливо. До Женевы хватит, но ни грамма для отклонений. Будем надеяться, что с погодой повезет.
Одна из стюардесс принесла нам кофе, и пока мы пили, пилот разговаривал. Он сказал, что всегда хотел летать; школьником он жил у аэропорта Гэтуик и все свободное время смотрел на самолеты. До последнего времени он рассматривал свою работу как промежуточный этап – ему хотелось водить большие трансатлантические самолеты.
Жуя бисквит, он заметил:
– Теперь мне смешно, когда я об этом думаю. К чему беспокоиться?
– Вам теперь хватает местных линий? – спросил папа.
Харди помолчал перед ответом.
– Я провел несколько лет, перевозя по небу людей со скоростью сотни миль в час. А зачем? Они не менее счастливы у себя – даже более. У моей жены доля в ферме, и я думаю, что лучше помогать ей, чем летать. Людям не нужны самолеты, да и машины и поезда тоже. Знаете, что бы я предпочел? Лошадь и двуколку. Вот это мне действительно нравится.
В середине полета он еще раз сверился с компьютером и выяснил, что запас топлива еще меньше, чем казалось.
– Рискованное дело, – сказал он спокойно. – Лучше было бы в Париж.
Папа ответил не сразу. Может, он ждал, что Харди что-нибудь добавит или прояснит ситуацию. Женева означала для него Ильзу и для всех нас – спасение от триподов. Но это означало также поставить под угрозу жизнь всех в самолете.
– Летим в Женеву, – сказал он наконец.
Харди кивнул.
– Пусть будет Женева. Надеюсь, встречный ветер не станет сильнее.
Больше ничего не было сказано. Я вспоминал все фильмы о катастрофах самолетов, которые видел. Однажды у Энди его мать говорила о том, что боится летать – она никуда не поедет, если нужно лететь в самолете. Я считал тогда это глупым, но сейчас мне так не казалось. Мы сидим в металлической трубе в милях над землей, и если горючее кончится, наши шансы на выживание почти равны нулю. Я представил себе, как секунда за секундой пустеют баки с бензином, и почувствовал, что потею.
Я думал также о том, что говорил Харди о своих чувствах. Он казался счастливым. И если триподы на самом деле несут мир, может, это хорошо? Люди будут любить друг друга; может, они перестанут думать только и себе и нескольких близких, а будут думать обо всех.
В лунном свете видны были покрытые снегом горы, Харди начал подготовку к посадке. Дела это не улучшило; наоборот, если только возможно, стало еще хуже. Когда пилот выпустил шасси, один из двигателей закашлял, потом снова заработал и наконец совсем смолк. Я почувствовал настоящий ужас. Закрыл глаза, когда впереди показались посадочные огни, и не открывал их до тех пор, пока колеса не коснулись посадочной полосы. И неожиданно от облегчения ощутил сильную слабость.
Харди привел самолет на стоянку вблизи вокзала, и теперь я начал беспокоиться о другом. Администрация аэропорта знала об угоне, конечно, но я не представлял себе, какова будет ее реакция. Все переговоры с землей касались только посадки. Казалось, прошло очень много времени, но тут двери раскрылись, и нам приказали высаживаться. Я видел, как папа нервно жует губу.
Я подумал, что нас отделят от экипажа и остальных пассажиров, но после того как папа отдал пистолет Марты, нас всех провели через зал прибытия в небольшое помещение, где находились солдаты с автоматами.
– Пожалуйста, снимите шапки с голов, – сказал старший офицер.
– Это невозможно, – ответил капитан Харди.
– Немедленно!
Харди сказал:
– Прошу разрешения заправиться и вылететь с пассажирами из Женевы.
– В разрешении отказано. Снимайте шапки.
Мы четверо сняли шлемы с голов, но никто из остальных не шевельнулся. Офицер отдал резкий приказ на немецком, и двое солдат приблизились к Харди.
Он попятился при их приближении и крикнул офицеру:
– Вы не имеете права трогать нас! Позвольте нам заправиться и улететь.
Офицер не обратил на это внимания, а солдаты продолжали приближаться. Викарий, говоривший с Мартой на Гернси, стоял поблизости.
Он вытянул руки и сказал:
– Мы принесли вам мир. Опустите оружие и примите благословение. – И провел три вертикальные полосы правой рукой. – Во имя трипода.
Когда солдаты схватили его за руки, Харди как будто сошел с ума: он вырвался, ударив при этом солдата в лицо. Остальные пассажиры с криками устремились вперед.
– Быстро! Сюда… – расслышал я сквозь шум голос Марты.
Мы бросились к двери, через которую вошли. Два солдата подняли автоматы. Папа сказал:
– Мы не в шапках. Посмотрите.
И он швырнул свою шапку на землю; солдаты не опустили оружие. Сзади поверх криков послышался выстрел, а затем автоматная очередь. Оглянувшись, я увидел двоих пассажиров на полу. Одним из них был капитан Харди, из раны на его шее струилась кровь.
Все быстро кончилось. Остальные пассажиры замолчали и тупо смотрели на солдат. Двое солдат взяли за руки пожилого пассажира лет шестидесяти и отвели его в сторону. Как только один из солдат потянул с него шапку, пассажир закричал и продолжал кричать, когда солдаты перешли к следующему. Шум был ужасный и становился все страшнее, по мере того как солдаты снимали шапки одну за другой. Пассажиры не сопротивлялись, но походили на животных, которых пытают.
Офицер подошел к нам.
– Вас отведут в комнату для допросов. – Голос у него был холодный. – Подчиняйтесь приказам.
– Мы повредили наши шапки, они не действуют, – сказал папа. – Мы не под влиянием триподов.
Резкий голос не изменился.
– Подчиняйтесь приказам.
***Нас допрашивали порознь и подолгу. Потом дали поесть и отвели в гостиницу на ночлег. Папа попросил разрешения позвонить по телефону Ильзе, но ему отказали. В спальне, которую делили мы с Энди, был телефон, но его отсоединили.
На следующее утро папу и Марту опять допрашивали, после чего нас принял сдержанный маленький человек с черной бородой, который сказал, что нам дано разрешение остаться в стране на семь дней. Мы можем отправиться в Фернор, но, прибыв туда, должны немедленно сообщить в полицию. Он протянул нам лист бумаги – разрешение.
– А после семи дней? – спросил папа.
– Вопрос будет снова рассматриваться. Вы иностранцы и проникли в нашу страну незаконно. Вас вернут в Англию, как только возобновятся полеты. Должен предупредить вас, что любое неповиновение приказам полиции вызовет немедленную депортацию в любую страну, которая вас примет.
– Можно нам сохранить шапки – те, что не действуют?
– Зачем?
– Они могут нам еще пригодиться.
– В Швейцарии нет триподов, шапки вам не понадобятся. – Он пожал плечами. – Установлено, что они безвредны. Можете их взять, если хотите.
***Марта продала еще золота, чтобы получить швейцарские деньги, и мы сели в поезд до Интерлейкена. Дорога проходила вдоль озера, которое тянулось, насколько хватал глаз. С утра было облачно, но теперь небо и озеро были ясными и голубыми, и вдалеке над горами виднелось лишь несколько облачков. У папы был успокоенный вид. Было от чего успокаиваться – угон, страх катастрофы и затем это происшествие в аэропорту. В реальной жизни все не так, как в телевизоре, – выстрелы громче, кровь ярче и льется страшнее.
Пока я думал, что он, кроме всего прочего, предвкушает встречу с Ильзой, он сказал Анжеле:
– Через несколько часов увидим маму. Узнает ли она нас после всего?
– Конечно, узнает, – ответила Анжела. Она ела яблоко. – Не так много времени прошло.
Марта смотрела в окно. Между озером и нами были дома, возле них играли дети, смешно скакала собака, дым поднимался из труб.
– Как хорошо и безопасно здесь, – сказала она. – Как ты думаешь, нам продлят разрешение?
Папа потянулся.
– Я уверен. В порту бюрократы. Местная полиция – другое дело.
Поезд остановился в Лозанне, по расписанию здесь тридцатиминутная остановка.
– Можно нам с Энди выйти? У нас много времени, – спросил я у папы.
– На всякий случай лучше не выходить.
Я быстро думал.
– Хотелось бы купить подарок для Ильзы. На следующей неделе у нее день рождения. Анжела не единственная, кто может проделывать такие штуки.
Он поколебался, потом сказал:
– Ну, ладно. Но только на четверть часа.
– Вряд ли купите что-нибудь с английскими деньгами, – сказала Марта.
– Я как раз думал, не поменяешь ли ты мне немного.
– И долго я смогу менять? – Она улыбнулась и порылась в кошельке. – Но я сама напросилась. Двадцать франков – придется покупать что-нибудь маленькое. Ты тоже потрать немного денег, Энди.
– И я, – сказала Анжела.
– Нет, – ответил я. – Ты останешься здесь.
– Если вы идете, я с вами. – Глаза у нее стали стальными. – Нечестно, если у вас будет подарок, а у меня нет. Она моя мама!
Я поспорил, но не надеялся выиграть. Марта и ей дала двадцать франков, и Анжела тащилась за нами, пока мы осматривали станцию. Мы нашли небольшой магазин, и пока я думал, что лучше купить Ильзе – шоколад или куклу в крестьянской одежде, Анжела купила куклу. Пришлось мне покупать шоколад. Он был двух видов – по девять франков и по девятнадцать. Вначале я попросил маленький, потом передумал и взял другой.
Я чувствовал, что вокруг нас собираются люди Голос рядом заставил меня вздрогнуть. «Sales anglais!» Я знал, что по-французски это значит: «Грязные англичане», но если бы даже не знал, можно было понять по тону.
Парень, около шестнадцати, высокий, смуглый, в красном джерси с большим белым крестом – национальная эмблема Швейцарии. Другие тоже в джерси, толпа человек в двенадцать, большинство такого же возраста или чуть моложе, и человек с седой бородой, примерно пятидесяти лет. Те, кто был не в джерси, на руке носили повязку с белым крестом.
– Пошли отсюда, – спокойно сказал Энди.
Он направился к платформе, но высокий парень преградил ему дорогу.
Другой, ниже ростом и светловолосый, сказал:
– Что вы делаете на нашей земле, грязные англичане?